Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №1, 2008
Приговор. Одному 17, другому 15. Это
не переделанный слоган фильма «1814». Это вполне реальный приговор
Северо-Кавказского военного суда. Офицеры внутренних войск Сергей
Аракчеев и Евгений Худяков приговорены к 15 и 17 годам лишения свободы
за убийство мирных жителей Чечни в 2003 году. Кроме того, Аракчеев
и Худяков лишены воинских званий, а Аракчеев — медали Суворова
(у Худякова наград нет). По версии обвинения, Аракчеев и Худяков,
будучи пьяными, расстреляли троих сотрудников строительной фирмы
и сожгли их тела.
К моменту вынесения этого приговора дело Аракчеева и Худякова уже
перестало быть рядовым эпизодом судебной практики. Дважды — в 2004
и 2005 году — офицеры были оправданы судом присяжных, дважды Верховный
суд передавал дело на новое рассмотрение. Обвинительный приговор был
вынесен после того, как в 2006 году Конституционный суд постановил, что
дела по тяжким преступлениям, совершенным в Чечне, должны
рассматриваться только военными судами без участия присяжных, а также
после возмущенных заявлений чеченских властей, в том числе лично
Рамзана Кадырова, считающего, что присяжные «не учли волю чеченского
народа».
Первоначальные решения присяжных могли выглядеть сомнительными —
заведомо античеченски настроенные южнорусские обыватели, собранные
в коллегию присяжных, вряд ли могли быть беспристрастны в своем
вердикте. Да и в роли невинных жертв офицеры внутренних войск,
воевавшие в Чечне, выглядят достаточно странно. Но теперь это все
не имеет значения — по сравнению с нынешним надругательством над
принципами правосудия. Тут и явное давление на суд (к тому же
исполненное не кем-нибудь, а массово нелюбимым президентом Чечни),
и обратная сила закона, которой вообще-то быть не должно, и невероятно
суровые приговоры, еще более ярко выглядящие на фоне других громких дел
(например, владивостокского дела Гамидова — когда за беспричинное
убийство суд приговорил преступника к трем годам условно). В деле
Аракчеева и Худякова российское государство, кажется, поставило себе
цель добросовестно обежать все разбросанные по земле грабли —
и достигло этой цели, превратив обычное уголовное дело
в нераспутываемый узел правовых, социальных и политических проблем.
«Наши». Все-таки симметрия — главное свойство нашей
жизни. В прошлом номере журнала мы писали об антикремлевской
журналистке Наталье Морарь, которую не пускают в Россию, теперь своя
Морарь появилась и у сторонников Кремля. Участницу молодежного движения
«Наши» Марьяну Скворцову, которая в новогодние праздники решила
отдохнуть в Финляндии, не пустили в эту страну по политическим мотивам.
Стараниями Эстонии, вошедшей с 2008 года в Шенгенскую зону и получившей
право вносить кандидатуры в общеевропейские списки нежелательных
персон, принадлежность к «Нашим» в одночасье превратилась в отягчающее
обстоятельство. Первой «невъездной» оказалась Скворцова — а мог
оказаться любой из десятков тысяч активистов движения, всю прошлую
весну устраивавшего антиэстонские акции у стен посольства этой страны
в Москве.
Велик соблазн произнести что-нибудь злорадное в адрес тех молодых
людей, которым три года внушали, что они — национальная элита,
и которые вдруг оказались транснациональными изгоями («Пусть отдыхают
в Туркмении!» — улюлюкают в блогах активисты либеральных и, что
особенно смешно, правозащитных организаций). Но и злорадство — само
по себе нехорошо, и сам по себе прецедент никаких положительных эмоций
вызвать не может.
Во-первых, ставить право пересечения границы в зависимость
от политических воззрений — это как-то слишком тоталитарно.
Политические акции протеста, пусть даже у заборов посольств, — это
не преступление, и если эстонские власти считают иначе, это
свидетельствует только об их низкой политической культуре. Во-вторых,
лишение права въезда в Шенгенскую зону участников созданного Кремлем
и лояльного Кремлю молодежного движения — это, в общем, достаточно
яркое свидетельство нынешнего уровня международного влияния России:
попробовали бы европейцы принять такие же меры по отношению, например,
к молодым американцам из YMCA/YWCA (организационно ничем
не отличающихся от «Наших»). В-третьих, еврорепрессии против «Наших»
заставляют вспомнить о проблеме соблазненных малых сих — мальчики
и девочки из регионов фактически лишаются права на передвижение,
а их соблазнители и спонсоры как ездили, так и будут ездить в Европу:
туда, где у них и недвижимость, и деньги, и собственные дети учатся.
Ну и наконец — сама прецедентность случая. Если сегодня «старая Европа»
не возразила против сомнительной инициативы Эстонии, нет никакой
гарантии, что завтра шенгенские страны не включат в черные списки,
например, тех, кто не считает членство республик Прибалтики в СССР
оккупацией. Или тех, кто оспаривает Голодомор. Или тех, кто считает
Гагарина первым космонавтом планеты, — да мало ли что можно придумать.
Культивируя провинциальные комплексы «новых европейцев», «старая
Европа» даже готова отказаться от весьма выгодных ей российских
туристов — и это тоже стоит учитывать как показатель реального
отношения к нашей стране в западном мире.
«Ликвидация». Вечно второй телеканал «Россия»
в конце 2007 года неожиданно стал по-настоящему первым — 14-серийный
фильм Сергея Урсуляка «Ликвидация» можно считать ключевым событием
в отечественном масскульте последних лет. История о противостоянии
властей и бандитов в послевоенной Одессе собрала рекордные зрительские
рейтинги. DVD с сериалом уверенно занимает первые места в топах продаж
соответствующих магазинов. Фамилия главного героя — Гоцман — уже сейчас
не менее знаменита, чем фамилия Жеглов. Иными словами — есть все
основания считать «Ликвидацию» тем самым общенациональным
художественным продуктом наподобие «Семнадцати мгновений весны» или
того же «Места встречи», при том что еще в девяностые утвердилась точка
зрения, согласно которой общенациональный продукт невозможен
в условиях, когда количество телеканалов исчисляется десятками,
а интеллектуальная мода требует вообще не смотреть телевизора.
«Ликвидация» продемонстрировала, что если сериал того стоит, то любая
теория будет вынуждена отступить, и можно прекращать разговоры
о невозможности общенационального продукта и об интеллектуалах, которые
никогда не включат телевизор.
О секрете успеха «Ликвидации» критики и комментаторы за последние
недели написали много правильных слов — и о захватывающем сюжете,
и об актерской игре (среди исполнителей главных ролей в «Ликвидации» —
обладатель Золотой пальмовой ветви Каннского фестиваля 2007 года
за лучшую мужскую роль Константин Лавроненко), и о «несериальном»
бюджете фильма (стоимость некоторых серий доходила до миллиона
долларов). Многие обращают внимание и на всемирную тенденцию, в которую
ложится и фильм Урсуляка: сейчас во всем мире модно смотреть сериалы,
один «Лост» чего стоит.
Но есть еще одно важное обстоятельство. Среди наиболее успешных
телепроектов последнего года-полутора большую часть составляют
(и «Ликвидация» в том числе) фильмы о советской жизни
двадцатых-сороковых годов — «Завещание Ленина» по Шаламову, «В круге
первом» по Солженицыну, «Мастер и Маргарита» по Булгакову, «Штрафбат»
и «Диверсант» по произведениям современных авторов. Наверное, это уже
стоит считать тенденцией — отечественная телекиноиндустрия наиболее
уверенно чувствует себя только при соприкосновении с тем русским
языком, который уже переварен очень серьезной (да прямо скажем —
великой) литературой. С тем языком, который можно считать состоявшимся
явлением и которого давно нет.
Наверное, когда-нибудь найдется в российском масскульте гений, который
сумеет перевести и современную русскую речь на киноязык — пока же
высшим достижением отечественного массового искусства остается
«Ликвидация», которая, конечно, всем хороша, но сама по себе — просто
милое ретро.
Вельчев. Суд молдавского города Окница оправдал
за недостаточностью улик 22-летнего Игоря Вельчева, которого обвиняли
в убийстве репортера российского телеканала НТВ Ильи Зимина. Когда
Зимин был обнаружен мертвым в своей квартире, коллеги покойного, следуя
многолетней привычке, говорили об опасности профессии, о смелых
расследованиях Зимина; телеканал НТВ обещал выплатить крупное
вознаграждение тому, кто укажет на заказчиков и исполнителей расправы.
Очень быстро, однако, трагически-торжественный тон сменился всеобщей
растерянностью: следствие выяснило, что убийство не было связано
с профессиональной деятельностью погибшего, а бытовая сторона
преступления оказалась обусловлена теми особенностями личной жизни Ильи
Зимина, которые в России не принято обсуждать публично. Подозреваемый —
гастарбайтер-молдаванин Вельчев, которого Зимин накануне гибели сам
привел к себе домой, к тому времени уже успел уехать на родину,
и российской стороне так и не удалось убедить молдавских коллег выдать
Вельчева России.
Все улики были не в пользу Вельчева. Он и сам не отрицал, что был дома
у Зимина и даже толкнул его: по версии обвиняемого, тележурналист
неудачно упал на пол и разбил себе голову. Суд с доводами Вельчева
согласился, обвиняемый был выпущен на свободу прямо в зале суда, в деле
об убийстве Зимина других подозреваемых нет.
Надеюсь, молдавский суд не сильно обидится, если прочитает эту заметку,
но в России мало кто верит в справедливость этого оправдательного
приговора. Довод «он упал сам» против украденных у Зимина вещей,
которые обнаружили у Вельчева, выглядит весьма бледно. Иными словами,
очень велика вероятность того, что молдавский суд принял заведомо
нечестное решение, которое на русский язык переводится просто — «С Дона
(ну или с Днестра) выдачи нет».
Система международных договоренностей о взаимной выдаче преступников —
такое же дышло, как закон в неправовом государстве. В зависимости
от желания одной из сторон, невиновный может быть выдан, виновный —
напротив, прожить остаток жизни на свободе и в комфорте. Такой порядок
вещей, может быть, и имеет свои достоинства (Россия, в конце концов,
тоже не любит выдавать «своих сукиных сынов» — см., например, опыт
Андрея Лугового), но он и чреват дополнительными проблемами. «Модель
Рамона Меркадера» (внесудебные расправы на территории чужого
государства — например, убийство Яндарбиева в Катаре) разве не из этой
системы происходят? И может быть, именно молдавским судьям мы будем
должны сказать спасибо, когда завтра Лугового убьет британский агент,
а того же Вельчева — какой-нибудь сотрудник службы безопасности НТВ.
Абдулов. В прошлом году я вел колонку в одном
популярном таблоиде, и когда стало известно о диагнозе, поставленном
Александру Абдулову, я написал достаточно хулиганский (по отношению
к газете, а не к актеру) текст, который редакторы разумно завернули,
и о котором, мне кажется, имеет смысл вспомнить сейчас.
В заметке речь шла о том, что среди прочих неписаных законов бульварной
прессы есть такой — может быть, самый несправедливый: любой знаменитый
человек при жизни для таблоида — антигерой («Александра Калягина
подозревают в изнасиловании!», «Пьяный Абдулов избил нашего
фотографа!», «Обнаглевший Винокур угрожает нашим репортерам!» — и так
далее), а стоит такому антигерою умереть, как он немедленно делается
и «великим», и «всенародно любимым», и Бог знает каким еще.
Заканчивалась заметка пожеланием, адресованным персонально Александру
Абдулову — я желал ему, чтобы для таблоидов он стал «великим»
и «любимым» как можно позже.
В новогодние праздники через всю Малую Дмитровку к театру «Ленком»
тянулась очередь — люди шли прощаться с Абдуловым. Разумеется, тот
самый таблоид, который всего полгода назад обвинял актера в избиении
фотографа, теперь печатал его портреты уже с другими подписями —
и слово «великий» было не самым громким среди всех этих слов.
И те (речь уже не о таблоидных журналистах — просто о людях, которым
приходилось в разное время сталкиваться с Александром Гавриловичем, или
просто что-то о нем слышать; у известных людей всегда достаточно
антипоклонников, которые «что-то такое слышали»), кто еще вчера считал
Абдулова самовлюбленным типом, теперь приуныли, вздыхая: «Что говорить,
жалко, конечно». Как пели в «Обыкновенном чуде» — может быть, лучшем
фильме с участием Абдулова, — «Неделя-другая — и мы успокоимся».
Неделя-другая — и по страницам таблоидов и журналов «про звезд» начнут
кочевать сенсационные интервью абдуловских любовниц, собутыльников
и прочих «лучших друзей», а заголовок «Страшная тайна Абдулова» еще
много лет будет мелькать на баннерах в Интернете (уже мелькает).
Законы медиа ужасно бесчеловечны. Но у нас — у тех, кто живет
в России, — есть счастливая возможность сравнивать. Еще недавно законы
медиа были совсем другими. О смерти прославленного Владимира Высоцкого
тремя строчками на последней полосе сообщила одна «Вечерняя Москва».
В мужья и любовники Алле Пугачевой молва записывала всех и каждого, кто
рядом с ней появлялся на телеэкране. О том, что спившийся и всеми
забытый Валерий Ободзинский работает сторожем на галстучной фабрике,
вообще никто не знал. Какие законы медиа более гуманны — те, что были,
или те, которые сейчас? У меня нет ответа на этот вопрос. Думаю, ответа
нет вообще ни у кого.
А Абдулова — жалко, конечно. Что тут еще скажешь.
Дипломатия. В Грузии прошли выборы президента.
Мнения наблюдателей разошлись — одни считают, что Саакашвили победил
честно, другие с этим не согласны. Российский МИД тоже выпустил
заявление по поводу грузинских выборов. В заявлении написано, что
президентская кампания «была отмечена широким применением
административного ресурса и неприкрытым давлением на оппозиционных
кандидатов». Оценки международных наблюдателей, один из которых
охарактеризовал грузинские выборы как «триумф демократии»,
«поверхностные» и «поспешные».
Понятно, что выступать со всевозможными нотами — прямая обязанность
дипломатического ведомства. Но трудно отделаться от очень неприятного
ощущения, когда читаешь мидовское заявление по поводу выборов в Грузии.
Совсем недавно, в ответ на буквально те же упреки в адрес парламентских
выборов в России, МИД заявлял, что имеет дело с «пропагандистской
попыткой дискредитировать выборы». Очевидно, с такими же словами теперь
выступит и грузинский МИД — это, собственно, и называется дипломатией,
и ничего с этим не поделаешь.
Забавно, что в те же самые дни, когда наш МИД выражал свою
озабоченность по поводу грузинской дипломатии, российские телеканалы
транслировали рождественское богослужение в храме Христа Спасителя —
это богослужение пресс-служба КПРФ остроумно назвала «предвыборным
реалити-шоу одного из кандидатов» — действительно, первый вице-премьер
Дмитрий Медведев был, пожалуй, главным героем этого, мягко говоря,
неполитического мероприятия. Когда пройдут президентские выборы
и Медведев станет президентом России, какой-нибудь дотошный наблюдатель
от какой-нибудь ПАСЕ тоже выразит свою озабоченность — и она тоже
ни на что никак не повлияет.
Говорят, когда-то слова дипломатов что-то по-настоящему значили.
Говорят, когда-то один хороший дипломат мог изменить мир сильнее, чем
несколько сильных армий. Как-то теперь не верится.
Взрыв. Мы уже писали о странных терактах — когда
что-то взрывается, погибают люди — и больше ничего не происходит.
Не берут на себя ответственность никакие «бригады мучеников»,
не выступают с грозными заявлениями представители спецслужб,
не появляются в телевизоре заставки экстренных новостных выпусков.
Такие теракты в последнее время происходят в России — совсем недавно,
например, взорвался автобус в Невинномысске, и кто об этом сейчас
вспомнит?
Вечером 27 декабря на Манежной площади в Москве что-то взорвалось.
Жертв не было, но взрыв был сильный — от фасада торгового комплекса
«Охотный ряд» оторвало металлические буквы, в окрестных зданиях
дрожали, а где-то и были выбиты стекла, а грохот слышали даже
в нескольких километрах от места взрыва.
Потом на Манежную приехали мэр Москвы Юрий Лужков, начальник ГУВД
Владимир Пронин, другие высокопоставленные чины спецслужб и МЧС.
Осмотрев место происшествия, гости заявили, что взорвалась связка
петард — и все, больше никто ничего не говорил, только через пару дней
Пронин сказал, что это были все-таки не петарды, а пластиковая бомба,
которую кто-то взорвал из хулиганских побуждений, но страна уже
встречала Новый год, и до слов генерала уже никому не было никакого
дела.
Современный терроризм, как известно, — явление прежде всего медийное.
Теракт ничего не стоит, если о нем не говорят по телевизору —
и наоборот, если по телевизору говорят о каком-нибудь ужасе, сам ужас
в реальности необязателен — достаточно картинки. С этой точки зрения
в современной России терроризм побежден полностью. Вспомните, как
мы боялись террористов лет пять назад. Что изменилось? Точнее, спрошу
так: что важнее? То, что убит Басаев, или то, что в телевизоре один
сплошной Петросян с Максимом Галкиным?
Олег Кашин