Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №16, 2007
От автора
Роман Тургенева «Отцы и дети» вошел в историю не только потому, что
предъявил российскому читателю принципиально новый для него тип
нигилиста, но потому, что зафиксировал саму матрицу, типично российскую
схему детско-отеческих отношений. Главная проблема в том, что
за двадцать-двадцать пять лет, разделяющих отцов с детьми, русский круг
успевает провернуться примерно на четверть, и возникает классическая
лермонтовская коллизия: «насмешка горькая обманутого сына над
промотавшимся отцом». Вместо того, чтобы продолжать отцово дело,
преумножать отцовский капитал и принимать бразды, сын принимается
ниспровергать, выяснять отношения, клясться, что у него все будет
по-другому, и если в случае с биологическим отцом, что особенно точно
зафиксировал Тургенев, есть еще шанс на какое-то кровное родство
и вызванную им снисходительность, то с чужим дядькой или с родным дядей
все оказывается не в пример жестче.
Конфликт отцов и детей в собственном смысле у Тургенева почти не представлен: Василий Базаров не ссорится с Евгением, Аркадий ладит с Николаем Петровичем. Главная дискуссия разгорается между холеным денди, лишним человеком, истинным сыном своего века Павлом Петровичем и его случайным гостем, студентом из разночинцев, лекарским сыном и крестьянским внуком. Этот конфликт в русской литературе повторяется на каждом историческом переломе и воспроизводится в одних и тех же сущностных чертах с легкой переменой декораций. К сожалению, в настоящей, не пародийной, литературе проблема отцов и детей толком не исследовалась, потому что авторы были крайне пристрастны: в конце пятидесятых — начале шестидесятых сплошь и рядом были правы дети, а с 1965 по 1985 — родители. В 1985 году все смешалось в доме, и вновь конфликт оформился только сегодня, приобретя удивительные новые оттенки.
1960
…В это мгновение в гостиную вошел человек среднего роста, одетый
в строгий полувоенный френч. Это был Павел Петрович Кирсанов, бывший
заместитель наркома тяжелой промышленности, любимый выдвиженец
Кагановича.Теперь, когда кумир и бывший шеф оказался в опале, Кирсанов
жил на подмосковной даче, но следил за собой и не опускался. Он все
так же чисто брился, опрыскивался шипром и работал по ночам.
Собственно, вся работа заключалась в писании мемуаров и разносах,
учиняемых садовнику. Садовник посмеивался над сановником и терпел его
чудачества. Свет у Кирсанова горел до шести утра. В шесть его смаривал
короткий сон, но в девять он, неизменно подтянутый, уже входил
на просвеченную солнцем веранду.
Базаров, широко расставив длинные ноги в зауженных брюках, уплетал простоквашу и шумно прихлебывал чай.
— Экий у тебя дядя, — шепнул он Аркадию. — Точно статуя.
— Старой закалки человек, — с улыбкой произнес белобрысый Аркадий, неуловимо похожий на Олега Табакова. — Ты его, брат, не задирай. Он мастодонт.
— Мне-то что, — презрительно пожал плечом Базаров.
— Так-так-так, молодые люди, — прокашлявшись, сухо сказал Кирсанов. — Вы, значит, чей же сынок будете?
— Мой отец — врач, — сдержанно, но с достоинством отвечал Базаров.
— Так-так. Врач. Хорошо. Скажите, а фамилия его как будет?
— Как и моя, Базаров, — сказал Базаров, но голос его предательски дрогнул.
— Да вы не подумайте, я без предрассудков, — успокоил его Кирсанов. — По мне, хоть бы и Вовси. Разобрались, ну и ладно. А он в какой области практикует?
— Во всякой области, — сердясь на этот непредвиденный допрос, буркнул Базаров. — Он сельский врач, там не до специализации.
— Отлично, отлично. А позвольте узнать, сами чем вы занимаетесь?
— Евгений учится со мной на биофаке, — поспешно вставил Аркадий.
— А ты не торопись, с тобой отдельный разговор будет… Ну-с, и как же вы насчет генетики? А? Вейсман-Морган, дрозофила-хромосома… ну?
— У дрозофилы есть хромосомы, — с вызовом сказал Базаров. Ему было стыдно, что он так распространился перед этим сталинистом.
— Так-так. И человек рождается с уже предопределенным характером… так?
— Павел Петрович! — твердо сказал Базаров, со стуком ставя перед собою на стол пустую чашку. — Ну какая вам дрозофила, когда вы еще аза в глаза не видали? Из-за таких, как вы, развитие советской науки задержалось на сто лет. Вы с вашим Лысенко отбросили нас в средневековье. Вам бюхнерово «Стофф унд крафт» читать надо, немцы в этом наши учители. А вы тут про хромосомы расспрашиваете.
— Но позвольте, — изо всех сил сдерживаясь, продолжал Кирсанов. — Как можно отрицать тот главный коммунистический принцип, что рождаются не люди, а организмы? Что человека делает не природа, а коллектив, среда? Труд, наконец? Как же можно игнорировать происхождение семьи, частной собственности и государства?!
— Да ваша семья, частная собственность и государство — это все инструменты угнетения той самой природы, в которую вы не верите, — с вызовом произнес Базаров. — Вы вот тут сидите сложа руки и думаете, что воспитываете подрастающее поколение. А подрастающее поколение в генах своих несет десятилетия страха, и от нас зависит сделать все, чтобы это из хромосом выбить. Понятно вам? Хватит уже тут регулировать науку административно-командным методом и спрашивать всех о национальности! Не прежние времена! — И Базаров, резко отставив стул, встал во весь рост.
— Отлично, — ледяным голосом продолжал Кирсанов. — И с такими убеждениями… в советском вузе… я, разумеется, доведу. Я немедленно доведу и не оставлю. Я сейчас же позвоню.
— Да звоните вы куда хотите, — мгновенным усилием воли вернув себе самообладание, протянул Базаров и, нарочно громко стуча ботинками на толстой подошве, ушел с веранды.
— Аркадий, — строго спросил Кирсанов, апоплексически краснея. — А почему у него такие брюки? Он что… стиляга? Он хиляет по Броду?!
— Не возникай, чувак, — ласково сказал Аркадий, потрепав дядю по френчу, и последовал за другом в сад.
— Я нахожу, что Аркадий стал развязнее, — выдавил Павел Петрович. — Я рад его возвращению. Пойду позвоню проректору.
1975
…В это мгновение в гостиную вошел человек среднего роста, классический
дачник в потрепанных брюках и свитере со стоячим воротником. Он держал
за гриф поцарапанную во многих местах гитару и почесывал седеющую
бороду.
Базаров в безупречном костюме, на котором странно смотрелся комсомольский значок, попивал вечерний чай. Он прихлебывал его осторожно, несколько по-молчалински, но в остальном манеры его были удивительно хозяйскими. Он оглядывал убогую кирсановскую дачку, как будто все это уже было его.
— Это Базаров, дядя, — представил его Аркадий. — Комсорг курса, заместитель командира нашего биофаковского оперотряда. Знаешь, у нас один пьяный дурак выкинул с третьего этажа в общаге стенд с отличниками и с цитатами из документов XXIV съезда, так Евгений его догнал, обличил и исключил!
— Да-да, — рассеянно сказал Павел Петрович, присаживаясь к столу.
— Однако, дядя у тебя, — шепнул Базаров.
— Ой, и не говори. Хэмингуэя на стенку повесил, Аксенова читает, — Аркадий кивнул на стопку старых «Юностей» в шкафу. — В походы ходит с такими же старперами…
— Так-так, — рассеянно повторял Павел Петрович. — А вы, значит, по комсомольской линии?
— По комсомольской, — снисходительно пояснил Базаров.
— Очень интересно. А оперотряд зачем же? Ведь своих же сдавать приходится…
— Не сдавать, — солидно сказал Базаров, — а стаскивать с ложного пути. Сами потом спасибо скажут. И ведь, знаете, не век в комсомоле сидеть. Надо и о партии думать. Социальное происхождение у меня подходящее.
— Какое же у вас происхождение? — живо заинтересовался Кирсанов.
— Мой отец — врач, — пояснил Базаров. — На севере долго работал.
— А! — оживился Кирсанов, — «Коллеги»… Помню, помню! Добровольцем, значит, поехал?
— Распределили, — сурово признался Базаров. — Ну ничего. У нас так не будет. У нас нормально распределяют, если есть общественные нагрузки. А у меня есть общественные нагрузки, — Он сказал это с таким значением, словно предупреждал, что в кармане у него кольт.
— Скажите, — робко начал Кирсанов, — ну а вот совесть — она как? Ведь вы же не можете не видеть, как много сейчас всего… не по совести. Вы ведь, наверное, в магазины ходите. Книжки читаете. Понимаете, что все это жестяное громыхание — оно от бессилия. Зачем же вы пошли в комсорги? Времена ведь не прежние. На веревке никто не тянул.
— Чудак вы, — хохотнул Базаров. — Это же все не всерьез.
— Не всерьез? — вскинул птичью головенку Кирсанов.
— Конечно. Кто же в это верит? Говорим одно, думаем другое, а делаем третье. И всем удобно. А что вы со своей правдой лезете? Правда, если хотите знать, у каждого своя. Моя правда в том, что батя будет на старости лет в нормальной больнице лежать и паек в праздники кушать.
— Но как же принципы? — опешил Кирсанов. — Вы ведь молодой человек. Молодости так свойственно бороться… искать правды…
— Правда, папаша, — смачно сказал Базаров, хлопая его по колену, — в том, чтобы каждый обеспечил сам себя. И не лез в чужие дела. Это вам понятно? А от вашей правды одни неприятности, у нас один такой был, правдивый. В психушке сейчас, аминазином лечится. Больше, говорит, не буду.
— А как же бумажный солдат? — пролепетал Кирсанов. — А как же последний троллейбус? Надежды маленький оркестрик?
— Знаете, — доверительно сообщил Базаров, — мне ближе Кобзон.
И хорошо поставленным сочным басом пропел:
Мне не думать об этом нельзя, И не помнить об этом не вправе я. Это наша с тобою земля, Это наша с тобой биогра-фи-я!
— Нет, — скорбно сказал Кирсанов. — Не наша.
Но Базаров его не слышал. Как все комсорги, он любил попеть и ни на что не обращал внимания, пока не дошел до последнего куплета.
1988
…В это мгновение в гостиную вошел полный человек среднего роста,
в безупречном черном костюме. Все в нем выдавало огромную привычку
к власти: мягкость, конформизм, уступчивость, за которой, однако,
ощущалась внутренняя сталь. Крадучись, он подошел к столу, за которым
Аркадий и Базаров пили самогон, в изобилии изготавливаемый Николаем
Петровичем Кирсановым из кислых дачных яблок. Горбачевская эпоха
располагала к экзотическим напиткам.
— Так-так-так, — ласково сказал Павел Петрович. — А батюшка ваш кто будет?
— Василий Базаров, — неохотно признался Базаров. — А вам что?
— Да ничего, так. Знал я вашего батюшку.
— Это откуда же?
— Да я всех знаю, — усмехнулся Павел Петрович. — Служба такая. Ну-с, а вы, значит, из «Мемориала»?
— Из «Мемориала», — с вызовом ответил Базаров. — Мы расследуем преступления сталинского режима.
— И очень хорошо, — одобрительно кивнул Павел Петрович. — Были перегибы, были… Только вы вот что учтите, молодой человек: государственная безопасность — это ведь не так, чтобы раз, и все. Этого не отменишь. Враги не спят.
— Эта ваша безопасность, — задохнулся от гнева Базаров. — Эта ваша государственная… Она шестьдесят миллионов лучших людей…
— Ну-ну-ну, — успокоительно промурлыкал Кирсанов. — Это завышено, завышено. Много клеветали, знаете. Отдельные ошибки, конечно, были… и волюнтаризм… Но помните, что единственное подразделение, в котором не брали взяток, — это мы. Помните, как говорится: а за ними кагебе — ни другим и ни себе… Юрий Владимирович почти навел порядок, да не случилось. Вы знаете, кстати, что это он Михаила Сергеевича выдвинул?
— Оно и видно, — презрительно скривился Базаров. — Ваш Михаил Сергеевич — шаг вперед, два шага назад. Ельцина задвинул. Зазнался. Михаил Сергеевич годился для начала, а теперь надо место расчистить.
— Да-да-да, — закивал Павел Петрович. — Это вы очень правильно. Почистить придется многое.
— Почистим, — покраснев, сказал Базаров. — Но без вас и не вашими методами. Хватит.
— А вы не торопитесь, не торопитесь, молодой человек, — все так же ласково погрозил пальцем Кирсанов. — Все равно к нам придете, у нас поучитесь. Тут, кроме нас, никто никогда ничего не умел.
— Поэтому тут и не делали ничего, только пытали, — рявкнул Базаров, резко вставая из-за стола. Ему показалось, что у самогона кровавый привкус, — на самом деле он лишь резко прикусил губу.
— Пытали, пытали, — с удовольствием подтвердил Кирсанов. — Потому и приняли страну с крестьянской лошадкой, а оставили с космическими кораблями…
Базаров выскочил в сад, хлопнув дверью. Аркадий ринулся успокаивать пылкого мемориальца.
— Что-то ты, дядя, того, — бросил он Кирсанову на бегу. — Стал развязнее.
— Ничего, ничего, — бормотал Кирсанов. — Все к нам придете, все… А мы примем, примем. Мы люди негордые…
2007
На роскошную веранду бойко вбежал моложавый мужчина лет пятидесяти,
среднего роста, в теннисной форме. Он был покрыт ровным загаром,
ослепительно улыбался кипенными зубами, и в черных его кудрях еще почти
не было седины. Это был бывший младореформатор, а ныне консультант
крупного банка Кирсанов, горячий сторонник Союза правых сил.
На веранде пил чай с медом невысокий аккуратный Базаров. При появлении младореформатора он вежливо кивнул, однако посмотрел на него неодобрительно.
— Чайком балуемся? — приветливо спросил Кирсанов. — Аркаш, кого привез?
— Это из «Молодой гвардии», дядя, — робко сказал Аркадий. — Комиссар, Базаров.
— Что-то слышал, — сказал младореформатор. — Фамилия знакомая.
— Вряд ли она вам знакома, — с тихой язвительностью заметил Базаров. — Мой отец — простой врач, из тех, кому вы недоплачивали зарплату.
— Вот те на, — удивился Кирсанов. — Как это я ему недоплачивал? Если хотите, Борис Николаевич как раз мне и поручил нормализовать положение с зарплатами. Именно при мне, когда я работал в правительстве, начались регулярные выплаты шахтерам и пенсионерам…
— Этих выплат было достаточно на один кусок колбасы в месяц, — противным тоненьким голосом, каким хорошо кричать «Пли!», отчеканил Базаров. — Девяностые годы были позором для страны, а вы были символом этого позора. Страна удержалась на краю пропасти.
— А сейчас сделала огромный шаг вперед, — сострил Кирсанов и оглушительно захохотал.
— Смейтесь, смейтесь, — блекло сказал Базаров. — Злопыхательствуйте. Шендеровичи доморощенные. Это такие, как вы, хотят сейчас вернуться во власть и разграбить страну. Это вы вынашиваете планы расчленить Россию и раздать ее поровну Америке и Китаю. Но сейчас, слава Богу, другое время.
— Слушайте, — опешил младореформатор. Он ощутил предательский холод, поднимавшийся по ногам. — Откуда вы такие взялись?
— Ну конечно, — гнусно хихикнул Базаров. — Пока вы жрали фуагру по куршевелям и распродавали страну, здесь успело вырасти непонятное вам поколение. Здесь никогда больше не будет вашей свободы. Здесь теперь наша свобода. И кто не согласен — тот враг. Если у вас так называемые стилистические разногласия, то вы идиот, а если теоретические — негодяй. Выбирайте.
— А другого выбора у меня не осталось? — Другого — не осталось, — веско сказал Базаров.
Он встал и решительно вышел в сад.
— Я нахожу, что Базаров стал развязнее, — ошалело произнес Кирсанов.
— Сам виноват, — прошипел Аркадий, выходя вслед за другом.
Со второго этажа дачи раздался выстрел. Это старый охотник Иван Сергеевич свел счеты с жизнью, поняв, наконец, кто тут лишний человек.