Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №12, 2008

Танцы кривых

Фото Виктор Борзых

Народ загноился от пьянства и не может уже отстать от него.

Старец Зосима,
«Братья Карамазовы».

I.
... На другом конце города растет девочка, внучка — вся точь-в-точь, бровки и волосики белые. «Я ей цигейковую шубку сшила из шапок, они так посмотрели и говорят: не надо. Денег бы, говорят. Откуда у меня, он давно все вынес, за двести рублей отдал сервант». Она не плачет, но всхлипывает, смотрит в асфальт сухими глазами. «А скажи — он был добрый, хороший? Помнишь, всем чинил велосипеды? Помнишь, „Новый мир“ тебе принес, а ты потеряла на субботнике? А песню у тебя переписывал, как же группа называлась — Смоки, Смоуки? Я раньше интересовалась современной музыкой, теперь слушаю Чайковского одного».
Не помню. Всякий раз, приезжая на родину, я видела его на лавке, летом — в трениках и с голым торсом, зимой — в ушанке и плащике. Он был частью ландшафта, и не сказать, чтобы совсем неосмысленной, он воплощал высокую вечную праздность, несуетность, непричастность к нашим идиотским передвижениям; мы уезжали в другие города, растили детей, возвращались, разводились, тосковали и радовались, — а друг детства, кажется, не сходил с места, чесал грудную шерсть да целовал пивное горло. Иногда узнавал меня: «Дай десяточку» — не больше. «Когда же он сидел?» — думаю я. Добрый парень получил первый срок сразу после армии, за участие в групповом изнасиловании — а он не участвовал, подставили, он пьяный спал на полу, я даже верю, что он спал, именно на полу, а второй — за то, что разбил стекло в ночной палатке, когда горели трубы, а третий еще за что-то — она уже и не говорит, за несущественное, — и загнулся в тюремной больничке от почечной недостаточности. Никто не виноват; мы дали ему все что могли; а как его хвалила учительница химии! Провинциальная итээровская семья — благопристойнейшая: БВЛ, портрет Высоцкого, абонементы в бассейн и филармонию, дача с гладиолусами. Ей, Анне Васильевне, всего 60 лет, последние пятнадцать она провела в преисподней. Рука плохо двигается, плохо зарастает ключица («Ну, бил, случалось»), от улыбки остались три передних зуба.
«Помню, конечно», — угрюмо бормочу я.
Он был добрый.
Он был замечательный.
Самая рядовая, дежурная, мучительно обыкновенная участь. Глухой российский стандарт.
Мы, родившиеся во второй половине шестидесятых, продолжаем хоронить ровесников.

II.
Демографический «русский крест» похож на свастику со свободно развевающимися концами. Из левого верхнего угла падает кривая рождаемости, из нижнего левого — взлетает кривая смертности. Встретившись в точке 1992 года, они идут дальше, своей дорогой; победительная линия смерти первый раз спотыкается и падает в 1998-м, но уже немедленно подбирается и достигает пика (16 % на тысячу человек) к 2005 году; за 1999-2005 годы прирост смертности составил 315 тысяч человек, но в последние годы осторожно нисходит.
Линия жизни падала стремительно, почти вертикально. За постсоветское время рождаемость снизилась более чем вдвое, и лишь в последние два года родовые сертификаты приподнимают ее — тоже робко и неуверенно, но, кажется, вполне устойчиво.
Социологи называют это состояние феноменом сверхсмертности в России — и пытаются дать свои объяснения. В большом докладе «Алкогольная катастрофа: как остановить вымирание России?» ( Д. Халтурина, В. Коротаев, Российская академия госслужбы при президенте РФ) рассматриваются две основных гипотезы сверхсмертности — экономические последствия реформ и злоупотребления алкоголем, никотином и наркотиками. Авторы отдают безусловное предпочтение второй версии.
Экономические факторы, утверждают они, ссылаясь на отечественные и зарубежные социологические исследования, не стоит переоценивать — в странах с гораздо более низким уровнем жизни не наблюдается такой смертности. И, кстати, наибольшая продолжительность жизни в России — именно в беднейших и нестабильных регионах (Ингушетия и Дагестан). Экологический фактор тоже нельзя отнести к первостепенным — уровень химизации сельского хозяйства резко снизился («поля отдыхали») в середине 90-х (впрочем, экологическая безопасность не исчерпывается аграрными загрязнениями). Катастрофическое падение здравоохранения социологи тоже считают недостаточным для объяснения сверхсмертности — в странах Закавказья и Средней Азии состояние медицины много хуже российского, а живут дольше, катастрофы нет. Психологический мотив, неудовлетворенность жизнью, духовное неблагополучие? Но именно в те годы, когда, согласно соцопросам, уровень пессимизма российских мужчин 25-64 лет существенно снизился (1998-2001 гг.), прирост смертности составил 300 тысяч дополнительных смертей и превысил полтора процента от уровня страны.
Главная причина — рост потребления крепкого алкоголя; среднестатистический россиянин, включая младенцев, старух и беременных, выпивает 10 литров чистого спирта в год, а если считать вместе с суррогатами (паленая водка, парфюмерные, медицинские, технические жидкости) — от 12 до 14. В развитых странах среднедушевая норма — 2-3 литра. Специфика демографической ситуации — повышение смертности мужчин трудоспособного возраста. В самом деле — это бытовая эмпирика: мужики в расцвете лет помирают гораздо чаще, чем старики из аптечных очередей. Всякий, кто был на кладбище, может подтвердить: из земли сплошным частоколом выходят памятники 30-40-летним. Помним, любим, скорбим.
В исследовании из того же сборника («Смертность трудоспособного населения, алкоголь и продолжительность жизни в России») говорится об изменении «возрастного профиля смертности». Если за последнее советское двадцатилетие максимум увеличения смертности пришелся на возрастную группу 45-54 года, то в первые пятнадцать постсоветских лет смертность наиболее интенсивно росла в группе от 25 до 34 лет. Конечно, причиной тому не только алкоголь, но и насильственные смерти, и ДТП, но отравление алкоголем и смертность от связанных с ним болезней (болезни кровообращения) занимает лидирующие позиции. Например, в Ижевске — не самом пьющем регионе — доля умерших мужчин в состоянии алкогольного опьянения составила 62 процента от общего количества умерших.
При этом среднестатистический россиянин выпивает не намного больше, чем португалец, немец, австриец, ирландец или чех. По утверждениям Халтуриной-Коротаева, все дело в крепости напитка. Европейцы «растягивают удовольствие» — получают те же дозы этанола в долгоиграющем растворе — винах, коктейлях — и в совсем другой временной протяженности. Россияне пьют слишком быстро и большими дозами, поэтому отравление алкоголем у нас — это чаще всего не отравление суррогатом, а просто перебор водки (северные страны не производят вино — и не согреваются им), чрезмерная доза единовременно поступившего в кровь этанола. Международные стандарты предлагают считать binge drinking (максимумом безопасного потребления) — от 70 до 79 г этанола за вечер, норма для женщин — 55, 3 г. Сравним: 79 г — это 200 мл водки, 1 литр красного вина или 2 литра 4-х процентного пива. Нашему гражданину на один час хорошо если хватит. Поэтому самая питейная часть общества — мужчины трудоспособного возраста — и обеспечивают адские показатели смертности, пусть и пошедшей на убыль, но не переставшей быть «сверх». Снижение смертности в 2006 году (продолжительность мужской жизни выросла до 60,4 лет, женской — до 73 лет) в значительной степени связывают с реальным наступлением на рынок дешевого и крепкого алкоголя в России — 171-м законом «О государственном регулировании производства и оборота этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции».
Предлагаемые меры — ограничительные, проще говоря — репрессивные. Ссылаясь на успешный опыт североевропейских стран, авторы докладов настаивают на уменьшении доступности алкоголя, в первую очередь крепкого, в сочетании с жесткой борьбой с суррогатами. Говорят о необходимости серьезного повышения цен на крепкий алкоголь (северным странам необходима как минимум 10-кратная разница между стоимостью одного и того же объема высокоградусных напитков и пива) и об увеличении акцизов на водку в 2-3 раза. Предлагают ввести госмонополию на производство непищевого спирта и госмонополию на розничную продажу спиртного. Утверждают, что смертность будет снижаться, если запретить реализацию спиртного в выходные (8-11 % смертности дают выходные дни), а водка будет продаваться только в специализированных магазинах, количество которых, опять-таки, должно быть ограничено (для примера: в Подмосковье сейчас одна точка, торгующая крепким алкоголем, приходится на 400 человек, а в Исландии — на 15, 9 тысяч человек — почувствуйте разницу).
Кроме того, авторы пишут о готовности населения к ограничительным мерам. Опросы ВЦИОМ 2005-2006 гг. подтверждают: 58 процентов населения заявили, что поддержали бы антиалкогольную кампанию, подобную кампании 1985 года, а почти треть населения готова поддержать сухой закон — полный запрет на производство и торговлю алкоголем. Рубить поэтические виноградники, как предполагается, больше не будут — иные вырублены, а иные далече, за госграницами.
Сам факт появления такого сборника симптоматичен: идет медленная и дальняя пристрелка к «сухому закону», апробация вариантов и подходов. Скорее всего, эти предложения, при всей их разумности, не будут восприняты в правительстве: их «антиводочная» тенденциозность выглядит слишком очевидной, и авторам будет довольно-таки трудно отбиться от обвинений в лоббировании экономических интересов виноделов. Но проблема, по всему судя, не в этом. Даже если бы, сугубо гипотетически, водке была бы объявлена священная война — это было бы очень серьезное, драматическое, а может быть, и трагическое противостояние с отечественной интеллигенцией. Посерьезнее, чем в горбачевскую кампанию.

III.
И дело не только в том, что водка для русского человека будто бы сакральна, символична, мифологична и до последнего градуса набита квазикультурными смыслами. И даже не в водочных сверхприбылях, пусть об этом думают производители. Все гораздо хуже: образ алкоголизма как смертельно опасной болезни, как ситуации отчаяния, вытесняется из общественного сознания. Алкоголизм — это не очень страшно; вот наркотики, вот армия — это да. Часть общества, обладающая ресурсами влияния (медийным, экономическим, финансовым), предпочитает считать алкоголизм люмпенским пороком. На одном полюсе — социальная Хиросима, «слезы жен и матерей», мертвые, сломанные судьбы целых династий (алкоголик почти всегда ломает жизнь ближнему кругу), на другом — уже сформировавшаяся традиция «культурного потребления», то здоровое питие, от которого исходит на Руси настоящее веселие, и жертвовать воскресными радостями — ради кого, чего? Слишком много хороших ресторанов в Москве, слишком вкусна водка под шашлыки на свежеотстроенной даче. Слишком холодно зимой, в конце концов.
Социальное расслоение чувствуется и в отношении к порокам. К алкоголикам относятся еще брезгливо, но уже, в общем-то, толерантно. Родители боятся героина — уж лучше, конечно, водка (наркологи рассказывали про одну мамашу, которая ежедневно осматривала локтевые сгибы у ребенка и не замечала, что от инфанты попахивает пивом). Кроме того, коммерческая наркология не допустит потери клиентуры — вакансии персональных, домашних наркологов не должны пустовать.
И, конечно, репрессии против водки должны вызвать настоящую гуманитарную истерику у российской пишущей и говорящей интеллигенции. За вонючее «Киндзмараули», помнится, как рвали грудь, — нешто за водку не поднимутся? Оруэлл, прайвеси, свобода выбора, частная жизнь, регресс, мое здоровье принадлежит мне, нас возвращают в совок, — риторика, знакомая до боли. Конечно, риторики бояться — в лес не ходить, но можно почти не сомневаться: пьющие и непьющие сольются в едином водочном строю.

IV.
Если запрет маловероятен, то что же делать? Может быть, у нас научились массово лечить алкоголизм? Осталась ли в России некоммерческая, бюджетная наркология? Спрашиваю об этом у Сергея Полятыкина, главного нарколога Юго-Западного округа Москвы.
— Осталась, — говорит Полятыкин, впрочем, без особой радости. — Пусть обращаются. Есть Закон о психиатрической помощи. Правовая база, правда, частично устарела, например, документ, который регулирует учет, — он 85-го года. Есть стандарты оказания наркологической помощи, есть стандарты реабилитации. Есть схема оказания помощи, закрепленная в приказе по Москве. Выглядит она примерно так: первый этап — контакт наркологического центра с пациентом. Есть телефоны специальные, могут обратиться и родственники, записаться на первичную анонимную бесплатную консультацию. Мы, по крайней мере, у них снимем невроз, потому что все родные алкоголика тоже больны, это называется «созависимость», дальше начинаются амбулаторные виды помощи — например, в больницу можем положить для прерывания запоя.
— Лекарства дорогие?
— Лекарства — нет, не очень дорогие, вообще лечение — это не проблема денег, это исключительно проблема мотивации. Все зависит от мотивации, если она есть — человек готов к системе мероприятий, к постоянной работе над собой. Потом тоже лечение бесплатное, участвуют психолог, психотерапевт. Можем направить в группу анонимных алкоголиков.
— Районный диспансер перегружен, должно быть?
— Я бы так не сказал. Примерно на 85 процентов он загружен. Не очень-то идут люди...
— Почему?
— Да потому что, — взрывается Полятыкин, — сохранилась система учета! И его, учета этого, боятся как огня, как клейма на всю жизнь. В психиатрии ровно то же самое. Ведь посмотрите — если что, то милиция там, суды, смотрят не на поступок, а на сам факт учета. Стоит на учете у нарколога — все, достаточно. Страхи у людей — они справедливые. Вот как это преодолеть, пока непонятно.
Но это Москва — и один из самых богатых округов. Полятыкин, впрочем, уверяет меня, что так по всей столице. Все зависит от энтузиазма и желания главврача: при желании можно найти любые ресурсы. Рассказываю ему банальную немосковскую историю: человек долго мучился, падал-вставал, прошел через десяток кодирований, собрался с духом, пошел в областную нарколечебницу. Положили, три дня кололи лекарства, на четвертый день кто-то принес литр — и все. Всю палату выгнали за нарушение режима. На этом опыт общения пациента с государственной наркологией завершился, больше он к нему не возвращается.
Полятыкин соглашается — есть такая проблема, что в стационаре у наркоманов можно найти наркотики, и у алкоголиков — алкоголь. Но это зависит от больницы.
— Проблем много, — говорит он. — И финансовые, и учетные... Но тем не менее — система сохранилась, она существует, работает, и к ней надо обращаться.
Другого мнения придерживается Олег Владимирович Зыков, член Общественной палаты и руководитель всероссийского Фонда НАН («Нет алкоголизму и наркомании»). На вопрос о бюджетной наркологии он отвечает с большим энтузиазмом:
— Умерла! И труп ее смердит!
Речь у Олега Владимировича красивая, образная:
— Чтобы разбить эту философию, нужна мучительная работа по выстраиванию внутренней архитектоники себя. Государство может быть эффективным в этом вопросе? Государство ни в чем не может быть эффективным, это инструмент по подавлению наших реализаций. Мы должны сделать так, чтобы стало оно инструментом обслуживания наших инициатив. Государство в принципе неспособно что-то сделать!
Дальше Олег Владимирович рассказывает про социальные технологии Фонда НАН, «лечебные субкультуры» (АА, «12 шагов») — вещи, в общем-то, широко известные. Это голос «третьего сектора», НКО, активно выступающих против «репрессивных подходов» в лечении социальных болезней, и, как утверждают специалисты по борьбе с наркооборотом, повлиявших на знаменитое Постановление правительства № 231 о «средней разовой дозе», развязавшей руки наркодилерам. Право, не знаю, что же хуже — тоталитарно-запретительный подход, отрицающий всенародно любимую водку, или общественно-гуманистический, отрицающий государственное участие в лечении одной из самых распространенных социальных болезней? Сейчас Олег Владимирович руководит Рабочей группой Общественной палаты РФ по разработке проекта «мотивационной наркологии» для последующего представления в Минсоцздрав. Посмотрим.

V.
... Выхожу с конференции наркологов, в спину шелестит выступающий: «Я, кстати, работал с офицерами из ГРУ, которые из Германии, работали сами понимаете с кем, тридцать человек в группе... Три генерала скончались от алкоголизма...»

Архив журнала
№13, 2009№11, 2009№10, 2009№9, 2009№8, 2009№7, 2009№6, 2009№4-5, 2009№2-3, 2009№24, 2008№23, 2008№22, 2008№21, 2008№20, 2008№19, 2008№18, 2008№17, 2008№16, 2008№15, 2008№14, 2008№13, 2008№12, 2008№11, 2008№10, 2008№9, 2008№8, 2008№7, 2008№6, 2008№5, 2008№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№17, 2007№16, 2007№15, 2007№14, 2007№13, 2007№12, 2007№11, 2007№10, 2007№9, 2007№8, 2007№6, 2007№5, 2007№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба