Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №12, 2008

Крепкое рукопожатие

Федор Углов. Фото Ярослав Скачков

I.
Протягивает руку и представляется:
— Углов.
Рукопожатие оказывается неожиданно крепким, я невольно отдергиваю руку, и бородатый мужчина в черной рубашке, который вывел ко мне старика под руки, замечает мое смущение и, когда мы здороваемся за руку уже с ним, преувеличенно ахает:
— Вот по рукопожатию сразу видно — наш, русский человек.
Мне бы, дураку, по рубашке и словам сразу понять, кто это, но я совершенно искренне, — в конце концов, это он привел Углова в комнату, — интересуюсь:
— Вы врач?
— Да практически, — хохочет мужик. — Друг семьи, — и через паузу: — Ну и соратник, конечно.
Достает откуда-то напечатанную в две краски (черную и оранжевую — цвета «имперки», имперского знамени) газету «Славянская община» и показывает опубликованное на последней странице стихотворение: «Юноше и девушке, обдумывающим житье: что бы сделать для Родины хорошего такого?! Скажу, не задумываясь: Дитё! Поезжай в Комарово, на улицу Отдыха, найди там нашего самого дорогого, бескорыстно доброго, мудрого и простого с лучистыми глазами Учителя, поклонись, познакомься... И делай ее — Жизнь — с Федора Григорьевича Углова!»
— Это я сам написал, — бородатый отбирает у меня газету, чтобы поставить на ней автограф, а я тем временем читаю подпись под стихотворением: от информагентства «Слава России!» А. М. Ковалев.
— Прилечь бы, — просит академик Углов. А. М. Ковалев укладывает старика на диван. Обычно Федор Углов действительно проводит свои дни на даче в Комарове, но сейчас в больницу на обследование легла Эмилия Викторовна, третья его жена, и Федор Григорьевич — в городской квартире на Петроградской стороне, вместе с сыновьями Владимиром и Григорием и вот этим А. М. Ковалевым. Григорий (он закончил консерваторию по специальности «дирижер-хоровик», но сейчас зарабатывает тем, что пишет музыку для рекламных роликов) работает в другой комнате, а Владимир вместе с поэтом-патриотом помогают мне разговаривать со стариком: я задаю вопрос, Владимир повторяет его криком отцу в ухо (слуховой аппарат остался на даче), Углов отвечает, а Ковалев потом объясняет, что он имел в виду.
Я так подробно описываю эту процедуру не из, упаси Боже, желания поиронизировать над старостью, а прежде всего для того, чтобы самому запомнить эту встречу вплоть до последней детали. Просто мой собеседник — самый старый человек, с которым я когда-либо разговаривал. Ему 104 года.

II.
Академик, всемирно знаменитый хирург, самый старый практикующий хирург в мире (последнюю операцию он сделал в 99-летнем возрасте — расширял аорту восьмилетней девочке) лет тридцать назад был и заметным общественным деятелем. С его книги «Из плена иллюзий» (советский бестселлер о вреде даже шампанского за новогодним столом и об истории спаивания русского народа евреями-шинкарями давно не переиздавался, а жаль — книга действительно интересная) задолго до горбачевско-лигачевских антиалкогольных инициатив началось всесоюзное движение борцов за трезвость. Углов — может быть, самый бескомпромиссный во всей русской истории противник алкоголя, поэтому первый мой вопрос: с чего началась его антиалкогольная интифада. Внимательно выслушав вопрос, Углов отвечает:
— У меня отец пил. А мама всегда его ругала, и мы, дети, ей сочувствовали. Еще в молодости, лет в сорок, зародилась мысль что-нибудь сделать против пьянства. И я делал.
Отец Углова работал слесарем в сибирском городке Киренске близ Бодайбо — много пил и много дрался, был первым драчуном в своей слободе. Драчливость передалась и Федору Углову — уже отпраздновав столетие, он лежал в больнице после очередной операции на почках, и когда ему хотелось выйти прогуляться в коридор, даже две медсестры не могли его удержать — он раскидывал их и шел гулять.
Та операция вообще-то и послужила причиной последнего микроинсульта. Пять лет назад, незадолго до столетия, лег удалять камни из почек в родную клинику (при Первом мединституте), положили в отдельную палату с телефоном — ночью зачем-то вскочил (потом говорил: «Думал, утро, надо вставать на работу»), запутался в телефонном шнуре и упал, сломал шейку бедра. Вместо операции на почках пришлось делать операцию на бедре — думали, не встанет, а он потом и палочку отбросил, стал ходить самостоятельно — а почечная операция задержалась на три года, и когда ее все-таки сделали, нелюбовь к алкоголю сыграла с Угловым злую шутку — к наркозу он оказался менее приспособлен, чем тот, кто всю жизнь выпивал. Тяжело отходил от наркоза, не узнавал родных, потом инсульт, потом серия микроинсультов.
— Я сидел у него в палате, — рассказывает сын Владимир, — на мне был больничный халат, и он, когда очнулся, не узнал меня, решил, что я врач. Говорит: «Доктор, скажите, как прошла операция?» А я вообще филолог, но я к тому времени уже неплохо разбирался в медицинской терминологии. Стал ему рассказывать про его операцию. Он на меня так смотрит и говорит: «Вы не доктор». То есть, представляете — родных не узнает, но доктора от самозванца отличить может даже в таком состоянии!
Еще Федор Углов до сих пор играет с сыновьями в шахматы. Чаще всего проигрывает, но некоторые партии сыновья даже записывают — защита Углова, как говорит Владимир, не имеет аналогов в шахматной практике. «Очень необычная картина на доске получается, движение от хаоса к порядку. Вы разбираетесь в шахматах? Нет? Ну тогда просто поверьте».

III.
Спиртного Федор Углов действительно никогда не пил, но в доме часто бывали гости, и им до какого-то момента наливали — до тех пор пока маленький Гриша не спросил отца: мол, папа, если ты говоришь, что это яд, тогда почему этот яд стоит у нас на столе? Доводы ребенка показались академику убедительными, и с тех пор даже пьющие гости вроде народного артиста Игоря Горбачева, часто бывавшего у Угловых, не могли рассчитывать на алкогольное угощение — на стол ставили только соки собственного приготовления и разведенное водой из комаровского колодца ягодное варенье.
— Сухой закон мы начали с семьи, потом он распространился по кругу знакомых, а потом приобрел всероссийские масштабы.
Всероссийская борьба за трезвость (общество «Оптималист», с годами выросшее во Всероссийское общество трезвости) началась с сильно пьющего питерского журналиста Юрия Соколова, с которым Углов познакомился в то время, когда он «погряз в пьянстве и просто погибал». Углов познакомил Соколова с биологом Геннадием Шичко, разработавшим собственный метод антиалкогольного кодирования, Соколов по этому методу вылечился и сделался одержимым пропагандистом трезвого образа жизни. Углов пережил и Соколова, и Шичко, теперь обоих соратников вспоминает с нежностью, прежде всего потому, что они разделяли главное убеждение Федора Григорьевича — русские никогда не были пьющей нацией.
— У него есть теория, — рассказывает Владимир, — что последний виток алкогольного геноцида начался со Сталина, который привнес в русскую культуру несвойственную ей практику кавказских застолий. Это же в самом деле неестественно — собираются за столом умные люди, ведут умные разговоры, потом выпивают по рюмке, голоса делаются громче, речь эмоциональнее, потом еще рюмка — начинаются глупые шутки, потом еще — и люди становятся идиотами. Зачем человеку добровольно становиться идиотом? Совершенно незачем.

IV.
Я спросил Углова, какие события своей биографии он считает самыми главными. Таких оказалось три, и первым — финская война, которую он прошел в должности начальника полевого госпиталя.
— Потери, огромные потери. Врачам работы — ого-го. Впервые в моей жизни столько трупов. Крепко врезалось в память.
На второе место Углов поставил собственное столетие, которое отмечали в 2004 году и на котором случился конфуз — представитель городского правительства в своем выступлении сказал, что власти Петербурга, к сожалению, не успели присвоить Углову звание почетного гражданина города, но обязательно исправят это упущение. Собравшиеся на празднование друзья Углова освистали чиновника и, вероятно, поэтому Углов до сих пор — всего лишь почетный гражданин Петроградского района.
Третье главное событие в жизни — это последняя операция. По расширению аорты.
— Несчастная женщина, — вздыхает старик. — Ради дочки была готова на все, она жила ребенком этим, очень самоотверженная, дом в банк заложила, но мы ее дочку бесплатно оперировали.
На той операции Углову ассистировали двое его учеников — профессора Первого мединститута. В случае непредвиденных обстоятельств они готовы были заменить учителя у операционного стола, но ничего не случилось — Углов сам успешно закончил операцию.

V.
Как у всякого крупного деятеля, у Федора Углова были враги, и первый из них — министр здравоохранения СССР Борис Петровский.
— Тот, который зарезал Сергея Павловича Королева, вы, наверное, знаете, — поясняет Владимир. — Сам взялся оперировать Королева, потом что-то не так сделал, испугался, вызвал Вишневского, тот приехал и произнес свою знаменитую фразу: «Покойников я не оперирую». Так вот, Петровский очень завидовал Федору Григорьевичу, когда приезжал в Ленинград, прямо зеленый ходил по клинике — видел, что у Углова все хорошо и хотел все испортить.
Когда в клинике Углова проворовался завхоз, именно Петровский отстранил Федора Григорьевича от работы, — правда, сам Углов за это отстранение министру только благодарен — его перевели в пульмонологическую клинику того же института, в которой бюрократической работы было меньше, а простора для творчества больше. Именно в этой (ее называют нобелевской, потому что здание клиники построила фирма братьев Нобель) клинике Углов оперировал собственную сестру Татьяну, когда у той обнаружили онкологическое заболевание.
А Петровский еще, между прочим, зарубил награждение Углова звездой Героя социалистического труда — и к семидесятилетию, и к восьмидесятилетию. Звезда Героя, впрочем, у Углова теперь есть — Сажи Умалатова вручила к столетию.

VI.
На стене в комнате Федора Углова висит портрет митрополита Петербургского и Ладожского Иоанна (Снычева), с которым Федор Григорьевич очень дружил и который часто бывал у Угловых дома.
— Он и умер у нас на Петроградской, здесь, рядом, — говорит Владимир. — Очень глупо и нелепо ушел из жизни. Федор Григорьевич постоянно предлагал ему сделать операцию, поставить искусственный клапан, а он все отказывался — мол, Бог рассудит. Бог и рассудил, причем всех. Открывали у нас на соседней улице гостиницу, турки ее построили, была презентация, позвали митрополита. Он приехал, навстречу Нарусова выходит: «Владыка, благословите». Он ее благословил, она говорит: «Подождите, мужа позову». И ушла за Собчаком. Владыка стоит на улице, холодно уже. А Собчак там на презентации задерживался. Через сорок минут выходит, уже навеселе — и к владыке: «Благословите». А владыка упал. Увезли в больницу, но спасти не удалось. И представляете — Собчак потом тоже умер в гостинице, да еще при каких обстоятельствах. А что из его дочки выросло? Да и гостиница та турецкая так и не открылась, до сих пор пустая стоит. Вот так Бог всех и рассудил.

VII.
Что Углов дружил с митрополитом Иоанном — в этом нет ничего удивительного, по взглядам они были очень близки. Митрополит считался идеологом радикального националистического крыла православной общественности, а Углова до сих пор называют антисемитом. Он на такие упреки обижается, на своем столетии сказал:
— Антисемитизм — это ненависть. У русских ненависти к евреям нет и не будет. Если бы мы ненавидели евреев, мы бы не дали им захватить всю власть и все богатства в нашей стране. Да и оперировал я евреев так же, как русских.
— И друг его, профессор Дебейки, — тоже еврей, — добавляет Владимир.

VIII.
Книгу «Из плена иллюзий» Углов писал на заседаниях институтского парткома — коммунистом он был и из партии до сих пор не вышел, но на заседаниях было скучно, и он, делая вид, что ведет конспект, сочинял свой бестселлер. В 1988 году, когда антиалкогольная кампания уже захлебывалась, книгу переиздали в последний раз — многомиллионным тиражом в «Роман-газете». Я спрашиваю, были ли в этот период у Углова какие-нибудь разговоры, например, с Егором Лигачевым, для которого книга Углова могла стать теоретическим обоснованием вырубки виноградников. Углов не отвечает.
— У него со всеми были разговоры, — поясняет сын, — но он об этом вспоминать не любит.
Чтобы попрощаться со мной, Углов встает с дивана и снова пожимает руку. Крепко, очень.

Архив журнала
№13, 2009№11, 2009№10, 2009№9, 2009№8, 2009№7, 2009№6, 2009№4-5, 2009№2-3, 2009№24, 2008№23, 2008№22, 2008№21, 2008№20, 2008№19, 2008№18, 2008№17, 2008№16, 2008№15, 2008№14, 2008№13, 2008№12, 2008№11, 2008№10, 2008№9, 2008№8, 2008№7, 2008№6, 2008№5, 2008№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№17, 2007№16, 2007№15, 2007№14, 2007№13, 2007№12, 2007№11, 2007№10, 2007№9, 2007№8, 2007№6, 2007№5, 2007№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба