Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Русская жизнь » №12, 2008

Порядочный арестант

I.
Иван Александрович Найденов познакомился с Надеждой Михайловной Квачковой у окошка для передач в СИЗО «Матросская тишина», и потом, когда сторонники Владимира Квачкова собирали для его семьи деньги, Надежда Квачкова («Общак я держала», — говорит она) часть денег забирала себе, а остальное делила между Яшиными и Найденовыми. Вот Роберт Яшин — тот кум Надежды Михайловны (она — крестная мать дочери Роберта), близкий человек, а с сыном Ивана Найденова Александром Квачковы прежде знакомы не были, и сейчас Александр шутит: меня, мол, посадили за то, что я однажды пил водку на даче у Квачкова. Однажды — это 16 марта 2005 года, за сутки до покушения на Анатолия Чубайса. На 18 марта полковник пригласил на дачу гостей («Сабантуй по случаю выхода моего секретного двухтомника», — это не фигура речи, на двухтомной монографии о теории спецопераций действительно стоит гриф «секретно»), к этому дню нужно было отремонтировать электропроводку, на электрика не было денег, поэтому Квачков позвал Роберта, «пятнадцатилетнего капитана» (в смысле — 15 лет назад уволился из ВДВ в капитанском звании), а Роберт пришел со своим приятелем сержантом запаса Найденовым, с которым Квачков, по его словам, лично познакомится уже во время следствия, но теперь все они — Квачковы, Найденовы и Яшины — чувствуют себя близкими родственниками. «Им следователи открытым текстом говорили: дайте показания против Квачкова, пойдете свидетелями. Они не дали», — говорит Найденов-старший. Квачков подхватывает: «А мне следователь говорил: готовьтесь к пожизненному заключению, как будто меня этим можно испугать. Я же православный человек. Если Господь послал мне это испытание — значит, так тому и быть, я на земле должен делать то, что мне положено, и верой своей поступаться не могу. Беса называю бесом, антихриста — антихристом, негодяя — негодяем».

II.
Соседи Квачковых по даче (это не Жаворонки, близ которых произошло нападение на кортеж Чубайса, а чуть дальше по Минскому шоссе, 30 километров от МКАДа) — венгерско-русская семья, и мальчик Шандор двенадцати лет, когда родители ему сказали, что Квачков сидит в тюрьме, написал в «Матросскую тишину» письмо: «Дядя Вова, я не знаю, кто такой Чубайс, но работы он меня лишил». Работа — это мытье автомобиля: Шандор мыл Квачкову машину, а тот ему за это покупал лимонад. «Об этом письме нам соседи уже потом рассказали, а до меня оно не дошло, — рассказывает Квачков. — Многие письма изымали, не доходили до меня, а со свиданиями вообще кошмар был — последний раз жену я видел во время восемнадцатидневной голодовки, когда ее попросили ко мне прийти и уговорить меня начать есть. Это был февраль 2006 года, а до того — два свидания было. У Найденовых — вообще одно во время предварительного следствия. Представьте — сидят убийцы и насильники, которым исправно дается по два свидания в месяц, как и положено. И сидят офицеры, к которым родных не пускают совсем. Что тут можно сказать? Все как раньше — социально близкие — они, и мы — враги народа».
О тюрьме (это не только «Матросская тишина», за три года содержания под стражей Квачков побывал, кажется, во всех СИЗО Москвы и области) полковник Квачков отзывается, однако, настолько тепло, насколько вообще можно тепло вспоминать о тюрьме. «Отношение ко мне было доброжелательным и со стороны администрации, и со стороны сокамерников. Ходорковского (в „Матросской тишине“, как известно, они сидели вместе. — О. К.) прессовали гораздо сильнее, чем меня. На тюремном жаргоне я был — „порядочный арестант“ или „мужик“, и хотя каждый раз, когда меня вызывали на выход с вещами, я не знал, куда меня ведут и что со мной будет, все равно в тюрьме безопасности было больше, эксцессы были маловероятны, а здесь — здесь я допускаю, что меня могут убить».
В одной из тюрем вместе с Квачковым сидел израильский полковник Яир Кляйн, арестованный в России по запросу Интерпола и ожидавший экстрадиции в Колумбию. Они подружились, и Квачков однажды сказал ему: «Вот смотри, ты иудей, израильский полковник. Я православный, русский полковник. Мы очень разные, но враг у нас общий — ЦРУ». Кляйн, которого обвиняют в пособничестве наркомафии, при том, что он уверен, что все дело в том, что он, работая в Колумбии, как-то помешал американской разведке, с Квачковым согласился. Хорошо, когда есть общий враг.

III.
Главный вопрос, который задают Квачкову все его оппоненты, — это вопрос о противоречии между его (ныне признанной судом присяжных) невиновностью и его отношением к Чубайсу. Если «молодец, правильно он этого Чубайса» — то Квачков, получается, все-таки виновен, а если он невиновен, то и античубайсовская риторика в его устах выглядит странно. Раз уж не покушался — то чего кулаками махать? «Я не вижу здесь противоречия, — говорит Квачков. — Если это действительно было покушение на Чубайса, то я не считаю его преступлением. Это так. Но я здесь — комментатор, эксперт, я просто даю свою оценку этому событию, а сам я, поскольку не имею к этому происшествию отношения, могу сказать твердо: я невиновен. Запишите большими буквами».
Об аргументах обвинения Квачков рассказывает с удовольствием и явно не впервые. Знаменитые куски поролона, на которых, по версии следователя, лежали в придорожном овраге участники покушения и которые были обнаружены на даче у Квачкова, по его словам, являются разными кусками. «У меня действительно был поролон, — говорит он. — Собачий поролон такой, пес на нем спал, чтобы полы на даче не портить. Семь кусков, все размеры зафиксированы в деле. Но те куски поролона, которые нам предъявляли — во-первых, их не семь, а шесть, а во-вторых, у них совсем другие размеры: на десять сантиметров шире, чем у меня. В чем здесь дело? Как будто вы не представляете, как работает наша правоохранительная система. Позвали ментов, сказали им — купите поролона, чтоб как у Квачкова. А менты же — они люди не очень умные. Купили меньше, чем надо, разрезали неправильно, остаток денег пропили — и так сойдет. А прокуратура не обратила на это внимания. Знаете, как я людей, которые работают в прокуратуре, называю? СМС-маугли. Эсэмэску они отправить в состоянии, а что-то большее — это уже не для них, мозгов не хватает».

IV.
Сам Квачков склонен думать, что покушение на Чубайса было подстроено специально и именно для того, чтобы посадить его, Квачкова, в тюрьму. Зачем? «Все очень просто. История началась еще в 1996 году, когда мы с Павлом Поповских (мы с ним учились вместе) начали пробивать идею создания на базе ВДВ войск специального назначения. Шпак, тогдашний командующий, идею поддержал, собрали представительную научно-практическую конференцию под эгидой Батурина, который тогда был помощником президента по национальной безопасности. Лева Рохлин, с которым мы в Афганистане служили, привел на конференцию многих серьезных людей и из Госдумы, и из правительства, но сам не пришел, потому что в опале тогда уже находился, и решил, что его присутствие мне может помешать. Я был основным докладчиком, говорил о теории спецопераций и о войсках спецназначения, все меня поддержали, а потом об этом узнали американцы — узнали и пришли в ужас, потому что если русские вернутся к спецоперациям, то ничем хорошим для США это не закончится. После этого с интервалом в несколько недель — Батурина отправили в космос (помощник президента РФ Юрий Батурин в 1998 году действительно летал в космос. — О. К.), Пашу Поповских — в тюрьму по делу Холодова, а меня — уволили из Вооруженных сил, но Юрий Балуевский, который тогда возглавлял Главное оперативное управление Генштаба, помог мне устроиться в Центр военно-стратегических исследований Генштаба. И пять лет в своем кабинете в Генштабе окнами на памятник Гоголю я разрабатывал теорию спецопераций. 18 марта 2005 года был запланирован выход монографии, а 17-го меня вытащили на Минское шоссе».

V.
Строго говоря, на Минское шоссе вытащили не самого Квачкова, а его старшего сына Александра, который работал охранником в одном из московских ЧОПов и занимался «спектром серых услуг» — то есть на неофициальных условиях участвовал в рейдерских захватах и нелегальной оперативно-розыскной деятельности (Квачков почему-то рассказывает об этом совершенно спокойно). По одному из таких дел неизвестный контрагент назначил Александру встречу — вначале в Краснознаменске (закрытый городок близ Голицыно на том же Минском шоссе), а потом перенес ее прямо на дорогу. Встретились; потом этот эпизод станет дополнительным аргументом следствия в пользу того, что Квачков во время покушения был в районе поворота на Жаворонки. Когда Квачкова арестовали и мобильный телефон у него уже был изъят, в 20 часов 57 минут 17 марта с изъятого мобильника (у Квачкова есть распечатка с данными по звонкам за тот день) кто-то позвонил Александру — и с тех пор его больше никто не видел. Александр Квачков до сих пор находится в розыске, и отец говорит, что уверен — как только станет ясно, что его оправдали не понарошку, сын обязательно появится. Я выключил диктофон и, дав Квачкову слово в случае чего молчать, спросил, в самом ли деле он не знает, где находится сын. Квачков перекрестился и сказал, что не знает.

VI.
Насчет того, понарошку оправдали или нет — тут и у Квачкова особых восторгов нет; он говорит, что прекрасно понимает, что как только оправдательный приговор вступит в силу, найдется какая-нибудь процедурная зацепка, которая позволит посадить его заново (прогремевшую беседу с Сергеем Пархоменко на «Эхе Москвы», когда Квачков сказал, что страной правит еврейская мафия, а ведущий в ответ стал раскручивать его на продолжение антисемитской эскапады, Квачков считает спланированной попыткой подвести его под 282-ю «экстремистскую» статью УК). Он еще раз благодарит присяжных, говорит, что «если в России отменят суд присяжных, то правосудие окончательно умрет». Я спрашиваю его, не хочет ли он, пока есть возможность, скрыться где-нибудь на Украине, это сейчас модно, но он отвечает, что «это пускай Чубайс скрывается, а я в своей стране».
Года два назад, между прочим, Чубайс в интервью газете «Завтра» сказал, что, в принципе, представляет ситуацию, когда он и Квачков окажутся по одну сторону баррикад — например, в случае внешней агрессии. «Лукавство, — говорит Квачков. — Внешняя агрессия уже идет, и среди агрессоров — Чубайс».

VII.
Если же случится так, что оправдательный приговор окажется окончательным, и никакого повторного рассмотрения дела новой коллегией присяжных не будет, Квачков, конечно, займется политикой. «Если уж я стал известен, то это нужно использовать. Бороться за восстановление Вооруженных сил, за избавление их от нынешнего мебельштурмбанфюрера, вести страну к православному социализму. Я считаю, что духовная жизнь государства должна определяться религиозными ценностями, и государство должно быть не правовым, а православным. В социально-экономической сфере я близок к коммунистам — необходима национализация предприятий ВПК, природных ресурсов, банков, а без национально-освободительной борьбы это невозможно». Как должна выглядеть нацонально-освободительная борьба, Квачков не говорит, но газеты много раз, пугая либеральную интеллигенцию, цитировали его выступление перед школьниками в 2002 году: «Вы все, наше любимое подрастающее поколение, должны в любую секунду быть готовыми стать калеками. Или даже не просто калеками физическими, а еще и умереть. И чувство готовности стать калекой надо в себе культивировать. Это первая составляющая подвига. Оружие в ваших руках — это очищающая сила. И она — в вашем праве убить человека напротив. Ты знаешь, что можешь прихлопнуть врага, и очищаешься. Очищение оружием — второй элемент подвига».

VIII.
Выйдя из тюрьмы, Владимир Квачков позвонил в исследовательский центр Генштаба — если сидел зря, обязаны восстановить на работе. Начальник спросил: когда можешь выйти? Квачков сказал, что готов хоть завтра, начальник посмеялся — завтра праздники, отдохни день-два и приходи. На самом деле, пока на руках нет решения суда, основанного на вердикте присяжных, ни на какую работу Квачков выйти не может — но коллеги ждут, и сам он хочет. Хотя никто ему, конечно, не даст выйти на работу, и памятника Гоголю из окна рабочего кабинета он больше не увидит.

IX.
Я разговариваю с Владимиром Квачковым и очень хочу поверить ему — и в то, что он не покушался на Чубайса, и в то, что все выпавшие на его голову злоключения — результат противодействия загадочной теории спецопераций, которую он разрабатывал у себя в Генштабе. Логическая конструкция «он действительно хотел убить Чубайса, но присяжные, которые тоже ненавидят Чубайса, оправдали его, невзирая на убедительные доказательства его вины» — конечно, очень проста и удобна для всех, но поскольку прокуратура, предъявляющая суду убедительные доказательства, — это скорее несмешной анекдот, чем характерный признак сегодняшней России, то грош цена и всей этой антиквачковской логике. Пока не доказана его вина — он невиновен, а вина его действительно не доказана, более того — он уже признан невиновным. А если так, то спорить о его невиновности, искать способы повторной его посадки в тюрьму и более успешного с точки зрения прокурорской отчетности приговора — это и есть тот самый правовой нигилизм, который сегодня в нашей стране справедливо провозглашен одним из ключевых зол. Квачков оправдан, успокойтесь, не трогайте его больше.
А если вдруг он когда-нибудь придет к власти, казнит Чубайса и прочих, по его терминологии, оккупантов, начнет применять свою теорию спецопераций на практике и строить свой православный социализм — историки будущего назовут это издержками демократии. Грустно, конечно, но ведь так и будет.

Архив журнала
№13, 2009№11, 2009№10, 2009№9, 2009№8, 2009№7, 2009№6, 2009№4-5, 2009№2-3, 2009№24, 2008№23, 2008№22, 2008№21, 2008№20, 2008№19, 2008№18, 2008№17, 2008№16, 2008№15, 2008№14, 2008№13, 2008№12, 2008№11, 2008№10, 2008№9, 2008№8, 2008№7, 2008№6, 2008№5, 2008№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№17, 2007№16, 2007№15, 2007№14, 2007№13, 2007№12, 2007№11, 2007№10, 2007№9, 2007№8, 2007№6, 2007№5, 2007№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба