Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №6, 2007

Драмы

ДЕРИТЕСЬ МОЛЧА

PR-сопровождение превращает борьбу с экстремизмом в посмешище

alt “Российская газета» опубликовала составленный Росрегистрацией официальный список литературы, признанной экстремистской и запрещенной к распространению в России. Ничего нового в списке нет — все перечисленные в нем произведения уже признавались экстремистскими российскими судами. Да и вообще, чтобы понять, что брошюра Добровольского «Иудохристианская чума» или ваххабитская «Книга единобожия» Мухаммада ибн Сулеймана ат-Тамими — это экстремизм, не нужно ни судов, ни «Российской газеты».
Иными словами, никакой практической пользы в списке нет, а интерес общественности к нему, очевидно, вызван его литературными качествами, благодаря которым он, безусловно, является законченным концептуальным произведением.
Опыт составления реестров запрещенной литературы в постсоветской России уже есть. Наиболее преуспел в этом смысле Госнаркоконтроль, неоднократно публиковавший перечни книг, якобы пропагандирующих наркоманию, и даже сумевший таким образом фактически уничтожить издательство «Ультра. Культура». При этом связь между запретом, наложенным на книги вроде «Штурмуя небеса», и статистикой потребления тяжелых наркотиков вызывает большие сомнения. Несомненно другое: тот, кто не знал о существовании подобной литературы, теперь узнал о ней, а заодно убедился в том, что сильная и богатая силовая структура, так и не сумевшая побороть наркомафию, готова вполне унтерпришибеевскими методами бороться с, в общем, безобидными писателями и издателями.
По сравнению с антилитературными акциями Госнаркоконтроля список, опубликованный «Российской газетой», — безусловный шаг вперед. Перечни экстремистских книг предполагается выпускать регулярно (каждые полгода), и можно предположить, что ушлые издатели будут выкупать строчки в этих списках, подобно тому как уже сейчас покупают для своих новинок места на полках «Лучшие продажи» в магазинах. И строчка в «черном списке» будет стоить по крайней мере не дешевле строчки в списках бестселлеров — в России запрещенный товар всегда продавался лучше, чем какой-либо другой. Интересно проследить, например, рыночную судьбу фильма «Вечный жид» (он тоже включен в список «Российской газеты»): почему-то думается, что желающих увидеть эту картину после публикации списка окажется гораздо больше, чем могло быть раньше. Очевидно, появятся авторы, заранее планирующие включение своих произведений в экстремистский список, — что-то вроде рок-групп, специально пишущих музыку в формате «Нашего радио». Российский книжный рынок давно страдает от недостатка ярких авторов и литературных сенсаций, хватается за любого «Гастарбайтера». Экстремистские списки вполне способны его оживить. А уж если какое-нибудь прогрессивное молодежное движение решит поддержать борьбу с экстремизмом, сжигая на площадях запрещенные книги, можно будет говорить о своего рода фабрике бестселлеров (по аналогии с «Фабрикой звезд»; см. опыт борьбы «Идущих вместе» с Владимиром Сорокиным).
Жизнь показывает — любое PR-сопровождение антиэкстремистских акций превращает их в объект насмешек и приводит к результату, который прямо противоположен желаемому. Дело даже не в специфических талантах российского чиновничества, способного своими усилиями дискредитировать любое, самое благородное начинание, — просто закон запретного плода никто не отменял.
В эпоху пиара он работает по полной. Получается замкнутый круг. Не назвав по имени, нельзя обозначить врага, называние делает ему рекламу. В первом случае борьба идет с пустотой, во втором — на пустом месте создается проблема. В этом, собственно, драма. Но есть и утешение: страны, раньше нас освоившие пиар и ставшие его жертвой, уже смирились с такой безысходностью.
О. К.


СЕМИЛЕТКА ОЖИДАНИЯ
Проблема-2014
alt Дефицит свободно конвертируемых в мире общенациональных успехов (в политике, спорте, шоу-бизнесе, просто бизнесе и т. п.) в последние годы стал для российского общества хроническим. Строго говоря, такие успехи по-настоящему закончились гораздо раньше, чем десять лет назад, но только в начале XXI столетия Россия ощутила болезненную потребность в хоть каких-нибудь победах и прорывах. Поскольку удовлетворить эту потребность оказалось нечем, быстро нашелся гораздо менее честный и гораздо более пошлый ее заменитель: теперь любое международное состязание (от чемпионата мира по футболу до именно в эти годы ставшего таким популярным в нашей стране конкурса «Евровидение») для россиян вообще и федеральных телеканалов в частности превратилось в очередной повод для, в общем-то, постыдных разговоров о том, что никто нас не любит, все презирают, засуживают, вредят. Образ «врагов России», которые постоянно подстраивают нам поражения в песенных конкурсах, срывают сделки между «Северсталью» и «Арселором», провоцируют революции в сопредельных странах и так далее, — этот образ в последние годы стал, пожалуй, самым распространенным стереотипом российского общественного сознания.
Наверное, именно поэтому эхо решения проходившей в Гватемале сессии Международного олимпийского комитета оказалось настолько оглушительным: привыкшая к постоянным поражениям во всех возможных сферах Россия прильнула к телеэкранам (рейтинги гватемальских трансляций каналов «Первый» и «Спорт» превысили 50%), ожидая очередного провала. Вместо провала, однако, свершилось чудо: с перевесом в четыре голоса российский курорт Сочи обошел южнокорейский Пхенчхан и стал столицей зимней Олимпиады 2014 года. Впервые в пост­советской истории и всего лишь второй раз за всю историю олимпийского движения (после Москвы-1980) Россия примет Олимпийские игры.
Олимпийский регламент устроен так, что место проведения очередной Олимпиады определяется за семь лет до ее начала. И это значит, что на ближайшие семь лет город Сочи станет неиссякаемым источником всевозможных новостей, чаще всего плохих. Мы наверняка не раз услышим о том, что олимпийские объекты не могут быть сданы в срок, что деньги, выделяемые на организацию Олимпиады, бессовестно разворовываются подрядчиками и чиновниками, что уникальный заповедник из-за олимпийских строек находится под угрозой, что российская школа зимних видов спорта, прежде всего хоккея и фигурного катания, исчерпав запас советской прочности, вот-вот окончательно погибнет. Да и сам северокавказский регион, частью которого является курорт, несмотря на все антитеррористические успехи последнего времени, вполне может основательно полыхнуть. Семилетка олимпийского ожидания рискует превратиться в самую драматичную — и очень долгую — медийную историю десятилетия, превосходящую по взрывоопасности и потенциальной скандальности все нынешние долгоиграющие проблемы, включая «проблему-2008». Уже сейчас интрига вокруг персонального состава координационного комитета «Сочи-2014» почти превосходит по напряженности интригу вокруг имени будущего президента, тем более что, по одной из версий, именно будущий преемник и возглавит этот комитет.
Есть, впрочем, другая версия. Согласно ей, комитет возглавит не будущий президент, а, наоборот, уходящий, и прежде всего для того, чтобы на семь лет вперед стать источником одних только хороших новостей. Тогда все объекты будут сдавать в срок, воровство рассеется, как сон, как утренний туман, хоккей с фигурным катанием немыслимо процветут, и на границе с сожженной войной Абхазией возникнет незыблемый рай с развитой, евростандартной инфраструктурой. Драма выйдет с хорошим концом. И тогда выяснится, что все вековые беды Родины, которые нельзя ни одолеть, ни изжить, можно снять одним решением, принятым в далекой Гватемале.
Ю. Л.


ЗАТЕЙЛИВАЯ НЕЖНОСТЬ

На смерть Дмитрия Александровича Пригова

alt Школьником, в смутном и романтическом 1991 году, я купил где-то по случаю альманах под названием «Личное дело». Эта быстро зачитанная мной до состояния полной негодности книжка ушла по рукам, но осталась в памяти: именно там я впервые прочел Дмитрия Александровича Пригова и осознанно полюбил его сочинения.
Знаменитая фотография «поэт в телефонной будке» и подборка текстов из числа классических: Милицанер, Таракан, Беляево, Рейган, азу, килограмм салата рыбного, когда в матросочке нарядной и еще одно, чудесное, которое служило мне этаким нравоучением еще в детстве, дома:

Только вымоешь посуду
Глядь — уж новая лежит
Уж какая тут свобода
Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть
Да вот тут приходят разные
Говорят: посуда грязная —
Где уж тут свободе быть.

Запомнив этот стишок сразу и на всю жизнь, как я могу считать Пригова «авангардистом», «постмодернистом», производителем «артефактов» etc? Для меня он подлинно лирический поэт, чьи лучшие тексты, моментально заучиваемые наизусть, утверждают как раз все то, что отрицает «современное искусство» и к чему с такой иронией относился сам Дмитрий Александрович как теоретик — прямое и чувственное авторское высказывание, вдохновение и затейливая, неожиданная нежность и метафизический масштаб, отчетливо видный сквозь нехитрые ширмы иронии или «концепта».
Послушайте, к примеру:

Господь листает книгу жизни
И думает: кого б это прибрать
Все лишь заслышат в небе звук железный
И, словно мыши, по домам бежать
А Он поднимет крышу, улыбнется
И шарит по углам рукой
Нашарит бедного — а тот дрожит и бьется
Господь в глаза посмотрит: Бог с тобой
Что бьешься-то?

Примечательно, что лет двадцать назад эти строчки вполне могли бы восприниматься как нечто ерническое, рационалистически «сделанное». Но время расставило все по местам еще при жизни Дмитрия Александровича — и Господь, поднимающий крышу блочной, наверняка, коробочки, выглядит под его пером устрашающе, нежно, величественно, как угодно, но только не пародийно. Возможно, концептуализм как «направление» в каком-то смысле проиграл, потерял актуальность; но произошло это именно в силу того, что Пригов как поэт, и поэт истинный, — победил, и ровно таким он навсегда с нами останется.
Его физическая жизнь, меж тем, оборвалась трагически рано, ибо его всегда хотелось представить и 90-летним, но по-прежнему бодрым и неутомимым. Но, увы, как сказано в еще одном его тексте:

Мама временно ко мне
Въехала на пару дней
Вот я представляю ей:
Это кухня, туалет
Это мыло, это ванна
А вот это тараканы
Тоже временно живут
Мама молвит неуверенно:
Правда временно живут? —
Господи, да все мы
временны!

Впрочем, и живой его образ — важен ничуть не меньше, чем обаяние его дивной, стоически невозмутимой лирики. Дмитрий Александрович Пригов был исключительно тонким, умным и обходительным господином, умел не только говорить, но и слушать, и с каким-то редким, старомодным уважением относился к любому, даже и вполне случайному собеседнику. В этом смысле его непременное обращение ко всем по имени-отчеству только на первый взгляд казалось все тем же «концептом», а в действительности было жестом заинтересованного почтения и глубокого такта, с которым Дмитрий Александрович воспринимал нашу бурную и печальную реальность.
Лет семь назад, во время встречи Нового года в одном из московских артистических заведений я, слегка подвыпив, рассказал Пригову о том, что категорически не согласен с решениями литературных жюри, обошедших в тот год его мемуары «Живите в Москве» (замечательные, к слову) каким-то очередным букером.
— Ну вот вы вырастете большой и дадите мне все премии, — отвечал он, улыбаясь.
И вот я вырос — но не успел этого сделать.
Дмитрий Ольшанский

Архив журнала
№13, 2009№11, 2009№10, 2009№9, 2009№8, 2009№7, 2009№6, 2009№4-5, 2009№2-3, 2009№24, 2008№23, 2008№22, 2008№21, 2008№20, 2008№19, 2008№18, 2008№17, 2008№16, 2008№15, 2008№14, 2008№13, 2008№12, 2008№11, 2008№10, 2008№9, 2008№8, 2008№7, 2008№6, 2008№5, 2008№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№17, 2007№16, 2007№15, 2007№14, 2007№13, 2007№12, 2007№11, 2007№10, 2007№9, 2007№8, 2007№6, 2007№5, 2007№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба