Первый раз мне предложили выступить по телевизору в 2003 году, с выездом на телестудию. Попросили сказать несколько слов по поводу проекта нового памятника к юбилею города, триста лет как-никак. Конечно, и до этого с телевизионщиками сталкиваться приходилось, но тогда они приезжали ко мне на дом. И каждый раз я зарекалась пускать съемочную группу на порог: что-нибудь разобьют, испачкают полы, повредят обои. Для чего мне это? Чтобы мелькнуть на экране? А бывало, что целый день оккупируют квартиру, кого-то ждут, самый главный задерживается, просят чаю и кофе — а молочка не найдется? Входная дверь не закрывается: туда-сюда снуют люди, все время разные, некоторые с уголовными лицами. Последний раз съемка на квартире вроде обошлась без урона. Однако рано мы радовались: через неделю после съемок по квартире пополз трупный запах. Обыскали всю квартиру — может, помощник режиссера завалился за диван и лежит там неживой? Наконец я поняла... В коридоре у нас стоит морозильный шкаф, рудимент коммунистических времен, когда закупали оптом все, что можно заморозить, чтобы не стоять каждый день в очередях. Там у меня хранился неприкосновенный запас: куры, сосиски, свиная шейка. Мой морозильник гудел себе и никому не мешал. Так вот, он больше не гудел — вилка из штепселя была выдернута: оператору был нужен штепсель для проклятой кинокамеры. А воткнуть вилку назад он и не подумал! Не буду описывать, что я увидела, открыв морозильник.
Я согласилась высказать свое мнение об очередном памятнике потому, что все проекты показались мне безвкусными и претенциозными, и потому, что ведущую программы, журналистку, я любила за талантливые статьи. За мной заехала машина (не ожидала), и мы отправились на далекую окраину, где среди полуразрушенных заводских корпусов обнаружился странный дом — лестница без перил, лифт не предусмотрен, окна не мыты с блокадных времен. Там, на шестом этаже, телестудия арендовала зал для съемок программ по культуре. Меня посадили на диванчик. Напротив, за столом-треножником, расположилась любимая журналистка. За ее спиной — гигантская фотография Невы с разведенными мостами.
Съемка началась. Не прошло и минуты, как ведущая программы грохнула кулаком по столу: «Опять в кадре этот долбаный графин с водой! Я предупреждала, чтоб его здесь не было! По-хорошему не понимаете? Так я объясню по-плохому. Кто там тявкнул в коридоре? Все вы пулей отсюда вылетите». Съемочная группа затравленно смотрела на теледиву. Журналистка еще некоторое время поклокотала, но мне уже было все равно. Я промямлила что-то про культурную столицу, и меня отпустили. Домой никто не собирался меня отвозить, и я поплелась в темноте к метро, не понимая, почему я опять вступила в ту же реку.
Три года назад я снова дала себя соблазнить... Обещали: будете вести программу «Путешествия в прошлое», можете говорить что хотите — цензуры больше нет. Съемки раз в месяц, а платить будем пятнадцать тысяч рэ за передачу. «Попробую, — решила я. — Пятнадцать тысяч на дороге не валяются». Задумано было так: каждый выпуск посвящен одной теме — чаепитие, грамофонные пластинки, городские дворы, школы и гимназии, Рождество. Программа рассчитана на год.
Ровно за неделю до начала съемок я сломала ногу. Скандал. Но искать нового ведущего нет времени. Будем снимать со сломанной ногой. Гипс наложили? Вот и отлично! Наши ассистенты будут вас на руках носить. Когда вы сидите, гипса не видно, а когда надо стоять, мы будем прислонять вас к дереву или к стене... Завтра парикмахер Маргоша придет к вам на дом, подстрижет и покрасит. Сделаем из вас шатенку.
Маргоша явилась, опоздав на два часа. Перед работой полчаса покурила и со вздохом принялась за работу... «Ну, все. Идите в ванную смывать краску». Из ванной я вышла с рыданиями и была готова убить Маргошу костылем: мои волосы были алого цвета.
— Ой, мне не тот тюбик в магазине подсунули. Какие невнимательные...
— А мне-то что делать? Как я в таком виде буду сниматься? Перекрашивайте немедленно!
— Да где же я вам, на ночь глядя, новую краску найду? Теперь вас только черная возьмет. Завтра утром куплю и подъеду. Да не расстраивайтесь вы так. Между прочим, на Западе алые волосы в моде. Не хотите так оставить?
Меня снова уговорили провести съемку дома. Первая передача называлась «Чаепитие». Мне вручили сценарий. Я углубилась в чтение. «Старая питерская квартира. Столовая. На столе — фаянсовый сервиз «Веджвуд», серебряные ложки, хрустальные вазы и сахарницы. За столом беседуют двое: ведущая Наталия Толстая и директор Чайного клуба Элеонора Хауст.
Н. Т.: Чай — изумительный, ароматный напиток. Кто не наслаждался его бодрящим вкусом? В Европу чай впервые завезли в 1615 году, хотя в Китае первые упоминания напитка относятся к третьему веку нашей эры. В 1638 году чай появился и в России. Приятно провести вечер за чашечкой чая в компании близких людей!
Э. Х.: А ведь изначально чай использовали в лекарственных целях. И только во время китайской династии Тан стали употреблять чай в качестве напитка. По старинному китайскому преданию, создателем чая был Шэнь-Нун, имевший змеиное тело и человеческое лицо. Однажды Шэнь-Нун кипятил в котле целебные травы, и в котел случайно упали несколько листочков с чайного дерева. Отвар придал китайцу так много сил, что он рекомендовал напиток императору.
Н. Т.: Существует и другая история, приписывающая изобретение чая буддийскому монаху Бодхидхарме....
Прочитав сценарий — шесть страниц тягомотины, — я сказала, что говорить этот текст не буду и директору Чайного клуба не советую. Зачем пересказывать брошюру? «Хорошо-хорошо, говорите, что хотите, но про Шэнь-Нуна и про монаха Бодхидхарму надо сказать обязательно».
Одновременно в нашей столовой находилось от шести до десяти человек. Зачем столько? Не знаю до сих пор. Кому-то стало плохо, и у меня попросили разрешения дать товарищу полежать на постели. Ждали машину с реквизитом. Тем временем выяснилось, что ни «Веджвуда», ни хрусталя у меня нет, что повергло съемочную группу в изумление. Через час приехал реквизит, и четыре мужика начали таскать коробки с фикусами, банки с вареньем, кульки с печеньем, приперли пальму в кадке. Повесили новые цветастые гардины (мои никуда не годились), поставили на ломберный столик расписной электрический самовар. Я молча наблюдала, как моя квартира превращается в цыганский табор. Хорошо бы смотрелся «Веджвуд» рядом с бабой на чайнике. Мужики, таскавшие коробки, никуда не ушли, остались тут же, ходили по квартире, курили у меня на кухне.
Тяжелый съемочный день длился бесконечно. Настало время обеда, и все ушли в кафе, оставив меня среди бедлама. Шнуры и кабель забаррикадировали проходы в ванную и туалет. Про того, кому стало плохо, забыли, и он так и лежал в полудреме на моей кровати. И я прокляла тот час, когда смалодушничала и продала первородство за горсть чечевицы.
Наконец, один за другим телевизионщики начали возвращаться с обеда. Первой пришла художница и села рядом. «Видели нашу кретинку? Третью помощницу режиссера, у которой на голове три волосины. А в мозгу — одна извилина. Бездарь несусветная. А в проект ее взяли, потому что с Генеральным живет. У нас все так, не сомневайтесь». Художница побежала в магазин за сигаретами, а из кафе вернулась ассистентка по свету. «Ну и дрянью тут у вас кормят, в животе бурчит. Я первая вернулась? Хоть отдохну чуть-чуть. А где наша художница от слова „худо“? Ни таланта, ни вкуса, а строит из себя элиту. Знаете, какое у нее образование? Швея-мотористка. Наши ее личное дело видели. Мы падаем от смеха: носит обручальное кольцо, а замужем никогда не была! Старая дева, честное слово».
Когда сюжет, наконец, отсняли, ассистенты начали паковать реквизит: перекладывать варенье — в банки, печенье — в кульки. Сахарный песок обратно ссыпать не стали, оставили мне.
Я сидела в пустой, разоренной квартире и думала: «Что это было? При чем тут я? У меня в жизни так много интересных занятий, а пятнадцать тысяч меня не спасут, проживу и без них».