Журнальный клуб Интелрос » Плавучий мост » №2, 2018
Об авторе: 30 лет, родом из Череповца, отучился в столице, пожил в Петербурге, Москве и Череповце, сейчас в Москве, корреспондент литературно-общественной газеты. Публикации в журнале «Нева», в альманахах «Графит» и «Среда», в интернет-изданиях «Лиterraтура», «45-ая параллель», «Сетевая словесность», «Полутона». Стипендиат Форума молодых писателей в Липках – 2014. В 2017-ом выпущена книга стихов «Выматывание бессмертной души», первая в издательстве Даны Курской «Стеклограф», Москва.
Стихи, по моей личной интуиции, существуют на стыке свободного частного высказывания и магической языковой практики. Это такое светское, демократическое волшебство. Мутация, сквозь которую возможна реальность. Только саму эту неуловимую реальность поэзия и может на миг вернуть, высекая её из человеческого языка и опыта. Только для того это и происходит, чтобы власть между реальностью и человеком была обоюдоострой.
* * *
и вновь, и вновь летучая дуга
снижается над этими глазами –
надбровным тучам пропасть дорога,
и тёмную траву туда дерзает
а там всё просто: ёкнул аппарат,
рабочие давно по хатам с краю,
какие-то актёры обстоят
и те, в кого они порой играют
на что нутро похоже куполов –
на чёрный кофе, угольные соты –
вот целый храм, сгоревший наголо,
и слава Богу, не было его там
и слава Богу, это не любовь,
но о любви, так рифмовать не надо,
но тот осколок, прочертивший бровь,
та ласточка уже коснулась взгляда
* * *
ветер перед дождём, чья-то жгучая кожа – к моей
поначалу стиха, эти сладкие капли на въезде
перед городом злых, поклонившихся в пропасть дождей
в ноги чёрные горя, но высоколобой победе
и чего я хочу, сам себе не поймёшь, не алё,
не разделишь на осень и лето, на правду и радость –
так на женщину смотрят и ей говорят, что её-то и надо
и сознанье моё, ночевало на дне тополей
на московской скамейке свиданья, во сне постоялом –
ищет прямо сейчас это самое всё, побыстрей,
чем она из-под ног убегает
(пардон, убежала)
я сказал «хорошо», от какого такого тепла
я сказал «хорошо» в разгорающемся океане,
где озноба ладонь на груди – что внутри, сберегла
вот такие дела
твои странны, и месседж твой странен
повзрослеть ли унылая грозная эта пора,
коей ждут, как автобуса в глушь, устоявшие люди,
разлюбившие гиблое дело – а нам умирать,
как мы будем?
* * *
Боже, деревня, берёза, с которой я слез
искры со щёк её, взвейтесь
псина окрестная, взвой
водка пустая на киселе-столе
нет мертвечины давно в земле
под перекрёстной травой
вытащишь слово из тех, что забыла беда,
смотришь, куда его деть и куда ему деться:
в небе ушедшем – вперёд – человечья звезда
боли, страха, стыда,
морфия-белогвардейца
листья сгорели, как в животе обед,
поле бескожно, как горизонт забот
всякий мой вдох – по приказу, чего здесь нет,
похоже, других свобод
* * *
словно белое облако в летнем пустынящем небе
или красное пламя в дождящей осенней ночи –
так отчётливо вдруг, словно давняя дружба – меж рёбер –
поимённо, прицельно, но не на тебя, не взыщи
так пряма, что сияющий кукиш в обход нам и с тыла,
ускользающей твёрдостью света и цвета тверда –
голубая мечта в твоих серых, как волчья рутина,
за мгновение выдаст, по чьим они видят следам
* * *
на бабье лето в день и ночь длиной
веснушчатое время мне приходит –
когда-то не бывать тебе со мной,
скажу я здесь, чего нельзя ни в коем
и перед откровенным никогда,
гудящим, полным сил, неизлечимым –
я навсегда и есть, я – навсегда
и нет другой у вечности причины
трамвай пройдёт под выцветшим мостом,
принявшим грязи и сиянья много,
и привокзальный беспробудный дом
лиричной дрожью проберёт дорога
пока оно смотрело на меня
с той стороны Москвы, в просвет дворовый –
зелёного и жёлтого огня
безмолвие под небом голубого –
никто не знал на свете, ни судьба,
что делать с этим бесконечным чувством –
как в поле, что ли, бить и погибать
с того, что жизнь по смертному плечу нам
* * *
да, вот эти слова -
«поэзия» и «поэт» –
подозрительные на вкус
(как литстудия, редсовет) –
подозрительные на цвет
этой самой, уж сколько лет,
стены, за которую бьюсь
подозрительные на свет
от земли, под которой пульс
подозрительные на склон,
пересыпанный, чтоб не тлел,
многослойным огонь-листом
подозрительные на холм,
с которого я смотрел
на предел и на беспредел,
обладавший твоим лицом
(подозрительные на холм
высотой до последних нот
баритона, до верхних вех –
измеряемый шагом ног,
на которые падал свет)
подозрительные на взвесь,
подозрительные на вдох
и на полдень, осенний и ясный,
как уверенность
как безо всякого ада – Бог
безо всякого рая – Бог –
за высокой, крутой и красной
* * *
ровно год, как она уж не так молода, как недавно
год всего, как увидела вечность ее красоту
сберегла или нет – нам тревога, печаль и не данность,
но увидела, да, небывалый закат на мосту
тьма идёт, как буксир, по сиянию неборазвода
вечер, грустная страсть, капюшон подремучей накинь:
впереди двадцать лет холодов, по всему, и свободы
и колеса с глинтвейном и кофе дымят по краям заварухи-реки
кто-то думает вдруг, отхлебнув на ветру справедливом,
что ж так горько метаться и ставить живот на крутящийся первый снег:
здесь не может никто человеком, не то что счастливым,
до времён родовых, вот и я не могу человек
* * *
я засыпаю с мыслью о тебе
я должен быть подъём, прилив, набег
я просыпаюсь, одевая сваи
прибрежные в пучину, и вперёд –
слегка немыслим следующий год,
но так теперь о будущем бывает
июль наш море северное есть
ближайших крыш не сохнет волнорез
и взгляд всплывает, как утопший опыт:
взлетевшей птицы чуешь прежний прах
и перед прахом этим, на кострах,
из школьного учебника кого-то:
за гаражами безымянна вонь
по деревам взбирается огонь
в зелёные осенние тетради
никто в глаза тут неба не видал,
но чистый крик, полнейший алингвал
над нами, и ни слова о пощаде
* * *
с беспощадностью первой любви, запоздалой на тысячи лет,
недочитанных книг, недосказанной жуткой печали –
гончий снег накрывает собой твой отысканный след,
и в летящих голодных зрачках не отыщешь концов и начала
в перспективах его ночь сего дня да та же и есть
непроглядная видимость, плоть, что и прошлые ночи
и земля только глас меж лопаток бесспорный: «не здесь –
продолжая рожать, хоронить, прозябать, содрогаться и прочее –
нет, не здесь, не сейчас, а в какие края и века –
не об этом я истина, костью послушай меня ты –
краем чёрного моря идущий, не видя пока
за сиянием звёзд, за шумихою волн у виска,
за натянутым ветром и за капюшоном неснятым»