Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Плавучий мост » №1, 2014

Наталия Черных
Стихотворения

Родилась в 1969 г. в Озёрске. С 1987 г. живет в Москве. Поэт, автор нескольких книг стихов и эссеистики. Произведения публикуются в журналах «Новый мир», «Волга» и др. Куратор интернет-проекта, посвящённого современной поэзии «На Середине Мира» (около 200 имён; проект пополняется). Стихи переведены на английский. 2001 г. – Первая Премия Филаретовского Конкурса Поэзии.

Лейла

Нет светлоглазым длинноглазым счастья, а Лейле счастье дарено;
оно как чёрный камень.
Кто – Сам Господь – посуды тонну вымыл бы, а Лейла улыбается, аминь.
Кто – вкусно так готовит, в полусне, и засыпая возле плиты,
под головою виноград:
Сам Бог любовью ранен.
Ей двадцать лет, и лоно – ворох ржи со спорыньёй, и талия – прикинь.
Всё лишь игрушки, о чём я написала.
Лейла, как хочется назвать тебя святой, питомица потомков Улугбека,
с дешёвым крестиком на шее.
Услышала, пришла, и в брюках, допустили, как свою.
Но речь-то не о том. О том, что сон твой – виноград,
Господен виноград, а сердце бдит, и в снах по ягоде играют светом гроздья,
как вкусно маслом свежим губы тёмные покрыты,
а кожа золотится так светло, что перед ней блондинки побледнели,
что глупый дядька на авто, с членами в голове, с деньгами в голове,
себе не будет рад.
О мой возлюбленный, елень в горах памирских,
сын Авиценны и Гурджиева, рахим!
Садык рахим, я песнь тебе пою, рахим –
а он стремится к яблокам гранатовым, к цветам седого хлопка,
он Лейлу жаждет видеть, мудрую речную тень, идущую в неведомое море –
Богом ход её храним.
Что есть в словах, географических названьях, исторических романах –
винная чуть кисленькая пробка.
Вот Ангелов корить мне было б стыдно, а корила.
Лейла – ангел, с ней – её рахим.
О ангелы начал и духи календарные, подвластные началам,
не скупитесь прославить Лейлу!
Серой коре парков и серым веществам
не уберечь и не вместить красы стыдливой Лейлы,
её святого золота на красном, и поступь с луночкой, и угол лицевой.
Когда к полуночи устанет Лейла печь волшебные свои лепёшки,
зовя рахима и сестру Зюлейку,
светлеет небо над Памиром,
– О мой возлюбленный, ты ветвь моя, уж ты мне не нужна.
Тебя я потоптала у плиты,
растёрла этой обувью, украшенной курящим опий турком
и проданной колющим опий китайцем,
а всё, садык рахим, в глазах моих чуть пыльной розой мартовской, всё ты.
Ах, Соня, Сонечка моя, мне сменщица, приди,
примчись ты из Твери своей весенним рыжим зайцем.
Танцует Лейла, лал её печален, но греет обезлюдевшее сердце,
а тело небольшое так и ходит
меж яств и вод, меж складок и зеркал, танцует Лейла.
Золотая Лейла. И шах молчит.
– О грех мне, мой рахим, я знаю, что чужое трогать горько,
но вот шайтан весёлый водит.
Как больно по рукам, хоть не видать, кто бьёт – ты асассин, сунит или шиит…
Моя доверчивая мягкая рука касается чужого белья и платья, как стыдно
мне!
Зачем мне эта рыба!
О не судите Ангелов, что Лейлу они не защитили.
Как ей плясать и петь – и пить потом вестибо?
Как Лейле вдохновить стихи о себе?
Не муза Лейла, битая кнутом, но муза Лейлу любит;
стихи текут, играет лал, Ширин вошла к Фархаду.
Но что экзотика поэту. Как досадно,
что тёмные глаза, они глаза любви, что детские ладошки, как у меня,
их мыло с розой губит.
Нет, не затем, не потому, не ради – а ради Бухары и красоты Хорезма,
ради Христова сада,
постелите постель Лейле. Усыпьте розами, турецкой ткани принесите.
Где ткани Бухары, скорей…
Иди же, Беатриче, к Бенедикту, иди Ширин к Фархаду…
Где, Лейла, твой Меджнун…

Трамваи в Москве

В Москве убивают трамваи –
как на охоте зверьё.

В рубке прозрачной сухое лицо капитана –
по рельсам пока что плывёт,
и сплин говорит, что ты меня ждёшь,
и Вертинский поёт.

Меня утепляют те песни из плотной печали,
в безнадежную клетку.
Но, Господи, как хорошо
эту зиму вести малолетку
за сиреневый капюшон.

Над ветвями хрустящего парка
антрацитовый круг проходящего Марса
по луне. Там дыхания лунные заи
замерзают.

Картинки. Вертинский. А наяву
Ангел трамваем берёт и ведёт на другую планету,
из Данилова к Чистым;
знаю: мне не понять, что скоро не будет трамвая,
а холод останется.
Ангел останется.

И останется Он,

чьи ладони исчерчены рельсами
почти одичавших трамваев.

Но это лишь предощущенье Суда.
До того, как раскроются Руки,
а все мои радости, штуки, вихлянья –

как песок по реке мирозданья,
их уже не видать.

А после огонь. Как у этой подростка-зимы.
И уже ни трамваев, ни пирогов, и ни стен,
но ещё не готова.

Тороплю по своей неготовности смерть,
а она выбирает лишь спелых.

Смотрит зима ей в глаза –
как хозяйке авто пешеходка.
Здравствуй. Ты уже здесь?

Тормозит.

Беру за руку зиму: живей.
Видишь – едет трамвай. Колокольчик его.
Надо успеть перейти.

Ода старикам

Светитесь, светитесь, дедки

Пожилые мужчины

…Стоять, обхватив плечи внучки –

вожделенный священный пост

не сойдёт,
не уступит ни пяди…

…девчоночка, мёрзлый берёзовый лист,
в переходе метро – наплывают, плывут…
всё лица, печальные милые лица,
мы ждём…

…ждём, придёт… кто придёт?

Только он, на текучих ногах (как влюблённый школяр),
с мягким тремором рук (золотых и в чеканке)
сохранит…

Только он, час на холоде ждавший,
вышедший до условленного телефонного звонка из дому,
час гулявший вокруг поликлиники –
соблюдает неписанный верности чин –

охраняет …

Он спаситель. Не говори о плеснелом батоне в шкафу:
сам найдёт примененье. Не напоминай о штанах духовитых,
он постирает их сам.

Не предлагай ресторана и фильма – всё сам.

Воедино печаль: не старайся, не стать
той шестнадцатилетней Марией,
что пещерных гнала летунов от Иосифа и Иисуса,
когда они спали.

Осень, осень – а не зима. И текучие от ожидания ноги,
бесполезные ноги, отекающие так невпопад,
крылья на икрах под кожей растут.

Руки, память и очи – очки? – он не видит…
…не надо бы
напоминать…

а напоминается…
Не о стариках мы заботимся – это они позаботятся
ТАМ
обо всех нас.

Мы тешим себя. А они как в дороге.
Порой и помыться нет сил.

Ругается? Это пройдёт. Или нет…

Палкой в пол – и навстречу: идём,
мой осиновый лист; что бы вы без меня…

Не преломить его чёрствой тоски,
не разделить с ним,
не перестирать одежонку,
не вынести плеснелый хлеб.

Сам, всё сам. Это надо любить,
иначе – его потеряешь…

…Кто меня поведёт в неизведанной тьме?
Кто даст денег? Не тех – благодатных.



Другие статьи автора: Черных Наталия

Архив журнала
№1, 2021№2, 2020№1, 2020№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1, 2019№4, 2018№3, 2018№2, 2018№1, 2014
Поддержите нас
Журналы клуба