«Нет, дружеская компания на человека печати не налагала… Это внутренний процесс», – сказал Виталий Грибков.
Недели две спустя после ухода Айги из земной жизни, я беседовал с художником Грибковым о московских нонконформистах. Хотелось расспросить тех, кто знал Геннадия Айги лично. Насколько влияла на человека та или иная группа? Мой собеседник запомнил поэта принадлежащим богемной компании, тяготевшей к Харджиеву и Музею Маяковского. С этими людьми Виталий «пересекался» в хмельных застольях; воспоминания о разговорах с Айги остались самые хорошие.
Я спросил другого художника, Бориса Сафронова. У него с поэтом был общий старинный друг – легендарный Володя Яковлев. В беседе выяснилось неожиданное: по словам Бори, Яковлев и сам писал стихи, по крайней мере, иногда говорил стихами вслух. Но самое удивительное я услышал от Анны.
Она вспомнила, как Айги впервые появился в Москве – и остановился у них дома. Совсем юный, не знавший в чувашском селе, что такое городское мыло. Со своими стихами пошёл к Пастернаку, и, вернувшись в квартиру Аниных родителей, делился с ними: Борис Леонидович сказал, что русская поэзия, конечно, великая, но развивать советовал поэзию чувашскую – пишите стихи на чувашском языке.
По словам Анны, прошло много лет, и она прочитала в позднем интервью Айги о том же самом, но в зеркальном отражении: теперь уже Борис Пастернак советовал юному поэту оставить не русский, но чувашский язык, ведь русская поэзия – великая, и писать стихи по-русски.
Это зеркальное волшебство памяти стало для меня словно бы обучающим сновидением. Никакие не влияния и не отпечатки тех или иных контекстов; на самом деле, в сердцевине – интеграция, единение всего нашего до поры разрозненного опыта.

Примечание:
Илья Семененко-Басин – поэт, историк. Занимается преподавательской и исследовательской работой; автор книг и статей по истории Русской церкви. Член Союза писателей Москвы. Живёт в Москве.