Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №1, 2007
Будни агитатора
Троцкист пролетарию не товарищ
Павел Черноморский
Летом 1996 года я окончил школу и стал студентом университета - и тогда же, по счастливой случайности, рядовым активистом вошел в леворадикальную группу "Рабочая борьба", которая действовала в Петербурге еще с перестроечного времени, - сначала как анархистская, а позже, при мне, как троцкистская. В сущности, "троцкизм" - это классический большевизм, крайне жесткий в том, что касается чистоты марксистского принципа. А потому как активисты мы все, будучи студентами-гуманитариями из среды постсоветской интеллигенции, ориентировались на "рабочий класс". Мы были искренне убеждены, что наше дело - защита классового интереса пролетариата и его политическая организация. "Бюллетень Голос Рабочего издается на Балтийском Заводе и выступает в защиту классовых интересов рабочих", - так и было написано на титуле нашего информационного листка.
Яростные неофиты, мы считали, что главное в нашем деле - идеологическая чистота и верность первоисточникам. Любой свой шаг мы сверяли с ленинским "Что делать" и были уверены в том, что наша крошечная группа и рабочие, которые к ней несомненно примкнут, станут вскоре ядром большой пролетарской партии. Правда, мы в это верили. Психологически тут нечему удивляться. Нам всем было по семнадцать-восемнадцать лет, и красный кирпич индустриальной манчестерской кладки, который мы видели каждую неделю, выходя на "заводское распространение", казался нам декорацией той же пьесы, что игралась на Выборгской стороне за сто лет до нашего появления. Да, то время в моей жизни имело в себе подлинную поэзию - и не важно, что сверстники смотрели на нас, как на сумасшедших. Сегодня я могу сказать, что тот с виду бессмысленный опыт дал мне много больше, чем, скажем, пять лет унылой университетской бурсы. Мы шли на завод не для рабочих. Мы шли для себя.
В разное время мы действовали на трех заводах - сначала на судостроительном "Балтийском", на короткий период переключились на фабрику ЛМЗ, а потом, когда лидером группы стал я, долгое время работали на ниточной фабрике "Невка" и еще на заводе резиновой обуви. Сначала просто предлагали рабочим нашу газету - и это была безумная тактика: шесть страничек, испещренных сведениями об Интернационале Ги Дебора и гражданской войне в Испании не могли вызвать у наших адресатов ничего, кроме раздражения. Место тоже выбрали без ума. И ЛМЗ, и Балтийский все девяностые годы на фоне общей депрессии существовали неплохо - "мужичкам" только пару раз серьезно задержали зарплату, постоянно шли заказы то от ВМФ Индии, то от нефтяников, то от военного министерства.
На моей памяти газету купили лишь пару раз - и то, как я помню, покупка оба раза приходилась на время сразу после зарплаты, а сами "контакты" были явно под мухой и хотели не столько борьбы, сколько общения. Практиковали мы и утренние набеги на производство. Но в семь утра рабочие были все без исключения злые. Шли с остановки, угрюмо мусолили беломорины и рифмовали название нашей газеты с матерными ругательствами. Один дядька, помню, говорил, что "винтовки надо раздавать, а не бумажки", и мы подумали, что это, наверное, и есть главный тутошний "левый". Потом, правда, выяснилось, что он был помощник местного профсоюзного босса - пил, заносился, потом что-то украл, и рабочие его вообще не любили.
Первые наши опыты мне вспоминать неловко - это был детский сад. Потом мы кое-чему научились - стали, например, выпускать специальный заводской бюллетень, принцип которого подсказали нам троцкисты из Франции. Для западных левых такого рода распространение - азбука. Наш бюллетень "Голос рабочего" печатался на ротаторе, выходил раз в две недели и по форме был придуман неглупо: первая страница - комментарий по поводу заводской жизни, на обороте короткие новости с выводами по "общей политике". Печатали все на свои деньги. Тексты писали сами. Хорошо помню, как запустили целую кампанию в поддержку рабочего-чеченца, обвиненного в подготовке терактов на Каширском шоссе. У него на руках нашли следы гексогена, а потом выяснилось, что это какой-то синтетический краситель.
Внутри производства у нас был свой информатор - дама близких к нам взглядов, с ней мы сошлись на демонстрации Первого мая. В "движение" она пришла задолго до нашего появления и состоит в нем, полагаю, поныне. Нам она говорила: "Ходят слухи, что новый директор продал неизвестным заводской стадион " В бюллетень на первой странице сразу шло: "Что с нашим стадионом?!" - и внизу иронический текст против начальства. Или вдруг становилось известно, что кто-то из руководства взял левый заказ и заставляет коллектив вкалывать сверхурочно за мизерные деньги. Об этом мы тоже писали. Казалось, что такой бюллетень обязательно будет иметь резонанс.
Само место - Завод резиновой обуви рядом с Балтийским вокзалом - тоже было придумано правильно. Депрессивное производство, зарплаты платят маленькие и с задержками, очень много рабочих-женщин, выступление которых, как известно, было мотором любого рабочего бунта со времен парижской коммуны. Незадолго до нашего появления на этом заводе уже случилось кое-что интересное - женщины, просидев без зарплаты три месяца, вышли из цеха и перегородили набережную канала и идущие по ней трамвайные рельсы. Потом туда прибежал губернатор, была какая-то суматоха - но все произошло почти мгновенно, без какого-либо участия профсоюза, и зарплату им выплатили. Это казалось плюсом - надо идти. Наконец, еще одно обстоятельство - в прошлом этот завод был советским гигантом "Красный треугольник". Во время приватизации его раздраконили на три части, - и каждым куском управляла независимая администрация. Фактически между тремя частями завода шла ожесточенная свара. Потом там дошло чуть ли не до смертоубийства.
Первое же появление у проходной кончилось для нас плохо - нас всех довольно сильно побили, очевидным образом приняв за наймитов конкурирующего административного клана. Функции местной охраны на заводе несла, по слухам, ингушская ОПГ - говорили, что сам директор был поставлен на свой пост через этих бандитов. Сейчас ясно, что нам повезло - все могло кончиться хуже. Был в этом и комический элемент - не веря, что мы "идейные" и "коммунисты", сразу же после молниеносного избиения ингуши предложили нам поговорить "на нейтральной территории". Мы забили стрелку у Казанского собора - там каждую неделю собирались активисты разных компартий. Казалось, что если снова дойдет до драки, сталинисты нам смогут помочь. Ингуши согласились и приехали - втроем, на подержанном "Мерседесе". Походили, посмотрели и уехали, усмехаясь. Больше никаких проблем у нас не возникало. Хотя и отклика со стороны рабочих тоже не было - те женщины, что недавно устроили форменный бунт, проходили мимо нас, как мимо стены. Спустя полгода после начала распространения на Заводе резиновой обуви мы перестали ориентироваться на рабочих и сосредоточились на собраниях в университете. А еще через несколько месяцев наша группа фактически развалилась.
Общение с рабочими протекало только в двух жанрах. Женщины-работницы, на классовое чувство которых мы так рассчитывали, на нас вообще не смотрели. На контакт шли молодые парни в стиле "только что после армии" - их привлекал наш очевидно чужой, студенческий вид, притом что мы были почти их сверстниками. Подозреваю, что это были рабочие самой низкой квалификации. Нам казалось, что вот они - пролетарии, и они, действительно, сразу откликались на наш организаторский интерес, хотя с их стороны это и была по большей части игра. Во второй половине девяностых обилие таких людей на заводах было скорее общим отражением промышленной деградации - на завод они попали случайно и сейчас все нашли себе более верный бизнес. Их контакты с нами объяснялись попросту скукой. Газет и листовок они не брали, на лекции, которые мы устраивали для сочувствующих, не ходили. Покурили, и сразу фьють - в сторону. Вначале мы покупались - мол, молодые и рассуждают классово верно. Но потом мы их раскусили.
Но были и другие, и мне особенно стыдно, что и с ними мы не смогли найти общего языка. Одного рабочего помню отчетливо - звали его Гуверов Геннадий Сергеевич. До ЛМЗ он долго работал таксистом. Аккуратный, он явно не пил, курил болгарские сигареты и внешне походил, скорее, на поздне-советского инженера. Нам он сказал, что в таксопарке еще в перестройку организовал независимый профсоюз, но позже его фактически заставили написать заявление об уходе. Газету он купил, потом пришел на собрание, даже о чем-то спорил, но мы были не вполне адекватны - и он, умный мужик, это почувствовал. Потом я пару раз видел его на демонстрациях, вроде бы он примкнул к коммунистам. Мне казалось, что вот такими, наверное, и были настоящие закаленные-большевики. Сейчас я понимаю: то был представитель буквальной "рабочей аристократии", - тип, скорее, меньшевистского или классического социал-демократического ряда.
И не учить его марксизму нам надо было, а самим у него учиться.