[стр. 126—147 бумажной версии номера]

В октябре 2014 года, с началом исторического падения цен на нефть, президент России Владимир Путин, отвечая на вопросы журналистов, коснулся и темы, о которой обычно он высказывается редко. Он заявил журналистам, что падение цен на нефть никому не выгодно, а потому временно. Если цена барреля нефти будет держаться на уровне 80 долларов, утверждал Путин, не выдержит вся мировая экономика. При падении цен ниже этого уровня рухнет нефтедобыча в США, а за ней неминуемо последует мировой экономический крах, поэтому – полагал президент – цена на нефть «скорректируется» в ближайшем будущем [1]. Один из журналистов спросил Путина, верит ли он, что ценами «манипулируют» Саудовская Аравия и США на основе некоего тайного соглашения. Президент ответил, что причиной падения цен вполне могло быть картельное соглашение этих двух стран: «Что касается теории заговора… Заговоры всегда возможны. Но они больно бьют в данном случае по заговорщикам, если таковые имеются». В целом, по предсказанию Путина, цены на нефть должны вернуться на прежний уровень и все пойдет как по-старому.

Ко дню, когда состоялась эта встреча, цены на нефть уже дошли до 80 долларов за баррель, и им предстояло упасть еще ниже. Через несколько месяцев, весной 2015-го, баррель торговался уже по 40 долларов. Но предсказанного Путиным коллапса не произошло. Напротив, добыча нефти в США увеличивалась – а вот экономика России падала. С момента первого президентского срока Путина Россия все сильнее зависела от экспорта нефти и газа. По разным подсчетам, их продажа составляет от 66% до 85% бюджетных доходов [2]. Относя подъем нефтегазовой отрасли в США на счет сланцевого газа, кремлевские эксперты утверждали, что он дорог, опасен для окружающей среды, его добыча нестабильна, а соответственно, конкурировать с нефтью и газом, добытыми обычным способом, он не может. Принятый в 2014 году бюджет Российской Федерации рассчитывался на основе долгосрочного прогноза, согласно которому средняя цена барреля составляла 96 долларов. В ситуации, когда цена едва доходила до половины от запланированного, казна Кремля стала пустеть. Следом за баррелем в свободное падение ушел и рубль. Попытки объяснить происходящее часто опирались на теории заговора, то есть на идею, что существует некий тайный план враждебных сил, управляющих событиями из-за кулис. Поскольку российская экономика сильнее зависит от углеводородного сырья, чем экономика большинства других, так называемых «развитых», стран, мифология нефти в России гораздо более влиятельна и в сфере политического.

Эта статья принадлежит зарождающемуся направлению в науке, которое можно определить как «нефтекультуральные исследования» (petro-cultural studies), заимствуя термин, придуманный коллегой из Канады, или – шире и точнее – как «энергетические гуманитарные исследования» (Energy Humanities) [3]. Зависимость экономики постсоветской России от нефтегазовой отрасли – давно установленный факт. Тем не менее политические и культурные последствия этого явления до сих пор мало изучены. Идея «нефтяного проклятия» давно знакома политологам, но до недавнего времени не применялась к СССР или к постсоветской России [4]. Понятие «петрогосударство» (petrostate), или «нефтяное государство», вызвало шумные споры среди антропологов; обычно его применяли к странам Африки или Южной Америки, но редко использовали, когда речь шла о России [5]. В нашей статье мы стремимся сочетать материальную интерпретацию мировой, в том числе российской, политической экономики, в фокусе внимания которой ограниченность полезных ископаемых и их значение для человека, с деконструктивистским анализом большой и важной, но почти не исследованной части российской идеологии.

Для путинской России доходы от экспорта нефти и газа – самый значимый источник национального богатства, и в особенности расходов государственного бюджета. За долю нефтегазовых прибылей можно получить такой объем импортных технологий и товаров, что производство станков, знания и экспертов в самой России становится ненужным. В этом одна из причин деградации российской науки, образования и технологий. В отличие от Советского Союза, российские границы не закрыты, и режим успешно выдавливает из страны ученых и инженеров. Кремлю не нужен этот потенциальный источник недовольства. Учитывая, что в высокодоходной нефтегазовой отрасли занята лишь малая доля россиян, Кремлю совершенно не нужна бóльшая часть населения страны[6] . Государство, имея немалые средства, срезает расходы на больницы, школы, дороги, университеты – словом, на все, кроме спецслужб. Публичная сфера деградирует, информационные и финансовые потоки централизованы и сходятся к Москве, а все чаще – и просто к Кремлю, бизнес все менее прозрачен (что свойственно, разумеется, нефтегазовой отрасли во всем мире, но в России принимает гротескные формы). Все это помогает расти политической мифологии, которая формирует, оправдывает и затуманивает происходящее в реальности.

Если говорить более конкретно, мы пытаемся проследить развитие российских представлений о мировой цене на нефть и курсе рубля на примере нескольких известных публичных фигур. Они не представляют собой единой группы в своих отношениях с путинской элитой, но их роднит то, что все они непосредственно заняты созданием и распространением антизападных теорий заговора. В первую очередь мы рассмотрим популярного автора и политика Николая Старикова – создателя теорий заговора, доступных для обычного читателя. Затем мы обратимся к двум публичным интеллектуалам, связанным с Кремлем – Сергею Глазьеву и Михаилу Хазину. Далее предметом нашего анализа станут два высокопоставленных сотрудника государственных компаний, в один из периодов своей биографии связанные с добычей, транспортировкой и продажей российской нефти – Владимир Якунин и Михаил Леонтьев.

Наш метод заимствован из интеллектуальной истории и сочетает «пристальное чтение» и насыщенную интерпретацию текста. Мы видим в этих текстах репрезентацию сознания людей, обладающих определенным влиянием в публичной сфере – популярностью, которую иногда можно даже измерить. Мы не рассматриваем теории заговора как нечто параноидальное и маргинальное. Как ясно из анализируемых текстов, в конспирологических теориях о ценах на нефть и курсе рубля реальное и фантастическое смешаны, но это происходит с любыми формами культуры.

 

Как объяснить цены на нефть

 

В первое – определяющее – десятилетие нового века российскому руководству были свойственны нереалистичные представления о ценах на нефть и газ. В июне 2008 года глава «Газпрома» Алексей Миллер предсказывал, что «в краткосрочной перспективе» баррель нефти будет стоить 250 долларов [7]. Это предсказание было сделано в тот момент, когда цена на нефть достигла пикового показателя в 155 долларов. Уже несколько месяцев спустя она упала до 50–60 долларов. В июне 2010 года Миллер отрицал, что сланцевый газ может сбить прибыли российской нефтегазовой отрасли. Нефть и газ, добываемые из сланцев, Миллер сравнивал с фуа-гра на рынке продовольствия, имея в виду, что это не товар первой необходимости, а предмет роскоши. Поэтому нефтегазовые рынки никогда, по мнению Миллера, не будут зависеть от «сланцев» [8]. В дальнейшем Миллер не отказался от пессимистичного взгляда на перспективы сланцевого газа. В феврале 2011 года он отмечал, что добыча сланцевого газа в США является не чем иным, как «хорошо спланированной мировой пиар-кампанией» (ее целей он не счел нужным раскрывать) [9]. В апреле 2013-го Миллер заявил, что ему «не известен ни один проект в настоящее время, где рентабельность на скважинах добычи сланцевого газа была бы примерно положительного значения». Америка, по его мнению, не является конкурентом России и никакой опасности в присутствии США на газовом рынке он не видит [10]. Хотя Миллер ошибался в самой сути, он был настолько уверен в собственной правоте, что ничего удивительного в том, что его компания была на грани банкротства, нет. Бывший замминистра финансов, экономист Сергей Алексашенко указывал, что в период между 2010-м и 2017 годом Газпром вложил 320 миллиардов долларов в новые скважины и трубы, рассчитывая прежде всего на рост экспорта, но спрос на природный газ как минимум не вырос. Соответственно, почти половина построенных в последние годы газопроводов простаивают [11].

Похоже, для лидеров российского бизнеса стало обычным делом полагаться на в корне ошибочные самоуспокоительные прогнозы. На их карьере и бонусных выплатах, однако, это никак не сказывается. В сентябре 2014 года, когда началось резкое падение цен на нефть с отметки около 90 долларов за баррель, глава Роснефти Игорь Сечин предсказывал, что эта «хорошая» цена продержится долго: «она позволяет работать» [12]. Через год цена снизилась на треть, а Сечин продолжал работать, предсказывая, что в 2035 году баррель будет стоить 170 долларов [13]. Еще через год, в сентябре 2016 года, баррель стоил 47 долларов. Теперь уже Путин сказал, что такая цена Россию «устраивает», хотя и добавил: «Цена должна быть справедливой. Сейчас нет, можно было бы чуть повыше» [14]. Неясно, что он имел в виду под «справедливой» ценой: средняя себестоимость добычи нефти в России в то время составляла примерно 2 доллара за баррель, а если учитывать стоимость ее транспортировки, то 6 долларов [15].

Ключевая роль цен на нефть для российского финансового сектора подтолкнула к созданию теорий о связи между ценой барреля и курсом рубля. Самая простая и популярная формула принадлежала либеральному политику Борису Немцову. Заметив прямую зависимость между ценой на нефть в долларах и курсом рубля к этой валюте, в 2014 году Немцов подсчитал, что баррель российской нефти марки «Urals» стоит 3620 рублей и эта цена остается стабильной и не зависит от колебаний на энергетическом и валютном рынке [16]. Действительно, эти переменные соотносятся почти как 1:1 [17]. Иными словами, курс рубля к доллару – производное от нефтяных цен. Что бы ни создавали на работе 147 миллионов россиян, включая правительство страны, ничего, кроме нефти, не отражается на курсе их валюты.

В 2004 году правительство России создало Стабилизационный фонд, в который, согласно «бюджетному правилу», должны были поступать нефтедоллары и газорубли. Фонд придумал тогдашний министр финансов Алексей Кудрин (занимавший эту должность с 2000-го по 2011 год) с целью «стерилизовать» нефтегазовые доходы [18]. Однако вопреки самой идее «стабилизации» правительство постоянно повышало цену отсечения, чтобы оставить в своем распоряжении как можно больше средств. Максимального объема – около 160 миллиардов долларов – Фонд достиг в 2008 году. Потом цены на нефть рухнули, и Стабилизационный фонд был разделен на Резервный и Фонд национального благосостояния. Кремль начал тратить накопленные средства: к апрелю 2017-го в обоих фондах остались 90 миллиардов долларов. На фоне этой ситуации и начали распространяться теории заговора, причем именно сверху. К февралю 2015 года о заговоре против России стал говорить проводник экономической политики Кремля, вице-премьер Аркадий Дворкович. В интервью для вечерней программы Первого канала он назвал теорию заговора «дополнительным фактором», ведущим «к падению темпов роста, к избыточному предложению нефти». Кроме того, появилась возможность «еще и насолить России» [19].

Склонность рассматривать цены на нефть сквозь призму теории заговора выдает неустойчивость основ политического суверенитета постсоветской России. В годы президентства Путина место высокой культуры, правового государства и развития образования, которые ранее предлагались в качестве основ будущего постсоветского государства, занял новый тип ресурсного национализма. Углеводороды, однако, оказались непрочной основой для политического суверенитета – как из-за внутренней нестабильности цен, так и вследствие своей глобальной природы. На такой непрочной и не дающей автономии основе не удается построить национальную идентичность и мощь страны, за которую можно было бы испытывать гордость. Автор экономической реформы начала 1990-х Егор Гайдар считал падение цен на нефть в середине 1980-х главной причиной распада Советского Союза. Он также отмечал непредсказуемость динамики цен на нефть в рамках глобальной экономики и неспособность экономистов ни предсказать, ни объяснить эту динамику [20]. Ознакомившись с гайдаровской теорией, не так трудно перейти к магическому мышлению и обличать картельный сговор ненавистников СССР, который наконец достиг цели в 1991 году. Очевидно, российские правители до сих пор не могут избавиться от воспоминаний о крахе СССР, в котором действительно большую роль сыграло падение цен на нефть. Но, в отличие от Советского Союза, которому изначально была присуща идеология классовой борьбы, сейчас не так легко объяснить, почему глобалистские силы – основные потребители российских нефти и газа – так стремятся «насолить России». Неслучайно Дворкович не стал вдаваться в детали и объяснять, почему Запад хочет именно этого.

 

От идеологической империи к петрогосударству

 

В последние десятилетия внимание исследователей все чаще привлекает проблема природы и цели теорий заговора – то есть таких представлений, согласно которым за событиями прошлого и настоящего стоит чей-то, обычно вредоносный, план. Последние работы на эту тему показывают, что теория заговора отражает не только то, как мир понимают неуравновешенные маргиналы. В конце 1990-х американские исследователи предположили, что в теориях заговора можно увидеть способ рационального мышления и «обсуждения социальных феноменов» [21]. В ряде ситуаций теории заговора оказываются вполне продуктивными. Когда не хватает более совершенных инструментов познания, с помощью теорий заговора можно вполне успешно объяснять отношения власти. Как показывает Марк Фенстер, с одной стороны, теории заговора – «средство обеспечить поддержку» политика или социального движения, а с другой, они делегитимируют оппозицию или власть, обнажая «параноидальность» соответствующих взглядов [22]. Такой подход признает за теориями заговора важную роль в перераспределении власти и считает их эффективной политической стратегией для тех, кто стремится обличить несправедливость политического, экономического и социального порядка.

Язык теории заговора помогает в крайне простом виде представить события, слишком сложные для понимания. По мнению Питера Найта, в США, где перестали работать другие языки коммуникации внутри гражданского общества -- идеологический, утопический, научный и так далее, – язык заговора остался единственным средством диалога между различными слоями [23]. В этом одна из причин популярности риторики заговора и в постсоветской России: как только политические акторы начинают говорить о том, что им действительно важно – например, о ценах на нефть и курсе рубля, – и хотят быть услышанными, они прибегают к риторике заговора.

Правящая российская элита не может контролировать мировые цены на нефть. Этот простой факт ставит под вопрос будущее российской государственности и состояние ее нынешних бенефициаров. Зависимость от нефтяных цен традиционно подчеркивают с помощью политического клише: Россия «сидит на нефтяной игле», а журналисты и экономисты призывают правительство с нее «слезть». Два десятилетия Путин и другие представители правящей элиты создают программы «уменьшения нефтяной зависимости», но ни реформы налогообложения, ни субсидии для производителей, ни новые «бюджетные правила» не действуют. Зависимость остается неизменной, она захлестывает экономику и парализует ее.

Либерализация 1990-х для российской экономики означала резкую деиндустриализацию. Радикальные экономические реформы поставили миллионы россиян на грань выживания. Сильнее всего при этом пострадала советская интеллигенция – ученые, инженеры и квалифицированные рабочие. Ранее работу им гарантировало государство, защищая от глобальной конкуренции на рынке труда. Хорошо образованные, но не владеющие критическим мышлением интеллигенты не видели в нефти и газе ключевых факторов, определявших их взгляд на мир.

Основные тенденции путинской эпохи – рост цен не нефть, усиление государства, централизация внутренней политики, переход ее под контроль спецслужб и, наконец, военные и политические заграничные авантюры – резко изменили конспирологический нарратив. Зависимость от нефти и проблемы экономики, в основе которой лежат углеводороды, заняли центральное место в дискурсе, но из фокуса политических споров не вышли ни тоска по утраченному величию, ни страх, что Запад стремится нанести вред россиянам и российской нефти. В глазах общественности величие империи затмило экономические причины ее самоуничтожения. После вторжения США в Ирак в 2003 году поток поступлений в российский бюджет сменился настоящим золотым дождем. С этого момента цена за баррель нефти стала расти резко и стабильно, сделав природные ресурсы важным активом для государства и тех, кто им управляет. В это же самое время конспирологические рассуждения о важности контроля за природными ресурсами сыграли свою роль в уголовном деле против руководителя крупнейшей российской нефтяной компании Михаила Ходорковского. В печально известном докладе, который подготовил в то время близкий к Кремлю политтехнолог и конспиролог Станислав Белковский, Ходорковский обвинялся в том, что он возглавил заговор олигархов против Путина. Позже стали писать, что Ходорковский хотел продать свою компанию «ЮКОС» американцам. Такая сделка воплощала бы самый страшный конспирологический кошмар для людей, правящих Россией. Использование теорий заговора в кампании против Ходорковского показало их политический потенциал: опираясь на конспирологию, удалось сделать нелегитимной одну из мощнейших политических фигур первых лет президентства Путина.

Дело «ЮКОСа» стало поворотным моментом постсоветской политики. С точки зрения бизнеса время для ареста Ходорковского было выбрано крайне удачно: если в декабре 1998 года за баррель российской нефти давали 20 долларов, то в июне 2008-го – 150. Захват «ЮКОСа» был первым шагом на пути, который привел к аннексии Крыма, войне с Украиной и вмешательству в выборы в США. Ренационализация крупнейших нефтяных активов отняла у московской элиты саму возможность противодействовать власти. Элита оказалась полностью зависима от государства. Еще один кошмар кремлевских политтехнологов не реализовался: примерное наказание для Ходорковского не дало нефтяным магнатам вступить в коалицию с популистами. Дело «ЮКОСа», начатое докладом конспиролога и превратившееся в масштабную силовую операцию с участием спецслужб и судов на множестве уровней, задало новые правила взаимодействия между нефтяными магнатами и российской властью.

Избегая, в отличие от Ходорковского, вовлеченности в политику, тысячи «новых русских» смогли сколотить состояния и остаться лояльными Кремлю. Среди стран с самыми крупными экономиками в России наиболее высокий уровень неравенства: 62% национального богатства контролируют миллионеры, 10% семей владеют 85% совокупного состояния [24]. Бóльшая часть сконцентрированного в их руках богатства приобретена незаконно. В 2012 году фонд «ИНДЕМ» оценил, что коррупция обходится России в 300–500 миллиардов долларов в год, то есть в треть ее ВВП [25].

Такой резкий рост неравенства стал важным аспектом демодернизации и способствует активному мифотворчеству. В любом обществе национальные элиты создают религиозные, идеологические и другие нарративы, чтобы объяснить свое право занимать привилегированное положение. Чем большее социальное неравенство элита создает ради своего блага, тем сильнее мифотворчество. Если это неравенство очень заметно и резко растет, в ход идут политические эмоции – несогласие, протест, агрессия. Они проецируются на внешних или внутренних врагов, при этом запускается навязчивый поиск самооправдания. На уровне поведения эти эмоции создают социальную напряженность, а на когнитивном уровне – конспирологическое мышление.

Итак, российские власти используют все возможности, чтобы запустить множество нарративов, которые смягчают, оправдывают и легитимируют вертикальную структуру российского петрогосударства. Частично эта работа отдана на откуп медиа и публичным интеллектуалам, которые нашли в ней экономически выгодную для себя нишу. Они усиливают производство дискурсов, когда власть ощущает угрозу своему положению: например, во время мирового экономического кризиса 2008-го и 2014 годов, сложной избирательной кампании Путина в 2012-м и, что особенно важно, рукотворного политического кризиса в России 2014–2017 годов.

Любому правительству неприятно ощущать себя заложником неконтролируемых глобальных сил – тем более российским властям, которые становятся все более авторитарными. Такое самовосприятие характерно для петрогосударств: все они переходят от бума к спаду в зависимости от цен на нефть, и такой переход нередко сопровождается социальными потрясениями. Для российского петрогосударства, однако, характерно, что таковым оно себя никогда не ощущало. Унаследовав от СССР огромный (пусть и пришедший в упадок) промышленный потенциал, урбанизированные города и развитую науку, российское государство считает, что обладает современной экономикой. Как показывают социологические опросы, россияне не признают, что в экономике их страны нефть играет настолько большую роль, и в этом они отчасти совпадают с политическими элитами [26]. Это «ложное сознание» (если заимствовать термин у теоретиков марксизма), или, точнее, стратегическое непризнание, создает еще один повод для распространения мифотворчества в самой уязвимой части политической экономии России. В российской публичной сфере о военных, научных или даже сельскохозяйственных достижениях всегда говорят громче, чем об успехах нефтегазовой промышленности. Корни этого стратегического непризнания – в чувстве, которое можно назвать «нефтяным стыдом». За последние десять лет оно стало предметом сатиры – например, в картинах Васи Ложкина и Андрея Молодкина, фильмах Виталия Манского или поп-музыке DJ Smash. Всем им удалось создать убедительные образы, в которых «нефтяной стыд» раскрывается и деконструируется как важный, а возможно, и доминирующий элемент политического чувства. Но в культурном отношении все примеры достаточно маргинальны, так что сверхбогатая и еще сохраняющая влияние, но все более неуверенная в себе элита бывшей сверхдержавы считает унизительным признать, что своим богатством обязана исключительно природным ресурсам Сибири. Это чувство возрастающей неуверенности вполне сочетается с конспирологическим сознанием, настороженным и субъективным пониманием того, как работают мировые рынки и финансовые институты. Публичная сфера в России не стала голосом трезвого разума, а напротив, пронизана изоляционизмом, и в ней нередки абсолютно ложные интерпретации механизмов работы мировой экономики.

 

Николай Стариков: проповедь перед обездоленными

 

Если начинать обзор российских конспирологов снизу и двигаться вверх по социальной (увы, не по интеллектуальной) лестнице, первым на нашем пути возникнет Николай Стариков – писатель и блогер, получивший известность на пике экономического кризиса в 2008 году. Стариков – один из самых популярных конспирологов в современной России. Его книги – с заголовками вроде «Кто убил Российскую империю?», «Кто заставил Гитлера напасть на Сталина?» или «Кто финансирует развал России?» – разошлись общим тиражом в четверть миллиона экземпляров. Во время уличных протестов 2011–2012 годов Стариков был активным участником Антиоранжевого комитета. Его члены поддерживали Путина во время президентской кампании, заявляя, что стремятся предотвратить в России так называемую «цветную революцию». В дальнейшем Стариков основал «антимайданное движение» – еще одно объединение антизападных активистов, на этот раз созданное с целью защитить Россию от революции, подобной украинской. Несмотря на все усилия, Старикову не удалось стать частью московской корпоративной или политической элиты. В этом, правда, есть и свои преимущества: он говорит, что хочет, его высказывания эмоционально заострены, а книги хорошо продаются. И все же он не получил выгодной государственной должности, каковой может похвастаться ряд его высокопоставленных поклонников.

Одна из ранних и самых популярных книг Старикова вышла под странным русско-французским названием «Шерше ля нефть». В этой книге, написанной в ответ на мировой финансовый кризис 2008 года, автор ищет причины распада СССР и отвечает на вопрос, почему средства Стабилизационного фонда размещены в основном в американских ценных бумагах. В лучших традициях конспирологии Стариков разъясняет: цены на нефть устанавливает небольшая группа британских и американских банкиров. Цена на золото, согласно британскому обычаю, пишет конспиролог, устанавливается ежедневно на тайной встрече четырех банкиров в темной комнате одного из зданий лондонского Сити. Примерно так обстоит дело и с ценами на нефть, только здесь участвуют еще и американцы [27]. Зловещую руку «англосаксонского Запада» Стариков видит во всех примерах быстрого изменения цен на нефть или валютного курса – в крахе СССР, в мировом кризисе 2008 года и в украинском конфликте 2014–2016 годов.

Согласно Старикову, настоящая причина краха СССР – подрывная деятельность Горбачева, который сговорился с Западом уничтожить Советский Союз. Горбачев возглавил государство в тот момент, когда США и Саудовская Аравия начали совместную антисоветскую операцию по снижению цен на нефть. Страшнее всего, по мнению Старикова, то, что с 1991 года российская экономика страдает от тяжелой долларовой зависимости, в которой конспиролог видит инструмент глобального доминирования власти США. Настоящим центром власти Стариков считает Федеральную резервную систему [28]. Это, по мнению конспиролога, «частное предприятие», используя финансовые манипуляции, назначает президентов США и контролирует их политику. Оно же заставляет «внутренних врагов», проникших на высокие посты в правительстве России, переводить средства, полученные от продажи нефти, в Соединенные Штаты. Во всем этом Стариков видит тайную сделку, целью которой было заставить Россию выплачивать контрибуцию за поражение в «холодной войне».

Стариков призывает россиян не забывать, что природные ресурсы страны как магнит притягивают к себе ее геополитических врагов. А значит, российское государство и народ должны быть всегда готовы защитить российские нефть и газ [29]. Цель США неизменна: перевести нефть, газ и водные ресурсы России под западный контроль, земли превратить в полигон для хранения радиоактивных отходов и в конечном счете сделать российскую армию пушечным мясом в войне против Китая [30]. В декабре 2014 года, когда курс рубля снова начал резко падать после вторжения в Крым и ответного введения финансовых санкций против России, Стариков писал в своем блоге: «Атака на рубль – это атака на Путина. Рубль не цель этой операции – он ее средство. [...] Курс валюты – лишь способ достижения старой цели наших геополитических противников – отстранить президента Путина от власти любой ценой» [31].

Несмотря на заверения Кремля, что Россия будет защищена от экономических бурь, российская экономика сильно пострадала от мирового кризиса. Призывы Старикова тратить Стабилизационный фонд внутри страны предвосхитили политику правительства. В 2011 году, когда Алексей Кудрин был отправлен в отставку с должности вице-премьера и министра финансов, правительство распорядилось средствами Фонда именно так, как предлагал Стариков: пустив их в основном на финансирование военных действий. В своих книгах Стариков обосновывал пользу изоляционизма и разрыва связей с мировой экономикой – именно такой и стала политика Кремля после событий в Крыму.

 

Между Ротшильдами и Рокфеллерами: Сергей Глазьев и Михаил Хазин

 

Трансфер капиталов из страны в страну нужно запретить. Надо запустить неограниченную эмиссию рубля и выделять наличные отраслям промышленности по их необходимости. Такие мнения высказывает советник президента России по экономике (2012–2019), академик РАН Сергей Глазьев. Его высокий пост и академический статус, казалось бы, должны были гарантировать, что этот ученый-экономист не станет распространять конспирологические идеи. Но он, напротив, регулярно занимает радикальные позиции, в основе которых лежит тотальное недоверие к Западу. Самое радикальное из его предложений – вывести российские фондовые резервы из ценных бумаг США, что положит конец Стабфонду и другим фондам, созданным в президентство Путина. Глазьев считает, что, если свои средства из США выведет не только Россия, но и Китай, это разрушит американскую финансовую систему и положит конец глобализации, в которой он видит одну из форм американского доминирования. Глазьев не уточняет, как именно можно убедить Китай пойти на такое самоубийственное решение. Путина в этом он не убедил.

В последние годы внимание всего мира привлекли странные поездки Глазьева в Украину – до и во время аннексии Крыма. Одним из первых среди российских политиков он попал в санкционные списки Евросоюза и США. Как стало ясно из попавшей в руки журналистов переписки, Глазьев координировал ряд военных и финансовых мероприятий, возможно, по личному поручению Путина. В октябре 2016 года, когда цены на нефть составляли примерно 50 долларов за баррель и начинало сказываться действие санкций, Путин собрал группу экономистов, которым он доверял. На этой встрече Глазьев сенсационно предположил, что, если правительство увеличит объем инструментов рефинансирования бизнеса с 200 миллионов «до 3-4 триллионов рублей», «это дало бы возможность выйти на 8% роста ВВП за счет целевого кредитования инвестиционных проектов, модернизации и загрузки имеющихся производственных мощностей» [32]. В политике «либерального» российского правительства Глазьев увидел «элементы шоковой терапии», которая грозит России катастрофой. Он призвал правительство закрепить курс рубля, изолировав его от мирового валютного рынка, прекратить утечку капитала и создать институты стратегического планирования, которые будут контролировать выделение средств отраслям промышленности. По мнению Глазьева, курс рубля сейчас определяют международные спекулянты, а не «реальная экономика России». Кто печатает деньги, тот правит миром. Все остальные страны не более чем «колонии» [33].

Глазьев, кажется, действительно не понимает, почему его рекомендации, такой простой и очевидной для человека, получившего экономическое образование в СССР, не спешат следовать. Его решение этой сложной экономической проблемы выдает глубоко укоренившееся конспирологическое мышление. Финансовая политика его оппонентов – конвертируемый рубль, отток капитала, высокая процентная ставка, – как представляется Глазьеву, служит интересам банков и международных финансовых спекулянтов. Это небольшая, но очень влиятельная группа, которой удается навязывать свою политику, говорит он [34]. Это «агрессивная» и «весьма могущественная секта» проповедников монетаризма, от которого, по мнению Глазьева, отказались везде в мире, кроме США. С помощью финансовых интриг и политики экономической дестабилизации «имперская Америка» ведет «гибридную когнитивную войну» против России [35]. В ходе этой войны они убеждают российское руководство, что все в порядке и ничего не следует менять [36].

Глазьев как искушенный царедворец, кажется, очень хорошо чувствует, где провести границу конспирологического мифотворчества. Все, о чем Глазьев умалчивает, говоря о всемирном заговоре финансистов, можно найти в текстах бывшего аналитика Администрации Президента РФ (1997–1998), а ныне блогера Михаила Хазина. Обычные темы его длинных тирад – спекуляции на финансовых рынках, макроэкономическая политика и борьба мировых «финансовых элит» против России. Хазин – верный сторонник Путина, поклонник Сталина и яростный обличитель российских «либералов». Он вообще полагает, что все министры экономического блока в правительстве России – ставленники США и служат американским интересам [37]. Единственный выбор – во всем поддерживать Путина, поскольку только тот понимает, как справиться с повсеместным давлением США. На кону – утверждает Хазин – само существование России, которую Америка уже не раз пыталась расчленить и уничтожить [38].

Хазин уверен в неизбежном крахе капитализма и заявляет, что предсказал все финансовые кризисы последних десятилетий, включая тот, что произошел в 2008 году [39]. История, полагает Хазин, полна поразительных совпадений, которые на самом деле – отнюдь не совпадения, если рассматривать их не как факты или тенденции, а как перестановки в элитах. Хазин придумал способ раскрывать тайны недавней истории, и этот способ, в сущности, универсальный: все крупные события в мировой истории – следствие борьбы двух мощных кланов, Ротшильдов и Рокфеллеров [40]. Их цели противоположны, а средства безграничны. Противостоя друг другу, а иногда прибегая к компромиссу, они и правят миром. Ротшильды – партия золота, а Рокфеллеры – нефти. Первые раздувают финансовые рынки, вторые поддерживают реальную экономику. Ротшильды делают деньги на мире, Рокфеллеры – на войне. Вот почему последние финансировали обе мировые войны и готовы развязать третью. Ротшильды поддерживают Израиль, а Рокфеллеры – Иран. В борьбе друг с другом для них хороши все средства, но особенно шантаж. Политику в целом Хазин считает искусством финансового шантажа. Следовательно, согласно его методу, важно прежде всего, кто «представляет» в каком-то конфликте Ротшильдов, а кто «играет за» Рокфеллеров. Контролируя ФРС, золотой резерв США и долларовую эмиссию, Рокфеллеры навязывают мировую монополию американской валюты. Ротшильды хотят поделить мир на несколько экономических зон и, соответственно, поддерживают четыре--пять разных валют, надеясь сыграть на разнице их курсов в мировом валютообмене. Таким образом, в мире, по Хазину, Ротшильды более склонны мириться с ролью России как региональной державы.

Хазин предсказывает, что неизбежный коллапс доллара как мировой валюты прямо повлияет на выживание России. Если Россия не снизит зависимость от рынков нефти и мировой финансовой элиты, Китай оккупирует Сибирь до самого Урала [41]. Против России ведется вечная война, жертвами которой становятся высокопоставленные российские политики и чиновники. Вопреки всему Хазин настаивает, что причина убийства Бориса Немцова в 2015 году в том, что Путин якобы хотел поставить его, одного из лидеров оппозиции, «нового либерала», во главе правительства. «Старые либералы» – назначенцы Рокфеллеров, – чтобы сохранить свое положение, приказали убить Немцова. После ареста министра экономического развития Алексея Улюкаева в ноябре 2016 года Хазин утверждал, что это первый шаг к неизбежным репрессиям против либеральных экономистов – рокфеллеровских назначенцев [42]. Победа Трампа и новый курс Путина означают победу клана Ротшильдов в глобальной войне. Теперь они станут друзьями России, полагает Хазин, потому что противостоят плану Рокфеллеров, стремящихся установить финансовую монополию доллара.

 

Конспирологический гламур: Михаил Леонтьев и Владимир Якунин

 

«Пятиминутка ненависти» – так британский публицист Питер Померанцев назвал программу Первого канала «Однако» [43]. Эта программа печально известна нападками на «врагов» путинского режима и взглядом на актуальные проблемы современности с точки зрения, угодной Кремлю. Ее ведущий Михаил Леонтьев, один из «телекиллеров» 1990-х, экономист по образованию, начинал как либеральный журналист – сторонник ельцинских реформ. Его умение занимать выгодную Кремлю позицию и находить покровителей во власти принесло ему в 2014 году высокую должность – кресло вице-президента «Роснефти».

Резкий вираж его карьеры типичен для быстрой демодернизации России, а близость Леонтьева к Кремлю частично объясняет зигзаги политики самого Путина. Но удача Леонтьева не идет ни в какое сравнение с богатством и властью Владимира Якунина, бывшего офицера советских спецслужб и до 2015 года главы одной из крупнейших компаний страны – «Российские железные дороги». После сопровождавшейся скандалом внезапной отставки в августе 2015-го Якунин возглавил кафедру государственной политики на факультете политологии МГУ. Кроме того, Якунин – президент и вероятный спонсор базирующегося в Москве форума «Диалог цивилизаций», постоянно обвиняющего Запад в провоцировании мировых кризисов, индивидуализме и консюмеризме [44].

И все же самое примечательное – в глубокой убежденности Якунина, что миром управляет маленькая группа банкиров, способных мгновенно поменять глобальную повестку дня. Как все российские конспирологи, Якунин яростно выступает против США. Точнее, он уверен, что командный пункт управления миром находится в комнате на верхнем этаже Эмпайр Стейт Билдинг, где регулярно заседают восемь человек, решая судьбы мира. Выступая в МГУ в 2012 году, он рассказал, как много лет пытался найти этот центр и, наконец, попал в эту комнату, так что может подтвердить существование «центра власти» [45]. В 2010 году Якунин стал соавтором книги, в которой обвинял созданный американцами Интернет в том, что с его помощью США ведут «сетевую войну» против российской государственности. Якунин – соавтор ряда монографий о природе мирового экономического кризиса, из которых мы узнаем, что США развязало против России экономическую, политическую и культурную войну, цель которой подчинить сознание россиян и уничтожить их духовные ценности, к которым относятся православная вера и консервативная мораль [46]. Более того, Якунин предполагает, что США пытаются расчленить Россию на мелкие государства, чтобы получить доступ к ее природным ресурсам.

В отличие от Хазина, Якунин не верит ни в Ротшильдов, ни в Рокфеллеров. Для него главный агент глобализации – Джордж Сорос. Но он согласен с другими конспирологами, что самая большая угроза для России кроется в постсоветской экономической системе, которую якобы построили в начале 1990-х американские эксперты. Именно они сделали российскую экономику уязвимой для атак с Запада. Бюджет России зависит от доллара, а Центробанк создает резервы в иностранной валюте вместо того, чтобы вкладывать их в ценные металлы и российские проекты [47]. Более того, все глобальные финансовые кризисы тщательно планирует и воплощает некая тайная группа в своих корыстных интересах. Кризисы помогают «мировой финансовой олигархии» увеличивать свои состояния [48]. Власть в США находится в руках управляющих ФРС, которые организовали кризис 2008 года, чтобы уничтожить государства, по их мнению, препятствующие глобализации.

Якунин согласен со Стариковым в том, что доллар – главный инструмент поддержания глобального неравенства и военно-финансового контроля США над другими странами. В эссе «Глобализация и капитализм», опубликованном, стоит отметить, незадолго до его отставки, Якунин приводит свод аргументов против глобализации, заимствованных у западных интеллектуалов, и ссылается как на консерваторов, так и на левых мыслителей, от Сэмюэла Хантингтона до Зигмунта Баумана. Согласно Якунину, глобализация вызывает локальные войны, включая гибридные, рост неравенства и доминирования США. Чтобы преодолеть глобализацию, нужно усилить национальное государство и признать его основной формой политической и экономической власти. Якунин не упоминает наднациональных структур – например, Евросоюза, – но его эссе явно направлено против них.

Хотя антизападные теории заговора – популярный инструмент социальной мобилизации в путинской России, высокопоставленные государственные служащие редко излагают их сами. К такому дискурсу они прибегают только в критических ситуациях – например, столкнувшись с кризисом карьеры или нападками оппонентов. Сдерживать себя им удавалось по крайней мере до аннексии Крыма в 2014 году. Сочинения Якунина – исключение, которое доказывает, что некоторые приближенные к Путину лица открыто участвовали в создании конспирологического дискурса. Задолго до вторжения в Крым Якунин и его коллеги спонсировали распространение теорий заговора и соответствующих им практик в российской публичной сфере – от книгоиздания до телевидения и Интернета. Многие участвуют в обсуждении, производстве, распространении конспирологических теорий и выйдя в отставку с правительственных постов. Общая для всех конспирологов идея в том, что глобальную финансовую систему контролирует некий единый политический центр. В этой идее воплощаются фрустрации и фантазии элиты, которую, как бы она ни старалась, не пригласили в гламурный мир глобального управления. В ней отражен и олигархический стиль власти в России, который проистекает из одного сверхгламурного кабинета в Кремле – что, с точки зрения теоретиков и практиков конспирологии, совершенно правильно.

 

Заключение

 

Ученым во всем мире известно, что ресурсозависимым экономикам не свойственно стремление развивать инклюзивные и демократические институты. Однако случай России еще более интересен – в ней появилось проективное движение против модерности и глобализации. Вероятно, нет лучше термина, чтобы описать современную Россию с ее неравенством, экстрактивной экономикой и контролем спецслужб над политической жизнью, чем «демодернизация» [49]. Поднимаясь выше и выше в условиях политического конфликта, волна демодернизации охватила не только постсоциалистическую Восточную Европу и постколониальный Ближний Восток, но и – частично – постимперский Запад [50].

У машины модерности есть реверсивный механизм. В тигле демодернизации Россия под тройным давлением собственной агрессивной политики, международных санкций и падения цен на нефть испытывает то, что кажется обратной трансформацией. Из относительно развитого общества, с одним из самых высоких уровней образования и грамотности в мире, бурно развивающейся публичной сферой, стабильно положительным сальдо торгового баланса, средним уровнем дохода, растущим средним классом и притоком экономических мигрантов, Россия превращается в политически изолированное и культурно ограниченное государство-изгой с усыхающей экономикой. Стратегическое непризнание сложившейся ситуации объясняется идеологическими причинами и привело к распространению теорий заговора о ценах на нефть и курсе рубля.

Конспирологические нарративы о нефти, рубле и долларе в постсоветской России развивались параллельно с ростом благосостояния государства, а оно было напрямую связано с ценой на природные ресурсы на мировых рынках и курсом национальной валюты. В 1990-е теории заговора отражали превращение России из империи в петрогосударство. Призывы друзей Путина изолировать страну от финансового влияния Запада демонстрируют уязвимость правящей элиты. После аннексии Крыма, после дела о вмешательстве России в американские выборы, после международных санкций против России будущее уже не выглядит для элит столь ясным, каким оно казалось в «тучные» «нулевые».

Конспирологические нарративы не совсем оторваны от реальности. Обращаясь к таким сложным явлениям, как войны, революции и экономические кризисы, эти нарративы дают упрощенные и часто эмоционально-личностные объяснения, которые в свою очередь подкрепляют националистические, ностальгические, узкогрупповые ценности, которые роднят авторов и читателей таких текстов. Общие темы упадка Запада, угрозы глобализации и возрождения России и других национальных государств в пику политической и экономической интеграции придают этим нарративам некую связность.

Честное желание найти объяснение происходящему в этих нарративах перемешано с ложными доказательствами, упрощенными схемами и эгоцентричной логикой. Один из постоянных признаков конспирологических нарративов – их персонализм: процессы глобального масштаба, охватывающие весь мир, неизбежно предстают в виде конфликта между несколькими конкретными фигурами. Другую назойливо повторяющуюся черту можно определить как крайний детерминизм. Конспирологические нарративы отрицают любую спонтанность или случайность: все взаимосвязано, за любой неудачей кто-то стоит, каждая смерть – на самом деле убийство. Интенсивность мифотворчества повышается каждый раз, когда российская политика или экономика входят в состояние кризиса. В период относительного процветания элиты меньше интересуются заговорами и больше – прямым обогащением. У конспирологических нарративов редко бывает счастливый конец, и они не воплощают тайных желаний их создателей. Напротив, в них часто подчеркивается трагический исход, самопожертвование героя и победа сил тьмы, хотя и с бледным и неясным намеком на будущее спасение от их власти.

Перевод с английского Владимира Макарова