***
Еду в кисловодском такси по федеральной трассе «Кавказ» (бывшая «Ростов-Баку»). Обгоняем фуру с номерами региона 95 — Чечня.
— О, чечен поехал, — флегматично замечает таксист.
— А что к вам из Чечни везут? — спрашиваю.
Таксист, не меняя тона:
— Оружие везут, наркотики.
— Да ладно, — удивляюсь. — И все?
— Почему все? Еще фальшивые деньги иногда.
Не любят все-таки чеченцев на русском юге.

***
Очень люблю городские легенды. Некоторое время жил около храма святого Климента, папы Римского, в Замоскворечье. Само культовое учреждение занимало небольшое помещение типа предбанника, остальной храм с начала двадцатых годов был забит книгами резервного фонда Ленинской библиотеки. Наш дворник (редкое для Москвы явление — дворник-москвич, живущий в том же дворе, который подметает) рассказывал мне, что здание за восемьдесят с лишним лет обветшало настолько, что стены держатся только на книгах, и если их убрать, то храм немедленно развалится.
Книги наконец убрали. 22 июня в храме прошла первая служба, — собственно, благодарственный молебен по случаю освобождения от книг. Внутреннее убранство сохранилось в том же виде, в каком оно было в момент закрытия храма — и никакие стены, разумеется, и не думали обрушиваться.
Даже жалко, что все так вышло. Легенда-то действительно была очень красивая.

***
Среди самых сильных впечатлений той великой футбольной ночи в Москве — это пожилые (ну, как пожилые — слегка за пятьдесят, как правило) азиатские женщины — то ли таджички, то ли узбечки. Такие очень аутентичные, будто из главы «Дружба народов» советского учебника истории для четвертого класса. Цветастые халаты, платки на головах, на ногах шлепанцы какие-то. В общей толчее не участвуют, стоят на тротуарах, улыбаются, кто посмелее — те даже кричат: «Расея, Расея!» и еще что-то на своем языке.
В обычной жизни на улице их не встретишь. В обычной жизни такая женщина сидит дома и варит суп для гастарбайтеров, и никогда не выходит. Но это вообще была фантастическая ночь; что бы ни было дальше — не забывайте ее, пожалуйста.

***
Кстати, о гастарбайтерах. На днях разговорился с одним киргизом — ему, видимо, хотелось пообщаться, и он стал хвастаться, как он удачно квартиру в Москве снял. Говорит — метро «Красные ворота», полторы тысячи рублей в месяц, три комнаты.
Я, конечно, удивился и спрашиваю недоверчиво:
— И что, вот прямо один там живете?
Он смеется:
— Почему один? Двадцать четыре человека, по восемь человек в комнате.
Я думал, такое только в популярной телепередаче «Наша Раша» бывает, а оно вон как на самом деле. Все-таки мы совсем не знаем страны, в которой живем.

***
Между прочим, недавно по Первому каналу показывали пародию на «Нашу Рашу». В оригинальном шоу, если кто не знает, два среднеазиатских гастарбайтера препотешно препираются с прорабом, который нанял их квартиру ремонтировать. В пародии гастарбайтеры были из Техаса, вместо прораба был Бог, а вместо квартиры — Белый дом. Бог говорил техасским гастарбайтерам, что не нужно лезть со своей демократией в другие страны, а они ему в ответ какие-то смешные глупости говорили. Очень острая пародия, в общем. Как там в старом анекдоте было: «У нас тоже можно выйти на Красную площадь и кричать „Долой Рейгана!“»

***
В фотоателье обнаружил услугу — замена костюма, то есть натурально — за пятьдесят дополнительных рублей девушка с помощью «Фотошопа» может заменить твой свитер или футболку на пиджак с галстуком. Не успеваю мысленно посмеяться над идиотизмом затеи, как дядька, стоящий передо мной в очереди, достает полтинник и просит заменить ему костюм. Несколько манипуляций мышью — костюм готов, причем галстук дядька выбирает из десятка возможных самый дурацкий — коричневый в крапинку.
— Вам на загранпаспорт? — спрашивает девушка.
Мужик вместо ответа достает охотничий билет.

***
Тридцать пять градусов жары, окраина города Михайловска Ставропольского края, брожу один по совершенно пустому кладбищу — где-то здесь похоронен мой дед, и я ищу его могилу.
Откуда-то очень тихо звучит буквально замогильный женский голос: «За нашу и вашу свободу... Все забыли о Китае, а ведь там сидят в тюрьмах тысячи китайцев... Лера Новодворская мне рассказывала...»
Наверное, радио. Скорее всего — «Эхо». Точно не Альбац (у Евгении Марковны голос пободрее) — может, Натэлла Болтянская? Допустим, она — но откуда голос? На кладбище — ни души, и либо стоит предположить, что под каким-то из надгробий спрятан радиоприемник, либо стоит испугаться и немедленно отсюда бежать, потому что загробный либерализм — это все-таки страшно.
Склоняюсь ко второму варианту и испуганно оглядываюсь по сторонам. Не могу даже понять, откуда звук — очень тихо и очень близко. Голос тем временем произносит словосочетание «Хроника текущих событий», и я наконец понимаю — диктофон. Почему-то сам включился в кармане и заговорил голосом диссидентки Горбаневской, интервью с которой было в десятом номере «Русской жизни».
Выключаю, успокаиваюсь, продолжаю искать могилу деда. Так и не нашел в итоге.

***
Разговариваю со ставропольской приятельницей, в какой-то момент произношу слово «гопник».
— Что такое гопник? — спрашивает. Я теряюсь:
— Ну, это такой парень, который ходит в спортивном костюме и в кепке, лузгает семечки, пьет пиво на лавочке, не читает книжек, говорит «полюбасику» и «досвидос». Понимаешь?
— Не-а.

***
Очаровательное последствие новых порядков для авиакомпаний (когда при задержке рейса на час перевозчик обязан дать пассажирам воды, при задержке на два часа — накормить, при задержке еще на сколько-то часов — поселить в гостиницу) — улетаю в Минеральные Воды, по залу ожидания носится дежурная — ищет опаздывающих пассажиров, — строго в назначенный час нас сажают в самолет — и после этого самолет с пассажирами два часа стоит на полосе, не взлетая.
Формально задержки рейса нет — пассажиры-то в самолете, то есть полет как бы уже начался. Поэтому на совершенно законном основании нет ни воды, ни еды, ни гостиницы. Сатирик Задорнов назвал бы поведение авиакомпании смекалкой; я не сатирик Задорнов, выражался гораздо более экспрессивно, но потом (времени-то много, а делать нечего) думаю: ну а как иначе, ведь если бы каждый раз в такой ситуации авиакомпания следовала бы правилам, то есть тратилась бы на воду, еду и гостиницу — это же очень скоро обернулось бы банкротством, так что правильная у людей смекалка. Вероятно, остальные пассажиры рассуждают так же, как я — по крайней мере, никто не возмущается, все сидят на своих местах, ждут вылета.
Готовое наглядное пособие по загадочной русской душе: власти, принимающие невыполнимые инструкции, коммерсанты, проявляющие при невыполнении этих инструкций пресловутую смекалку, и пассажиры, готовые добровольно найти оправдание любому негодяйству коммерсантов. Так и живем, как говорится.

***
Когда берешь интервью у очень пожилого человека, потом присылаешь к нему фотографа, потом еще звонишь с какими-то вопросами, а через две недели после вашей встречи пожилой человек умирает — трудно отделаться от чувства вины.
Академик Федор Углов умер на 104-м году жизни спустя две недели после интервью нашему журналу (см. предыдущий номер).
Так вот, через сутки после смерти Углова — самого знаменитого борца с пьянством — в супермаркетах Москвы появились таблички — мол, с такого-то по такое-то распоряжением мэра Москвы продажа спиртного запрещена. Понятно, что это было связано с выпускными балами, но пускай эти десять часов сухого закона будут памятником академику Углову — он, в конце концов, заслужил.