Обычно московские таксисты обсуждают политические новости, либо жалуются на жизнь, либо говорят стихами. «Если за рулем п...да, — говорят таксисты, — значит, это не езда». Они обучили этому своих пассажиров мужского пола, те запомнили, накупили автомобилей, сели за руль, дождались встречи с дамой и говорят: «Если за рулем п..да, значит, это не езда». Дело вовсе не в том, что они хамы. И не в том, что из них лезет заскорузлый мачизм. И даже не в том, что по статистике женщины попадают в аварии вдвое реже мужчин, так как ездят вдвое аккуратнее. Дело в том, что женщина за рулем так же необходима мужчине, как в постели или у плиты.

Мужские претензии к женщинам-водителям просты и понятны. Женщины ездят в левой полосе со скоростью 40 км/ч, перестраиваются, когда им заблагорассудится, долго думают, прежде чем совершить маневр, который требует мгновенной реакции, красятся и причесываются за рулем, покупают автомобиль под цвет туфель, путают капот с багажником, способны ездить на красный, когда все стоят, и стоять на зеленый, когда все едут. Женщина за рулем хуже чайника, потому что не обладает чайниковой робостью, зато в избытке наделена женской самонадеянностью. Между будуаром и дорожным полотном для женщины нет никакой разницы. Женщина за рулем, становясь существом общественно опасным, пробуждает ненависть.

Один бомбила рассказывал, как еще до того, как стать бомбилой, работал водителем у директрисы косметического салона. Случай классический: басмой без хны нельзя, а эти цвета у нас заводские идут. А потом директриса купила себе автомобиль. Скромный Citroёn Picasso. И бомбила стал учить ее потихонечку ездить. На дороге вела она себя корректнейшим образом: высовывалась из окна и делала наманикюренными пальцами знаки в том смысле, что, мол, пропустите начинающего водителя. Как правило, ей уступали дорогу, иногда даже кивали приветственно. «Ну а если не пропустят, Татьяна Викторовна? — спрашивал будущий бомбила. — Не уступят если?» — «Ну, тогда я уже сама рассержусь!» — говорила она. И как-то раз рассердилась. Проехала на желтый. А с той стороны какая-то дама на Kia Sportage, как потом выяснилось, продавец-консультант, тоже проехала на желтый. Результат: бампер, правое крыло, фара и подфарник. Два часа ночи. Ни зги не видать, ГАИ выехало, ждите. «Что же это вы, — спрашивает продавец-консультант, — куда смотрели-то?» — «Куда сама смотрела, корова?!» — отвечает ледяным голосом наша владелица салона красоты. И пока продавец-консультант набирает в легкие воздух, безо всякого адажио сразу от аллегро переходит к аллегро мольто: «Чего вылупилась? Где колокольчик, а?!»

Бомбила весело смеялся, рассказывая этот свой исторический анекдот. Философский склад ума (а бомбилы обладают именно таким складом ума) позволял ему думать, что женщина за рулем — и вправду есть некоторое недоразумение, если при первой же возможности она превращается в женщину за базарным прилавком.

На самом деле никакого парадокса тут нет. Вряд ли в Голландии или даже в Соединенных Штатах женщина за рулем вызывает такой нутряной протест, такой мейл-шовинистический самум. А если и вызывает, то на глубоко рудиментарном уровне. Домостроевские представления о женщине никуда не делись, то, что они не проявляются в семье, есть результат компромисса, а вовсе не политкорректности, хотя, если разобраться, сама политкорректность тоже есть результат компромисса. В нормальной, относительно благополучной российской семье муж не называет жену п...й ежедневно, потому что вынужден смиряться с тем, что она п..да. Московская улица — та же очередь, высказался — и поехал дальше, все равно контрагента (контрагентшу) никогда больше не увидишь. Вот и сыплются стихи из участников движения. Мужчины злятся, женщины сердятся.

Советская женщина-водитель была и того хуже — грубоватая мужичка в строгом английском костюме, без намека на косметику, на низких каблуках, злая, как школьная учительница, и асексуальная, как старший библиотекарь. Автомобилем она управляла, как Валентина Гризодубова истребителем, женственности в ней не было ни на грамм, голос ее был неприятен, а вторичные половые признаки — маловыразительны. Глубоко несчастную личную жизнь прятала она за активной профессиональной деятельностью, топила в общественной работе и отчасти — в управлении транспортным средством. Она была превентивно груба, и потому мелкие разбирательства с мужчинами на дороге протекали молниеносно: не успел мужчина подивиться водителю в юбке, как сразу получал по самым фрейдистски-чувствительным местам: школьная учительница отчитывала его и за то, что обгонял, и за то, что подрезал. Вообще, не только управление автомобилем как таковое, но и правила дорожного движения, а также вся автомобильная жизнь — прекрасный полигон для подсознания, на котором оно чувствует себя совершенно свободно, чему мы тьму примеров слышим. В одной из бывших советских республик решились на нововведение — принялись комплектовать личный состав ГАИ исключительно дамами. Через пару месяцев автолюбители взвыли: дамы оказались беспощадными, неподкупными садистками, упивавшимися своей неограниченной властью. Бедствие приняло такие масштабы, что власти потихоньку свернули инициативу, и вскоре на дорогах той республики вновь воцарилась старая добрая коррупция. Так же, в полном соответствии с имиджем «стерв», и вели себя редкие советские автовладелицы в строгих английских костюмах и черных туфлях на невысоких каблуках.

Вместе с концом советской власти закончились и они. Одни мымры враз обнищали, потеряв перспективную работу в НИИ и не вписавшись в рынок. Вторые в рынок вписались, сменили автомобиль, но с водительского пересели на пассажирское место, и принялись помыкать бывшими таксистами, как умели. И где-то у них под боком, на параллельной, можно сказать, улице, стала возникать новая порода автовладелиц, самых нелепых, девиантных и потому трогательных. Это были блондинки. За плитой представить их невозможно, в постели — можно лишь представить. Автомобильная сторона их жизни еще больше отдаляла их от народа. Рассказывают, как блондинка ехала в середине 90-х на джипе Grand Cherokee по спальному району. И не ехала даже, а спокойненько стояла себе на перекрестке, дожидаясь зеленого сигнала светофора. И тут — бац! — прямо в блондинкин джип въезжает откуда ни возьмись старый пердун на ржавеющем «Москвиче», купленном по ветеранскому удостоверению. Тренировочные брюки с пузырящимися коленями, красноватое рыло, характер бабий, склочный. Выбегает из «Москвича» и бегает вокруг места происшествия, причитая что-то про «такую страну развалили, сволочи, совсем ни пройти, ни проехать». Назревает скандал. ГАИ тогда вызывать еще не принято было, все вопросы решались на месте, причем известно как решались: руки на капот, лицом об асфальт, а то и прямо тут пощекотить могу, отдавай квартиру за то, что бампер поцарапал. Именно этого все и ожидали от блондинки на джипе, но она повела себя совершенно нетривиально. Не стала звонить своему «молодому человеку» и вызывать «ребят», не закрылась в джипе на все кнопки, не разрыдалась, размазывая по лицу ярко-красную помаду. Она вышла из джипа, причем наблюдатели сразу заметили, что бедра ее не виляли, а плечи не покачивались. Даже напротив, в движениях ее чувствовался какой-то разлад, как это бывает с людьми, которые только что пережили страшное эмоциональное потрясение. Опустив сахарные руки вдоль тонкого тела, блондинка обратилась к пенсионеру на «Москвиче»: «Что ж ты наделал, дед? — сказала она. — Я ж за этот джип год х...й изо рта не вынимала!»

При слове «год» напомаженный рот ее округлился больше обычного, а подведенные глаза сделались как плошки — зрелище она собой являла прекомическое, но никому из зевак не пришло в голову даже усмехнуться — так искренни, так горячи были ее слова, они шли, казалось, из самых глубин существа ее. И пенсионер не закричал заполошно в ответ про «страну разворовали», не замахал пигментными уродливыми руками, не затряс вставной челюстью. Тихо стоял он, о чем-то задумавшись. Блондинка поступила в полном соответствии со словами поэта Цветаевой: «Я обращаюсь с требованьем веры // И с просьбой о любви» — и выиграла. То было настоящее хождение в народ, с полным пониманием его тягот, лишений и чаяний. А если говорить точнее, то хождение в джип, закончившееся возвращением в народ. С мымрой в английском костюме такого взаимопонимания никогда бы не случилось. Начальство в народ не ходит, а только притворяется. В народ ходит только сам народ.

В исключительных случаях, подобных вышеописанному, гендерная оппозиция, конечно, не играет никакой роли. Несмотря даже на то, что все взаимоотношения людей на дороге проникнуты, как мы уже отметили, глубочайшим фрейдизмом. Мужчинам свойственна глубоко домостроевская модель поведения, куда более радикальная, чем в обществе и даже в семье. С чем это связано? Ответ прост и понятен: мужчина за рулем требует от женщины за рулем быть не женщиной, а мужчиной. Требование не такое уж и нелепое, если учесть, что мужчина за рулем — на самом деле всегда женщина и никогда не мужчина.

Во-первых, мужчина, образно выражаясь, прячется за широкую спину своего авто. Чем мощнее, внушительнее и чернее его автомобиль, тем самоувереннее чувствует себя этот, с позволения сказать, мужчина. Меж тем потребность в силе, надежности и защите — чисто женская, не так ли? Во-вторых, поместившись в автомобиль, даже самый галантный мужчина вдруг перестает быть джентльменом и превращается в наглую истеричку. В-третьих, взгляните на мужчину, который обнаружил на боку своего новенького автомобиля свежую царапину. Потом взгляните на женщину, у которой порвался чулок или сломался ноготь. И найдите десять отличий. Я уж не говорю, что привычка женщин рассматривать себя за рулем в зеркало ничуть не менее вредна, чем привычка мужчин болтать за рулем же по мобильному телефону, курить и, забыв обо всем на свете, рассматривать чужие автомобили. Мужчины смеются над женщинами, утверждая, что те покупают машины под цвет туфель, хотя сами ходят по преимуществу в черных туфлях и ездят на черных машинах. Сравнения можно множить. Но достаточно будет и того, что в изложенном выше случае с блондинкой и пенсионером по-мужски открыто и честно вел себя отнюдь не пенсионер.

Мужская ненависть к женщинам на дороге на самом деле — не ненависть, а ревность. Женщину за рулем терпеть не могут, а женщину у плиты и в постели любят по той простой причине, что за рулем она составляет конкуренцию. И не конкуренцию в умении стартануть со светофора, или лихо срезать, или выжать из машины последнее. А конкуренцию в умении сдержаться, в осторожности, внимательности, великодушии, в спокойствии. Если за рулем п...зда, то это езда. И еще какая.

В заключение расскажу еще одну историю. Очутилась я недавно в автосалоне — за компанию. Приятель оформлял покупку авто. Принимала его менеджер — высокая брюнетка в черном костюме. Обсуждались дополнительные опции, кредитные программы, сроки поставки. Та, что в костюме, вникала в каждую мелочь, будто придирчивый экзаменатор. И в какой-то момент совершенно даже вышла за пределы своей компетенции. «Какие, — говорит, — еще лица будут допущены к управлению автомобилем, кроме вас?» Приятель мой отвечает: «Жена будет допущена». — «На постоянной основе?» — спрашивает менеджер в черном костюме. «Ну да, а что?» — несколько смущаясь, спрашивает приятель. «Да нет, — с усмешкой ответствует менеджер в черном костюме и вдруг как посмотрит в упор на меня. — Я только не понимаю, чего она все время молчит, слова сказать не может. Мало того, что своей машины у нее не будет, так еще и права голоса нет!» Приятель мой, конечно, заключение договора прервал и удалился с гордо поднятой головой оттуда. Ну и я вместе с ним. Выйдя на улицу, мы смеялись над глупой и недальновидной, наверняка глубоко несчастной стервой, которой теперь уж точно не видать ежеквартальной премии или как там это у них называется. Но осадок остался.