I.

Рукопожатие. На среднем пальце его правой руки не хватает фаланги — отрезали тогда же, когда и ноги, в январе прошлого года в челябинской горбольнице № 3 (гангрена распространяется по какому-то не совсем понятному закону). Рядовой Андрей Сычев лежал там больше месяца, после того как 3 января 2006 года не смог встать на утреннее построение в казарме. В новогоднюю ночь младший сержант Александр Сивяков «в воспитательных целях» заставил Сычева несколько часов подряд просидеть на корточках.

II.

Накануне вечером я думал, о чем мы будем разговаривать. С самого начала — вот зайду, думал я, и скажу: «Привет, Андрей!». Немедленно откуда-то возникла песня «Ты провожал меня до дверей, я говорила: „Привет, Андрей! Привет, Андрей! Привет, Андрей! Ну где ж ты был, ну обними меня скорей!“». От песни я не мог отделаться всю ночь и все два часа полета до Екатеринбурга. Больше ни о чем думать не получалось, но, наверное, так даже лучше. И когда он вкатился на своей коляске в комнату, где я его ждал, мы поздоровались, и он сказал, что готов отвечать на вопросы, но попросил не задавать вопросов о том, что было в новогоднюю ночь в казарме, я спросил: «Андрей, о чем ты мечтаешь?».

III.

Через полтора часа, прощаясь, обменялись визитками. Мою Андрей засунул в карман своих то ли брюк, то ли шортов, а я положил в бумажник маленький листок, на котором Галина Павловна Сычева от руки аккуратно записала свои и Андрея телефоны — екатеринбургские и московские. В начале сентября они снова будут в Москве. Андрею, может быть, придется перенести еще одну операцию на почках, а Галину Павловну, наверное, уже не примут на работу в госпиталь Бурденко; до мая этого года она была там (а потом в шестом госпитале, куда перевели Андрея) младшей медсестрой, то есть санитаркой — чтобы постоянно быть с сыном. Жила прямо у него в палате. Сейчас в той же палате лежит солдат Рудаков, о котором много пишут в либеральной прессе. Галина Павловна и Андрей очень беспокоятся за солдата Рудакова, Галина Павловна регулярно кладет на его мобильный телефон деньги, потому что год назад кто-то клал деньги на ее телефон, и это было очень серьезное подспорье. Зарплата санитарки в госпитале — две тысячи рублей в месяц, а пожертвования от людей регулярно приходили только зимой, когда в газетах печатали номер счета, а потом практически исчезли; да оно и к лучшему — Галина Павловна говорит, что побираться не очень приятно. Слава Богу, в какой-то момент рядом с Сычевыми появился некий политик, который уже больше года, как выражается Галина Павловна, содержит ее и Андрея. Ежемесячно присылает шесть тысяч рублей, а еще оплачивает коммунальные услуги и телефон. Сам приходил только однажды, вместе с лидером своей партии, — еще в Москве, в госпитале. Говорили, что очень сочувствуют и в беде не оставят. Взамен ничего не просили, но всякое может быть, и если ближе к выборам Андрея попросят вступить в эту партию или просто какими-нибудь словами ее поддержать, Андрей подумает. Ничего плохого об этой партии Андрей и Галина Павловна сказать не могут, а хорошее — ну вот шесть тысяч каждый месяц присылают.

IV.

Я бы, может быть, даже не стал называть имени этого политика. В конце концов, помогает, не пиарится на Сычеве и не просит ничего взамен. Но уже через два дня после нашей встречи в интернет-дневнике, который ведется от имени Андрея Сычева, появилась такая жизнеутверждающая запись, цитирую полностью. «Офигеть, только что к нам домой приезжали Борис Немцов, Никита Белых и Антон Алексеевич Баков. Нам утром позвонил Антон Алексеевич и сказал, что приедет вечером, мама, как всегда, пирог испекла к его приезду, он нам давно помогает и иногда приезжает (на это „иногда приезжает“ стоит обратить внимание — раньше Сычевы говорили только об одной встрече с Баковым, в госпитале. — О. К.). Марина (сестра. — О. К.) открывает дверь, а там трое с цветами. Белых сказал, что мой ЖЖ читает, а Немцов сразу с Мариной про водку начал разговаривать. Потом Немцов книгу мне свою подарил и сказал свою писать, а я и так начал писать уже, только забросил в последнее время. Антон Алексеевич сказал, что они сегодня были в Екатеринбурге и решили заехать познакомиться. Представляете? Вот такое сегодня случилось».

Иными словами, никакой тайны уже нет. Политик, который платит Андрею Сычеву шесть тысяч рублей пенсии, — это Антон Баков, главный политтехнолог Союза правых сил. Бакову же принадлежит идея включить Сычева в первую тройку списка СПС на выборах в Госдуму — понятно, что до этого не дойдет, но сейчас в партии идет борьба за места в этой тройке, и Сычева в этой борьбе очень удобно использовать в качестве такого тарана: мол, место занято, здесь будет электорально перспективный кандидат.

Баков перешел в СПС из «Единой России» в прошлом году. С его именем связан относительный успех Союза правых сил на региональных выборах последнего времени, при этом ценой успеха стал фактический отказ партии от правой идеологии. Все успешные кампании СПС прошли под левыми лозунгами — «Пенсии увеличить в 2,5 раза, зарплаты — в 4 раза!».

Депутатом Госдумы Баков стал в 2003 году. Тогда он был лидером рабочего движения «Май» и генеральным директором Серовского металлургического завода. Движение «Май» принято считать самым экзотическим проявлением наиболее наглого рейдерства: если обычные рейдеры отбирали предприятия у законных владельцев, присылая к заводским проходным вооруженных людей в масках, то «Май» использовал для таких целей возмущенные массы рабочих под красными флагами.

Упрекать политтехнолога в цинизме — занятие бессмысленное. У политтехнологов работа такая. Конечно, было бы здорово, если бы Баков помогал Сычеву просто так, но, судя по всему, это невозможно. Поэтому когда Андрея Сычева наконец уговорят вступить в СПС или просто каким-то образом поддержать эту партию, стоит вспомнить, что шесть тысяч рублей для депутата Государственной думы — это один раз в ресторан сходить (да и то если спутница сама за себя заплатит).

V.

Андрея Сычева призвали 24 июня 2005 года, и отслужил он ровно два года — приказ о демобилизации датирован 19 июня 2007 года. Полтора года после госпитализации в Челябинске Сычев еще был рядовым российской армии на больничном. Инвалидность и пенсию оформляют только сейчас.

VI.

Полуторачасовое интервью займет не больше полстранички.

«Как проходят дни?» — «Делаю что-то по хозяйству и учусь ходить на протезах». — «Получается?» — «Пока не очень».

Смотрит американские фильмы про безногих солдат — «Рожденный 4 июля» и «Форрест Гамп».

«Только про безногих?» — «Нет, не только. Еще смотрел последний „Крепкий орешек“, понравилось». — «А читаешь что?» — «Ничего не читаю». — «Что думаешь о приговоре сержанту Сивякову?» — «Четыре года — нормальный срок, но жалко, что его одного посадили». — «Кого еще стоило посадить?» — «Офицеров, которые это допустили». — «Помнишь, как в январе в больнице написал записку, что Сивяков над тобой издевался?» — «Да, что-то такое писал, говорить не мог». — «Следователь говорил, что допрашивал тебя даже тогда, когда ты не мог говорить, и ты кивал». — «Да, я кивал. Или мотал головой». — «Считаешь ли Сивякова своим врагом?» — «Да нет, почему врагом». — «Можешь ли его простить?» — «Бог простит». — «Веришь в Бога?» — «Да не то чтобы». — «А о министре Иванове что думаешь?» — «А что Иванов, это же не он армию до такого состояния довел». — «К Путину как относишься?» — «К Путину нормально, нравится». — «С кем общаешься?» — «Ни с кем» (Галина Павловна переспрашивает: «Что, даже ребята из школы не пишут?» — «Нет, не пишут»). — «На улице бываешь?» — «Очень редко, по вечерам во двор выхожу». — «Может быть, с соседями общаешься?» — «Да нет, какие там соседи, алкоголики да китайцы» (Галина Павловна добавляет: «Некоторые соседи прямо в лицо говорят, что мы это все сами ради квартиры устроили. Я сначала обижалась, теперь внимания не обращаю, на всех идиотов нервов не хватит»). — «Кроме Бакова какие-нибудь политики приходили?» — «Нет, не было политиков». — «А чиновники?» — «И чиновников тоже». — «Журналисты достали?» — «Да, есть немного».

Волнуясь, подтягивается на поручнях своей коляски, повисая над ней на руках всем телом.

VII.

На вопрос «О чем ты мечтаешь?» ответил «Не знаю».

VIII.

На вопросы о его «живом журнале» вообще не отвечает. Говорит только, что ведет его сам, — но он и про почтовый ящик andrey1488@yandex.ru, который ему завели журналисты из газеты «Жизнь», говорит, что завел его сам («Теперь-то знаю, что 14-88 — это нацистский лозунг, а тогда не знал»).

Я не верю, что дневник ведет сам Андрей. Но если ему зачем-то нужно говорить, что дневник — его, пускай так и будет.

IX.

Адрес Сычевых — улица Надеждинская, дом 26. Это проявление топографического и градостроительного идиотизма екатеринбургских властей, потому что на самом деле улица Надеждинская заканчивается, упираясь в широкую Таватуйскую, домом 14. Дальше улицу еще не проложили, новые дома стоят, а улицы еще нет. К шестнадцатиэтажке, в которой живут Сычевы, нужно долго идти через дворы, мимо гаражей. Во дворах играют китайские дети. Это место называется Сортировка, самая окраина окраинного Железнодорожного района Екатеринбурга. Сортировка заслуженно именуется в обиходе екатеринбургским чайнатауном. Пожалуй, это даже и не совсем Екатеринбург.

Сам Сычев тоже существует не совсем в том мире, в котором живет связанный с ним миф. Не в том, в котором его портрет — одна из сотен модных иллюстраций бесчеловечности правящего режима, а его фамилия — модный оппозиционный лозунг. Сейчас скажу ужасную пошлость, но я, в общем, догадываюсь, почему обращаюсь к человеку, которого вижу впервые в жизни, на «ты» и почему, разговаривая с ним, складываю руки в молитвенном жесте. Это не интервью, это паломничество. Я разговариваю со святым.

X.

Он действительно святой. Выдержать мучения, а потом не сорваться в озлобленность, не разбрасываться обвинениями, не требовать для себя вообще ничего — признаки святого. Но он будет святым только до тех пор, пока сам не начнет думать о своей святости. Сейчас — не думает. Девятнадцатилетний (сейчас — двадцатилетний) пацан, не видевший в своем Краснотурьинске (городок, в котором семья обитала до прошлого года) никакой радости, Андрей Сычев начинает жить только сейчас. Но нынешняя его жизнь с фильмами про безногих солдат, с протезами, на которых надо учиться ходить, с шестью тысячами рублей пенсии от СПС, — эта жизнь не навсегда. В лучшем случае на год или два. А дальше что с ним будет?

Сейчас Андрею Сычеву, может быть, даже тяжелее, чем полтора года назад на операционном столе в челябинской больнице. Тогда нужно было выжить, и он выжил. А сейчас никакой цели нет. Начать ходить на протезах — это не цель, а средство. Средство для достижения непонятно чего.

Идти учиться? На кого? Я спрашивал, он не знает. Не знает, сможет ли учиться. А если не сможет, что тогда? Тоже не знает.

Говорит, что его достали журналисты, и наверняка искренне в этом убежден. Но в самом ли деле он готов жить без внимания посторонних людей? Друзей нет, соседи — китайцы и алкоголики. Разведенная сестра с сыном Робертом (они живут в той же квартире, но, когда я приезжал, отдыхали на море), любимым племянником Сычева, — и больше никого.

И если вдруг завтра рядом с ним появятся люди, которые станут объяснять ему, что он достоин большего, чем имеет, что на все вопросы, на которые он сейчас отвечает «не знаю», существуют простые и четкие ответы, что он должен что-то говорить, что-то делать (написать или надиктовать книгу, поехать на ток-шоу, вступить в партию — да мало ли что), — вот это будет беда. Выборы закончатся. А с ними кончится и политтехнолог Баков, и книги кончатся, и ток-шоу, и наступит звенящая тишина, не прерываемая никакими звуками. Как это пережить?

Полтора года госпитальной изоляции в обществе родной матери и хмурых врачей уберегли его от многих рисков. Он не стал живым знаменем, которым размахивают на митингах, был надежно защищен от создаваемого прокурорами, политиками и журналистами мифа под названием «Андрей Сычев». Изоляция позволила ему остаться вне мифа, остаться живым. Научиться существовать среди людей, может быть, гораздо сложнее, чем научиться ходить на протезах.