***
Посетила новое казенное присутствие — регистрационную палату по недвижимости. Все сделано будто бы «по-людски» — столы для заполнения бланков, ручки, много окон в зале и даже хорошие кожаные диваны, но главное сохранили: наклонную позу для посетителя. Чтобы объяснить что-то клерку, надо непременно наклоняться в узкую щель между барьером и стеклом, пихнуть локтем или задницей стоящего сзади — посетитель должен чувствовать себя просителем, — и кланяться, кланяться. С уважением думаю о неистребимости бюрократической эргономики.

***
Ночью сажусь в анапский поезд на небольшой станции в 300 км от Москвы.
Проводница, проверив билет, вдруг загораживает проход:
— На этой станции, — говорит она, помотав головой, — никто никогда не садился!
Трезвая — но у нее солома в волосах, с чего бы?
В купе ужинает курортное семейство, молча доедает дорожный запас. Измученные жарой и сутками дороги, едят через силу, почти страдальчески. Воняет курица, текут краснодарские помидоры, уксусный дух идет от домашнего вина в пластике. Еда не должна пропадать, — и тяжело, мрачно работают челюсти, по подбородкам стекает горький рабочий пот.

***
Война породила множество интеллигентских стенаний о Мамардашвили, Данелии и водах Лагидзе. «Мы воюем с нацией великой культуры».
Божественный диалог в блогах:
— Это что же, в 41-м году должны были советские солдаты мучиться — как же мы можем с ними воевать? Это же народ великого Гете, Шуберта, Гегеля, Баха... К сожалению, наличие Баха не есть гарантия от появления Гитлера...
— Народу великого Пушкина, как обычно, вообще все равно: грузины-осетины — один х... хачики . Все, кто чуть не тем цветом волос или акцентом — враг. И против этого чудесного простонародного взгляда читать на ночь Баха точно не поможет...
Господи, ну почему как об «этом простонародье» — так непременно чайка по имени Митрофан Простаков?

***
Старуха в очереди рассказывает: работала на кондитерской фабрике, каждый день ели по торту.
Муж-покойник сухие торты в помойку отправлял, требовал пропитанный коньяком. У мужа перед смертью был вес под двести кило, у нее диабет.
— Зато пожили, — с удовлетворением говорит она и причмокивает. — Не то, что вы, голытьба.

***
Горничная принимает номер перед выездом. Ласково смотрит на оставленный шампунь.
— На самолетике летите? Я все думала: зачем нам дамы шампуни дорогие оставляют, гели, лучше бы дали чаевые. А потом мне сказали, что это закон такой хороший, что жидкости нельзя провозить.
— Хороший, — злобно думаю я. Окормление горничных, беспредел буфетных касс в зале ожидания — сто рублей за глоток минералки...
— Опять для сухих волос, — возмущается она, прочитав этикетку. — Ну и что мне с ними делать прикажете?

***
В Грицовской школе Веневского района наладили систему отопления! Эту сногсшибательную новость я прослушала по тульскому телевидению раз восемь за вечер. Восемь лет температура в школе, где учатся 500 детей, не поднималась выше 12 градусов — но в этом году, благодаря усилиям депутата Х, предпринимателя У и районного начальника Z, впервые будет тепло! Любовно показывают новые трубы, батареи. У благодетелей, раздающих интервью, такой гордый вид, словно они новую очередь Северстали запустили. И, конечно же, ни слова о том, кто устроил это массовое вымерзание детей, как стал возможен этот многолетний форс-мажор и — главное — что же тогда происходит в других школах, до которых не дотянулась еще депутатская благодать? Еще раз понимаешь, что катастрофическое состояние — унылая норма, не вызывающая даже предположений о том, что люди, может быть, не выполняют служебных обязанностей, что у ситуации есть конец и начало. Нет — «оно само», никто не виноват.

***
Известная благотворительная организация объявила о приеме вещей для пострадавших в Южной Осетии.
— Только новые, хорошие вещи! — с угрозой сказала женщина из телевизора. — Обязательно с этикетками, вещи без этикеток не принимаем.
Душок от этого... Скоро другие тети и дяди — осетинские, московские и питерские — намекнут: «Только импортные стройматериалы! Квартиры без евроремонта не принимаем!» — и обыватель, потянувшийся было за кошельком, скажет себе: стоп. Впрочем, его не спросят — в иных регионах административные гении, как сообщают блоги, уже начали вычитать по 1/6 из зарплат. А министр образования объявил, что пять цхинвальских школ будут восстановлены за счет средств национального проекта «Образование», в бюджете которого так кстати сэкономлены средства на оборудование и выплаты классным руководителям. И против быть как-то кощунственно. Но душок...

***
Отпускники по-прежнему едут в Абхазию — с чадами, домочадцами и домашними животными. Вымечтанный отдых, благословенная земля, «родные люди». У них какая-то священная уверенность, что с ними ничего не произойдет, потому что война — это «где-то там» и «когда-то там», а от Кодорского ущелья до гагрских пляжей — дистанция огромного размера. Можно только позавидовать безмятежности миддловского внутреннего мира.

***
Казус в Улан-Удэ: шестиквартирный деревянный дом в центре города оказался под сенью свежевыстроенного здания республиканского Пенсионного фонда — здания современного, роскошного (Пенсионный фонд других не строит). Внезапно оказалось, что земля, на которой стоит дом, по документам стала собственностью Фонда (как — никто не знает, но как-то стала), — и жителям квартир (три приватизированные и три социального найма) предложили освободить помещение. Самое потрясающее в этой истории, что не только «социальщики» покорно ушли из дома (как говорится, в никуда), но и две приватизированные квартиры были освобождены по требованию надменного соседа. Осталась одна семья — судебные тяжбы, обжалования, оборона... Хороший почин: богоугодное заведение начинает и выигрывает. И какие еще патерналистские учреждения станут захватчиками частной собственности — собесы, ВТЭКи, отделы опеки и попечительства?

***
Пенсионерка из Кузбасса в 60 лет закончила вечернюю школу, а в 62 поступила в педагогическую академию. Для этого ей пришлось посещать подготовительные курсы и сдавать ЕГЭ; в 67 она станет дипломированным педагогом. Это пенсионное студенчество — норма на Западе и совершеннейшая экзотика у нас.

***
В среднерусском райцентре — привычная пыльная неподвижность, вздыбленный асфальт, бабушки с незрелыми яблоками и морковкой (продать хоть что-то) — и сплошное «Бенилюкс» со Средиземноморьем на вывесках. Идешь мимо «Венеции», «Версаля» (уцененная мужская обувь), «Монако» (секонд-хэнд), «Люксембурга» (все по сто рублей), причем пышность имени обратно пропорциональна классу товара. В самых бедных семьях, конечно, самые богатые имена. Вот на Урале и в Сибири лавкам дают добротные женские имена: «Мария», «Ольга», «Валентина» — и глаз радуется, а здесь — сплошное смущение.
Искала «Гаагу» или «Страсбург» — нет, пока что не в моде.