Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №14, 2008
Аркадий Лимарев, продюсер, режиссер, актер
Я могу вам рассказать самый яркий эпизод из моей биографии подставного лица. Я должен был прийти и сыграть редактора желтой газеты, которого страшно достала его жена и который к финалу передачи выходит на авансцену и покрывает всех присутствующих — аудиторию, ведущего, зрителей — трехэтажным матом. Развитие сюжета состояло в том, что мой герой постепенно доходит до белого каления и, в конце концов, взрывается. Я был на тот момент молодым, никому не известным театральным режиссером и мог спокойно себе позволить засветиться подобным образом. Мое выступление произвело фурор. Кто-то из публики незапланированно полез меня бить, вмешалась охрана... Ведущий программы, известный артист, позже признавался мне, что «впервые не заснул на съемках». В редакционном баре меня встретили аплодисментами, а бармен налил мне виски за счет заведения...
Я оказался там не просто так — по просьбе хорошей знакомой, которая была на этой программе редактором. В свое время, когда проект только запускался, мы с ней вместе работали над первыми выпусками. Так всегда бывает — тот, кто программу создает, потом уходит, когда начинается рутина. Я помню, как мы увлеченно придумывали первые сюжеты, с каким увлечением говорили о «новой документальности», о реальном телевидении, которое (якобы) показывает людей такими, какие они есть. Я как раз и занимался так называемыми подсъемками. Например, как приходит девушка на собеседование, а будущий босс ее сходу имеет. Или муж-клептоман крадет деньги из тайника, который сделала жена. А мы это все видим как бы через замочную скважину. А потом этот материал иллюстрировал сюжет с гостями в студии. Мы нарочно придумывали истории, в которых реальность была гипертрофирована — нам казалось, что мы открыли новое художественное средство. Помню восторг ведущего, когда я на одном из мозговых штурмов предложил посадить в мешок двух котят, засунуть туда скрытую камеру, опустить это все в пруд и пронаблюдать, что животные будут делать. Скажете, жестоко? Но ведь вы, дорогие зрители, котят иногда топите, не правда ли? Так почувствуйте же на собственной шкуре, «как это делается». Естественно, до такого мы не дошли. Я пошутил, ведущий оценил.
Хотя всякое, конечно, у нас бывало. Я придумал сюжет про человека-бутерброда, сошедшего с ума от любви к девушке, работающей на улице в костюме-сосиске — он якобы сделал себе похожий костюм и стал ходить в нем на работу. Мы вместе придумали историю про человека, лицо которого все поросло странной растительностью. Сделали актеру грим, позвали известного стилиста, который за несколько минут должен был превратить его в нормального человека. На самом деле, конечно, стилисту надо было только за кадром снять с героя макияж.
Мы никогда не работали с реальными историями — и, поверьте, никто из наших... э-э-э-э... коллег с ними не работает. Они незрелищны, нехудожественны, обыденны. Или наоборот — слишком зрелищны. Я могу рассказать историю еще одной программы, которую наша компания делала для одного из телеканалов. Представьте: на кону — ну, скажем, миллион. В студии — три человека, попавшие в отчаянную жизненную ситуацию, и зрители с помощью пультов для голосования определяют, кому этот миллион достанется. И одна редакторша, моя знакомая, вдруг сказала старушке, у которой серьезно болел внук, и она просила деньги на его лечение: «Ну, вы поактивнее на жалость-то бейте, активнее, а то, глядишь, и деньги не вам достанутся, вам что, внука не жалко?»
Я не вижу ничего постыдного в том, что я делал. Однажды, гуляя с ребенком во дворе, я услышал, как бабки на скамейке спорят до хрипоты, правда ли то, что они вчера увидели в нашей программе. И у меня возникло чувство упоения — я заставил их думать и сомневаться!
Василий Овчинский, редактор, сотрудник службы кастинга, актер
Подставным актером я стал немного поневоле — работал редактором и, как это часто случалось, в один прекрасный момент должен был заменить выбывшего актера. Но обо всем по порядку.
На телевидение я попал — и это вполне типовая история — по наводке друзей, соседей по общежитию. Я окончил театральное училище у себя на родине в Белоруссии, в Гомеле, и приехал в Москву якобы получать дополнительное образование, а на самом деле просто устраиваться; московский ВУЗ давал возможность получить комнату в общаге. Ну, на очередной пирушке мне и предложили — а не хочешь ли, мол; большой холдинг, производит программы для одного очень серьезного телеканала, в одной из программ обсуждают разные бытовые и социальные конфликты. Я пошел на собеседование. Честно говоря, я ожидал чего угодно — но встретил там вполне нормальных, как говорят, вменяемых людей, которые без обиняков разъяснили мне, чем придется заниматься. А именно — придумыванием сюжетов, с вызывающе дикими обстоятельствами, но таких, которые могли хоть немного сойти за правду. Часть историй выдумывали на основе личной практики, часть черпали из таблоидов — причем через какое-то время мы сами уже научались отличать, где таблоиды нафантазировали, а где написали о реальном случае. Потом я стал одним из редакторов — в мои обязанности входило заявить сюжет, набрать группу, выпустить в студию и из отснятого материала смонтировать сюжет.
Набирали людей по фото. Перед каждым циклом съемок на кастинг приходило огромное количество актеров-любителей (попадались там и профессиональные актеры, но с ними мы работать боялись — они были совершенно неорганичны), и я со временем научился из этой толпы выхватывать нужных мне персонажей. В этом было что-то гадкое — так проституток в свете фар дорогих машин выбирают... Дальше начинались репетиции.
Сюжеты были такого рода — мужик и его теща решили пожениться и вместе выгнали теперешнюю жену мужика. И сначала в студию приглашают мужика, потом «поприветствуем тещу», потом якобы взбешенную жену, потом они дерутся...
Было несколько правил для развития сюжетов — обязательно должен быть неожиданный поворот, вновь открывшиеся в течение программы обстоятельства и, по возможности, драка. Подставными в программе были все — основные персонажи, «репликанты» (те, кто подает реплики с места), и аплодирующая массовка; все брались из одной картотеки, разница была только в оплате труда. Вы, если внимательно смотрите телевизор, можете заметить, что часто на нескольких ток-шоу лица одни и те же.
И вот однажды в соседней группе, где работал мой приятель, случилось непредвиденное. Отобранный «артист», выучивший и отрепетировавший текст, не приехал на съемки. Просто не приехал, и все. Меня попросили выйти вместо него, я отказался. Меня стали упрашивать, умолять, и я сдался.
Это было ужасно. Я даже не знаю, с чем это сравнить. Я, профессиональный артист, вдруг оробел. Чтобы хоть как-то справиться с накатившей тоской, я во время экстренной репетиции переключился на партнеров — простых людей за сорок, которым все это, в отличие от меня, было в радость. Я вообще больше всего в актерском деле ценю взаимодействие с партнерами — мне не так важно самому выделиться, сколько составить хороший ансамбль. Именно этот случай научил меня ценить простых людей — то, что профи сыграет «из мастерства», непрофи достанет из собственного жизненного опыта, а это всегда гораздо интереснее. Мы подготовились, вышли, вспыхнули прожектора, пошла музыкальная заставка — и тут уже я включился и сыграл все как надо.
Я продержался в компании ровно год — и если поначалу был, уж простите, какой-то кураж, то потом монотонность этой фабрики засосала. Подготовка, репетиции, съемка, подготовка, репетиции, съемка; картотеки стали оскудевать, очереди на кастинг становились меньше, и в какой-то момент людей стали завозить уже из области — как раз перед самым моим уходом полный комплект «зрителей» и «артистов» привезли автобусами из Коломны.
Меня больше всего интересовали — и потрясали — эти актеры-любители, которые рвались в наши картотеки и забрасывали нас своими фотографиями — я пытался понять, что же ими движет. У каждого из них — история. Про каждого можно снимать кино. Одни в детстве не доиграли в школьном театре. Другие не могут в обычной жизни дать выплеск эмоциям, а у нас можно было покричать и даже немного подраться. Третьи были просто фриками по природе. Четвертые были очень одиноки, и им хотелось общения, все равно какого. Этих было жальче всего, слезы наворачивались.
Милена Синельщикова, непрофессиональная актриса
Я довольно давно этим занимаюсь... точнее, занималась. В какой-то момент (правда, недолго) я просто зарабатывала себе на жизнь работой на телевидении — в основном в массовке. Несколько раз подходила к редакторам и говорила, что хочу большего — ну там, одного из героев программы сыграть, например.
Я сама не из Москвы, из Орла приехала. Там выучилась на товароведа, специальность свою не любила, но параллельно закончила трехгодичную студию театральную, для взрослых. Она, конечно, ничего не давала, никаких там дипломов, но подготовка там была что надо — мне в городе предлагали работу в театре, но я решила в Москву ехать, были свои причины. Говорят, в Москве работы полно — но только не для актеров. Меня никуда не брали, в театры не устроишься, о кино и мечтать не приходится. Конкуренция страшная! Мне как-то порекомендовали на телевидение фотокарточки свои занести — ну, я и обходила последовательно все места, какие могла. Так я в массовку попала — а там свои люди уже, работой делятся, координатами. Сложилась компания какая-то. Дело несложное — реплику подать с места или просто посидеть и похлопать, ничего особенного. Ну, и долго так можно-то? Как-то захотелось мне большего, и однажды я своего добилась.
Вы, наверное, не знаете, но ведь у нас почти ни одной программы нет, где бы герои были настоящие. В какой-то момент, если помните, вдруг на всех каналах стали судебные программы появляться, где рассматриваются конкретные дела. Эти программы тоже почти все на подставных держатся. И вот однажды меня пригласили в такой программе сыграть. Суть дела была такова — мы с моей «матерью» судимся за земельный надел после смерти моего «отца», ее «мужа». У меня там свои аргументы, у нее свои, я привожу свои доказательства, она — свои. Это была настоящая работа. Мы с редактором недели две сюжет разбирали. Знаете, есть такое понятие у актеров — этюд на погружение. Вот это был такой этюд на погружение, только отрепетированный. У меня, честно, аж дух захватило, до того мне было интересно. Ну... то есть я настолько была погружена во всю эту канитель, что перестала вообще даже ДУМАТЬ о том, что кто-то может это принять за чистую монету.
И вот снимаем мы этот сюжет — целый день. Все, в общем, прошло гладко, как надо. Проходит недели три, звонит редактор, говорит — здравствуйте, Милена, смотрите сегодня ваш сюжет. Я смотрю — любо-дорого все получилось. Проходит день. Звонок из Орла — отец. Приезжай, говорит, сука, немедленно домой. Я с места срываюсь, все дела бросаю, приезжаю. Мне говорят, что же ты, гадина, нас на весь город опозорила? Я отвечаю — постойте, ясно же, что это все выдуманное, что все это просто постановка. Мне говорят — кому ясно, тебе? Ты кому это объяснять будешь — всему городу? Отец орал, что я его в могилу таким образом хочу отправить. Мать просто истерику закатила. Брат с сестрой со мной разговаривать перестали.
В общем, мне поставлено было условие — либо я себе работу нахожу в театре или кино и на телевидении больше не появляюсь, либо они от меня отказываются. Ну семья-то важнее, понятно. Я выходные провела в родном городе — и за это время все поняла. Мне разве что вслед не плевали, я не говорю уже о том, чтобы здороваться. Вернулась я в Москву, и с тех пор в своем городе не появлялась. Работу нашла, конечно, по первой специальности — скучно, но жить-то надо. Иногда на «Мосфильме» съемочные группы обхожу, карточки свои заношу, ассистентам по актерам звоню, но уже не надеюсь ни на что.
Денис Ярославлев, профессиональный актер
На телевидении я оказался благодаря моему однокурснику. Мы ехали просто посидеть в зрительской массовке на одном женском ток-шоу и получить за это... ну, очень мало денег. Пока ехали, решили, что мы хотим в два раза больше. А для этого, как рассказал мне приятель, надо подать из зала реплику. А для того, чтобы подать реплику, надо было придумать историю. И мы придумали — что у нас с ним и нашей общей любовницей менаж-а-труа. И что она беременна, а мы не знаем, от кого из нас у нее будет ребенок.
Мы приехали, честно отсидели на съемках и все хотели, чтобы нам наконец поднесли микрофон. А передача как-то затянулась, и, в общем, слово нам дали только за полторы минуты до финала. «Есть ли еще какие-нибудь вопросы?» — спросила ведущая с намеком на то, что пора закругляться. И тут я встаю и выпаливаю нашу историю. Она оживилась, началось обсуждение, все стали давать советы, что делать — в общем, точку мы поставили в программе вполне ударную. А потом, конечно, пошли к продюсерам требовать больше денег. С нашими требованиями согласились, деньги выдали, а потом попросили зайти к режиссеру. Тот с нами познакомился, поблагодарил нас за активность, спросил, откуда мы, записал телефоны. Через несколько дней нам позвонили и предложили работать на этой программе редакторами. На полную занятость. Мы подумали и отказались — работа фулл-тайм поставила бы крест на учебе.
Зато я попал в картотеку, благодаря которой регулярно получал приглашения подсняться то там, то тут. Одна из таких съемок, правда, вышла мне боком — я пошел сниматься в одном высокорейтинговом шоу на федеральном канале, на передачу, посвященную скандальной книге про Андрея Миронова. Там одни должны были быть за, а другие против, я был во второй партии. И вот в какой-то момент я встаю, обращаясь к автору, и говорю — что ты пишешь, дура ты, дура! Передача вышла, а вот этот самый момент был снят настолько ярко, что вошел в ролик, которым эта передача на канале анонсировалась. То есть его по десять раз на дню видела вся страна. И это, надо сказать, повысило мою узнаваемость как актера, но это была немного не та узнаваемость, если вы понимаете, о чем я.
Меня как-то попросили сняться в одном сюжете. Суть моей задачи была в том, что меня должны были поцеловать в задницу. Я потребовал, чтобы это было снято таким образом, чтобы зритель не увидел никакого срама — а, скажем, только спущенные штаны. Мне это гарантировали, я снялся.
Я — актер, моя задача — перевоплощаться и развлекать людей, и это не самая плохая профессиональная миссия. И от того, что мне поцеловали зад, ни я, ни мир хуже не сделались.
Записал Алексей Крижевский