Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №12, 2008
Помогает от пьяного недуга «Упиваемая Чаша». Смотрят потерявшие человеческий образ на неописуемый лик обезумевшими глазами, не понимая, и кто Эта, светло взирающая с Золотой Чашей, радостная и влекущая за собой, — и затихают. А когда несут Ее тихие девушки, в белых платочках, следуя за «престольной», и поют радостными голосами: «Радуйся, Чаше Неупиваемая!» — падают под нее на грязную землю тысячи изболевшихся душою, ищущих радостного утешения.
Иван Шмелев, Неупиваемая чаша
I.
Было это в 1878 году. Пришел в серпуховский Владычний женский монастырь какой-то забулдыга, отставной солдат из крестьян.
— Желаю, — говорит, — отслужить молебен иконе Божией Матери «Неупиваемая чаша», которая у вас в Георгиевском храме хранится.
— Да мы бы с радостью, дедушка, — отвечали сестры, — только нет у нас такой иконы.
Сел тогда солдат и стал рассказывать свою историю. Рассказал он, что пристрастился на военной службе к вину, а уж как вышел в отставку, так и вовсе дал себе волю: жены нет, детей нет, пенсия кое-какая положена. Чего ж не выпить? Так постепенно и пропил сначала всю пенсию, потом все добро из дома. Стал было поденничать, чтобы на бутылку заработать, да ноги отнялись. И вот в один прекрасный день приснился ему какой-то строгий старик. «Иди, — сказал старик, — в Серпухов, во Владычний монастырь, там в Георгиевском храме есть икона Божией Матери „Неупиваемая Чаша“, отслужи перед ней молебен и будешь здоров и душою и телом». Проснулся солдат, крякнул удивленно, да никуда не поехал. Мало ли что приснится. Да и опять же, если только денег нет, так хоть можно пешком дойти, куда надо. А если и ног нет — куда пойдешь?
Прошло какое-то время, и снова приснился солдату строгий старик. Неизвестно, что он на этот раз ему сказал, только тут уж солдат не выдержал и отправился в дорогу ползком. По дороге христарадничал, ночевал по деревням, если кто в дом пустит. Вот одна старушка сердобольная пустила, напоила, накормила, ноги больные растерла, да спать на печь уложила. А утром — вот тебе и на! — в ноги сила вернулась. И пошел он дальше уже пешком, с палочкой. И дошел.
— Так что вы уж помогите, матушки, надо молебен отслужить, сами видите.
Стали сестры думать, что им делать. Тут одна из них вспомнила, что в коридоре, как из храма в ризницу идти, висит одна старая икона Богоматери, на которой, вроде бы, изображена чаша. Пошли проверить — и в самом деле, висит. Сняли ее, а на обороте так и написано: «Неупиваемая чаша». Перенесли ее в храм, отслужили молебен, и вернулся солдат к себе в деревню трезвым и здоровым.
А о чудотворной иконе после того пошла слава по всей Тульской губернии. Многие приезжали к ней помолиться, и каждому воздавалось по вере его.
II.
«Три года назад я был алкоголиком. В Бога не верил. Выпивал ежедневно по 1-1,5 бутылки водки. Возили меня к „бабкам“, кодировался у Довженко — ничего не помогало. Последний раз меня повели к „народной целительнице“. Она направила в Высоцкий монастырь к иконе „Неупиваемая Чаша“. Приехал, даже перекреститься не умел. Отстоял молебен, купил иконочку, взял святой воды. Ничего не почувствовал. „Целительница“ сказала, что мне 1 год пить нельзя. Я не пил. Сейчас понимаю, что помогла мне не „целительница“, а Матерь Божия».
«24 августа 2000 г. мы с мужем были у иконы Божией Матери „Неупиваемая Чаша“. Приехали к Божией Матери просить помощи, так как муж пил запойно. Был некрещеный. Незадолго до поездки в монастырь крестился. Но запои продолжались с еще большей силой. Здесь, в монастыре, были на службе и на молебне иконе „Неупиваемая Чаша“. И вот по приезде домой мы увидели, что произошло чудо. Муж не только не пьет водку, но даже пиво».
«6 лет назад меня посетило большое горе — запил муж. После того как я с ним посетила монастырь, (это было 4 года назад), муж исцелился, перестал пить».
«Впервые я приехал во Владычний Введенский женский монастырь в 2000 году, после этого не пил год. Потом в это время я изменял жене. У любовницы был какой-то юбилей, и мне трудно было ей отказать, чтобы не выпить. После того как я попробовал кагор, стал со временем увеличивать дозы и вернулся к прежним запоям. Хоть никто и не знал, что я пью, кроме жены. Я понимал, что способствует моему возврату к прошлой жизни: причина — прелюбодеяние. Разорвал все отношения с любовницей, перестал изменять жене и в 2002 году еще раз приехал в ваш монастырь. Был на акафисте „Неупиваемой Чаше“, и с этого времени у меня пропала тяга к алкоголю и, не знаю что хуже, куреву, потому что от курева я страдал больше 20 лет».
Таких историй во Владычнем и находящемся на другом берегу речки Нары Высоцком мужском монастыре за пятнадцать лет накопилось немало. За последние пятнадцать — потому что в 1919 году тот, старый Владычний монастырь закрыли. Самые ценные иконы, в том числе и «Неупиваемую Чашу», перенесли в Никольский храм Серпухова. Но спустя еще десять лет закрыли и его, а все хранившиеся в нем святыни бесследно исчезли. Старожилы говорят, что их сожгли. И только много лет спустя, в 1993 году, в восстановленном Высоцком монастыре появился новый список «Неупиваемой Чаши». Еще через несколько лет снова заработал и Владычний монастырь — и в нем, конечно, тоже был свой список.
До революции «Неупиваемая Чаша» была, в общем-то, почти исключительно местночтимой иконой. В наши дни паломники приезжают в Серпухов уже со всей страны. Алкоголизм и раньше был не чужд русскому народу, а уж за последние сто лет и вовсе стал главным «профессиональным» заболеванием. «Он русский, это многое объясняет». Газеты пишут о спивающихся деревнях и жутких убийствах «по пьяной лавочке», перемежая эти заметки с рекламными блоками «Вывод из запоя на дому» и «Потомственная колдунья Лилиана вылечит от алкоголизма по фотографии». Иногда, словно нехотя, газеты пишут и о «Неупиваемой Чаше»: «Мы, конечно, культурные люди, и понимаем, что это дикость, — слышится между строк ироничный голос просвещенного журналиста, — но для народа это вроде гипноза, так что пусть будет». И совсем уж слабо читается: «Мало ли, вдруг там что-то все-таки есть?»
III.
На серпуховской привокзальной площади взгляд сразу же падает на прикрученные к столбам броские указатели: «Серпуховский Владычний женский монастырь, автобус № 4», «Высоцкий мужской монастырь, автобусы № 3, 8, 20». К остановке как раз подруливает «пазик», едущий по третьему маршруту. В салон заходит интеллигентная женщина средних лет, протягивает кондукторше семнадцать рублей и просит: «Извините, вы не подскажете мне, где выйти? Мне надо в монастырь попасть».
— Царице нашей Небесной, матушке, поклониться едете? — уточняет та, отрывая билетик. — Подскажу, подскажу! Садитесь вот тут, спереди.
По дороге из женщины вытягивают подробности поездки: «Cын как в институт поступил, совсем от рук отбился, у него там друзья, пьянки-гулянки чуть не каждый день». В общем, после зимней сессии у парня остались «хвосты», дело стало пахнуть кирзовыми сапогами, а соседка посоветовала поехать в Серпухов и помолиться у чудотворной иконы, чтобы наставила Матерь Божия непутевого оболтуса на путь праведный. Пассажирки (а мужчин в автобусе почти нет) понимающе кивают и пускаются в воспоминания.
— Вы, женщина, не расстраивайтесь, все у вас хорошо будет. Вот у меня знаете, как было? Муж, как пенсию получит, так все! В запой уходит, и пока все не пропьет, не остановится. А я пошла в монастырь, сорокоуст заказала, так как рукой сняло!
— А я ходила, свечки ставила, а моему хоть бы хны, как пил, так и пьет.
— Ну, значит, вам Господь такое испытание шлет. Или молиться усерднее надо, мало ли. Там лучше знают.
— Тьфу на вас, — не выдерживает толстая женщина, бережно держащая на коленях пакет с какой-то рассадой. — Как сороки разгалделись: «Молиться, молиться!» Лечить алкашей надо, а не по монастырям ездить, деньги просаживать. Горбачев дурак был, и то понимал, что пока водку не запретишь, так и будут пить. Молитесь-молитесь, пускай попы на вашей дури наживаются, вон как разжирели, монастырь отреставрировали, все в золоте у них. Что-то у нас в Серпухове от этих икон алкашей не убавляется. На паперти посмотрите, какие рожи у них стоят. Синие все, еле на ногах держатся, а вы им еще милостыню подаете. Все бомжи туда специально ходят, чтоб побыстрее на бутылку собрать.
Автобус останавливается.
— Ваша остановка, женщина, — говорит кондукторша, — вон монастырь!
IV.
Покровский храм Высоцкого монастыря набит до отказа. Литургия давно закончилась, сейчас высокий монах с усталыми глазами служит панихиду, скороговоркой читая длинный список имен из помянника. После панихиды будет молебен «Неупиваемой Чаше», все собравшиеся как раз ждут его. Икона висит прямо напротив входа, к ней тянется длинная очередь желающих приложиться. Бабушка в черном платке помогает трехлетнему малышу поставить свечку. За стеклом киота висят тяжелые гроздья золотых колец, браслетов, цепочек и крестиков — это благодарственные подношения. Те, кто уже приложился к иконе, стоят в стороне и перешептываются о чем-то своем. Три мужичка с испитыми лицами, забывшись, заговаривают во весь голос.
— Выйдите из храма и там болтайте! — неожиданно прерывает панихиду монах и в наступившей тишине спокойно продолжает:
— Со святыми упокой!
Основная масса народа, впрочем, и так толпится на лестничной площадке, у иконной лавки. В помощи от пьянства нуждаются не все, многие просто хотят поклониться известным святыням. Только что подъехали два автобуса с паломниками, один из Йошкар-Олы, второй еще из какого-то дальнего города. Паломники покупают сувениры: иконки, ладанки, освященные сухарики, открытки с видами монастыря. Некоторые подходят к двери и украдкой фотографируют интерьер храма на мобильный телефон, не смущаясь тем, что здесь же висят два плаката: «Фото- и видеосъемка на территории монастыря запрещена» и «Выключите мобильные телефоны». Те, кому нужны молитвы, торопятся до начала молебна подать записки «о здравии». Многие покупают маленькие бумажные «Неупиваемые чаши» и несут приложить их к большой иконе.
Женщину, стоящую за прилавком, со всех сторон забрасывают вопросами: «А кому молиться, чтобы квартиру не ограбили?», «А колечки на иконе настоящие?», «А если я не помню, крещеный человек или нет, за него можно записочку подать?», «А эти свечки точно на негасимой лампаде обжигали?», «А детские молитвословы у вас есть?», «А это настоящая икона или копия? А где настоящая?» На все вопросы служительница отвечает, успевая почти непрерывно принимать записочки, считать деньги и заворачивать покупки.
Я хожу и внимательно вслушиваюсь в чужие разговоры.
— У него астма, а он никак курить бросить не может, — говорит своей соседке по очереди ярко накрашенная женщина лет сорока в повязанном поверх джинсов длинном платке и «вьетнамках» со стразами. — Алана Карра я ему уже подсовывала, не помогло, теперь вот сюда приехали. Я в душе-то в Бога верю, но в церковь редко хожу, конечно. Теперь, может, чаще буду. Надо, конечно, ходить-то.
— А Леха новый человек стал. Он же слесарь, у него руки золотые, нарасхват всегда. Только все пропивал. А теперь уже второй год не пьет, машину купил подержанную, — это довольно молодой (лет 30, не больше) парень, с характерно одутловатым лицом рассказывает согласно кивающему коренастому мужичку лет пятидесяти.
— Нет, на кодирование мы не ездили, — говорит беременная молодая женщина, сжимая в руках листовку «Помощь страдающим от пьянства». — Да шарлатанство это все. У меня отец, Царствие ему небесное, и кодировался, и зашивался, ничего не помогало. Так что на это у меня надежды никакой.
V.
После молебна иконная лавка снова наполняется людьми.
— Йошкар-Ола! — кричит руководитель паломнической группы, — не расходитесь, ждите экскурсовода на Соборной площади!
— Слышала? Сейчас на экскурсию пойдем, — молодая девушка в белом платочке и цветастом платье дергает листающую книги подругу за рукав.
— Ага, — мрачно отзывается та. — Уж лучше бы трапеза поскорей. Я думала, хоть просфорку после молебна скушаю, а тут просфорки не дают.
— Я сухарики освященные купила, хочешь?
Пожилой мужчина внимательно переписывает расписание богослужений.
Я выхожу из монастыря, фотографирую открывающийся от крепостной стены чудесный вид на Нару, присаживаюсь на скамейку и наблюдаю за суетой у монастырских ворот. Там просит милостыню сгорбленная старуха. Вокруг нее бегает маленькая девочка. Четверо бомжей, перед молебном тоже побиравшихся у входа в монастырь, на сегодня, видимо, работу уже закончили. Они отошли в сторону, к автобусной парковке и сели на травку. Один, ухмыляясь, достает из кармана пластиковую бутылку с прозрачной жидкостью. «Ну, наверное, вода. Жарко, люди захотели пить», — уговариваю я сама себя, вспомнив тетку с рассадой. Бродяга в красной шапочке залихватски отхлебывает из горла, с удовольствием крякает и передает бутылку по кругу.
Я решительно встаю, но прежде чем зашагать в сторону остановки, обращаю внимание на худую женщину с изможденным лицом, только что вышедшую из монастыря. Ее догоняет удивительно красивая девочка лет десяти с двумя толстыми косами до пояса.
— Мама, мама, я знаешь, что сейчас видела? Там вот такая вот малюсенькая икона продается и стоит знаешь сколько? Сорок тысяч рублей! Это как?
— У нее оклад золотой, наверное, доча. Или серебряный, не знаю. Ну, пойдем.
Она берет дочку за руку, оборачивается лицом к воротам, крестится и вдруг начинает плакать навзрыд. Девочка смущенно прижимается к матери. Я останавливаюсь.
— Вам помочь?
Женщина отрицательно качает головой.
— Я от счастья. У вас муж не пьет? Вы сами не знаете, какая вы счастливая. Я теперь тоже счастливая, наконец, слава Богу! Какое счастье, Господи!