В 95-м году в стране было всего два живых журнала, и названия
их действительно больше походили на то, что теперь называют словом
«юзернейм» — «Ом» да «Птюч». Был, впрочем, еще «Матадор» — но он в силу
некоторой идеологической парцелляции больше напоминал приложение к бог
знает чему; в нем не было цельного пробивного взгляда на вещи;
не зря же практически все его участники-временщики от Эрнста
до Ценципера прославились несколько иными проектами. «Ом» и «Птюч» при
общей субтильности собственно идеологии отличала монолитность подачи,
чему весьма способствовали узнаваемые и постоянные лидеры (Игорь
Шулинский стоял до конца, а с уходом Игоря Григорьева «Ом», хотя и жил
еще долго, но был уже, увы, лишен всякого смысла).
«Ом» и «Птюч» были самыми что ни на есть независимыми журналами —
я не имею в виду тот факт, что тамошние работники не имели и не могли
рассчитывать на медицинскую страховку (в те годы она никому еще
особенно не была нужна). Они были независимы в первую очередь
от процесса актуальной журналистики. Они не ориентировались
ни на художества газеты «Сегодня» (что-то я не припоминаю среди авторов
ни Макса Андреева, ни Дэна Горелова), ни на политику «Коммерсанта» —
только ворованный воздух европейского глянца пополам
с самодеятельностью «Забриски-Rider». Особенно в деле художественной
самостоятельности преуспел «Птюч» — с его архаровским дизайном
и бледно-серыми текстами на черном фоне. Он стал реально независимым
журналом в эпоху, когда и зависимых-то не было.
В негласном противостоянии «Птюча» и «Ома» так или иначе отразилась назойливая романтика тех времен.
Уже одна внешность и повадки тезок-главредов так и напрашивались
на единственно правильное сравнение — то есть такое сравнение,
из которого невозможно извлечь выводы. Жовиальный столичный умница-плут
Шулинский против витязя провинциального инферно Григорьева — кто кого
сборет?
«Птюч» появился пораньше (еще в конце 94-го), но «Ом», конечно, был поуспешнее.
«Ом» выходил аккуратно в месяц, «Птюч» печатался как получится.
В «Птюче» тексты принципиально не подписывались, «Ом» не без оснований
аттестировал своих участников — в нем, в самом деле, кто только
не отметился, от покойного Добротворского до Кузьминского, от Дорожкина
до покойной же Медведевой.
«Птюч» был не в пример радикальнее. На обложке красовались люди типа
Сергея Шутова и Монро — это в лучшем случае. В худшем — на ней взасос
целовались какие-то девки, или же пропавший без вести Иван Салмаксов
протягивал пластинку, залепленную подозрительной белой дрянью
(в похолодевших руках Игоря Лагера, который в лютый мороз торговал
«Омом» и «Птючем» у пушкинского Макдональдса, эта пластинка выглядела
точно как недвусмысленная тарелка со столь же недвусмысленным порошком).
«Птюч» печатал на полосу писающих мальчиков с недетских размеров
членами, охотно использовал матерщину — я отчетливо помню вынос «ИДИТЕ
НА Х...» (как видите, сейчас я не могу процитировать его без купюр,
а ведь были времена). Я уж не говорю про то, что девушка с обложки
могла спокойно объявить: «Наркотики — это такая вещь, которая будет
всегда присутствовать в моей жизни». Вопрос про наркотики был
практически в каждом интервью и по обыкновению не вызывал ничего, кроме
одобрения. С другой стороны, тогда и в журнале Playboy Макаревич на всю
страну признавался, что под ЛСД он очень остро чувствует фальшь. «Птюч»
выдавал малочитабельные, но все же статьи про группы Coil и SPK, брал
интервью у Паука, гулял силами Пьера Доза по Нью-Йорку с группой
Suicide и славил Тарантино устами Игоря Мальцева.
В год, когда все заходились в восторгах на тему трип-хопа, Шулинский
мог на голубом глазу объявить: «Цель этой музыки одна — загнать опять
молодого человека в сеть вопросов, сожалений, сомнений, псевдогрусти,
псевдотоски. Все это молодому человеку не нужно. Скажи, зачем молодому
человеку грусть?»
Журнал «Ом» с его устойчивым гомоэротическим флером, напротив, вполне допускал, что молодой человек иногда грустит.
«Ом» был более читабельным, угодливым и фешенебельным. «Ом» с его
обложками «Ногу свело», Линды, «Пепси», Лагутенко и Земфиры был
в некотором смысле предтечей двухтысячных — все то, что не доделал
Григорьев, странным образом довел до конца валовой продукт какой-нибудь
«Девятой роты». Это, в общем, то, за что боролись. «Ом» по ощущениям
жаждал красных ковровых дорожек, аляповатых наград, фестиваля
«Максидром», понимающих ухмылок и абонементов в World Class — и только
цена на нефть помешала ему это проделать в свое время. «Ом» был
предтечей наступившего времени, тогда как «Птюч» не был предтечей
вообще ничего.
Именно поэтому героев у «Ома» как таковых не оказалось — то есть они,
конечно, были, но пошли сильно дальше своих первооткрывателей. Кроме
мимолетного земфириного откровения насчет того, что у нее «в тумбочке
„Ом“», других реверансов не последовало. У «Птюча» герои как раз были —
другое дело, что они так и остались героями «Птюча», более они никому
не пригодились. «Птюч» пошел на дно вместе со своими героями. «Ом»
вывел своих героев в мейнстрим, но сам этому мейнстриму не пригодился.
Я тоже успел поучаствовать в этих по-своему удивительных изданиях.
В «Ом» я написал несколько совсем уже глупых текстов (достаточно
сказать, что мой дебют был посвящен почему-то героину — безошибочный,
что и говорить, выбор эксперта). В «Птюч» я поставлял тексты чуть
поосмысленнее, возможно, поэтому к этому изданию я до сих пор питаю
чуть более нежные чувства. А может быть, и потому, что в «Птюче» была
значительно более развита оплата труда. По крайней мере, когда
я приходил в редакцию на Соколе и смущенно задирал брови примерно так,
как это теперь делает Колин Фаррелл в ролях совестливых душегубов,
главный редактор немедленно открывал черный чемоданчик и доставал
оттуда как минимум пару стодолларовых ассигнаций.
Они жили, в сущности, очень недолго. 95-96 годы — вот их пик, лучшая
форма и высший смысл. «Птюч» вскоре съежился — форматно и сущностно,
потом присобачил к имени стыдную добавку connection, потом прекратился.
«Ом» цеплялся за жизнь до последнего, следить за его агонией было
как-то даже неловко. И хотя «Ом» судорожно ставил на обложку Шнурова,
а «Птюч» — Depeche Mode, это их не спасло.
И тут вдруг выяснилось, что спустя десять с лишним лет маргинальный,
междусобойный «Птюч» обставил своего некогда более успешного и внятного
коллегу. «Птюч» нынче приятно перелистывать, а «Ом» — нет. Это все
потому, что «Ом» устарел, а «Птюч» просто умер — нужно ли говорить,
какое из этих житейских мероприятий по обыкновению вызывает нежную
печаль, а какое — саркастическое недоумение. «Птюч» в его первом
широкоформатном изводе обладает вполне исторической ценностью — можно
себе представить человека, который покупает на аукционе небольшую
стопку этих цветастых лопухов, в то время как человек, позарившийся
на подшивку «Ома», у меня в голове не укладывается. «Птюч» стал
предметом антиквариата вместе с нежными синяками под глазами у музы той
эпохи Янки Солдатенковой, вместе с нелепой модой братьев Полушкиных,
вместе со временем, когда люди еще делились не на бедных и богатых,
но на модных и немодных.
О тех временах хорошо как-то выразился в разговоре Игорь Виленович
Шулинский: «Мы тогда думали, что вот-вот — и повидаем небо в алмазах.
Оказалось — х..».