Из архивов общества

SEMINARIUM HORTUS HUMANITATIS.

Тетради с записями телефонных бесед Сергея Успенского.

Запись за 19 сентября 1996 года.

Двенадцать часов ночи. Звонит Сергей Успенский. Сообщаю о том, что в ближайшие дни мне предстоит провести урок в 5-м классе на тему: «Олимпийская религия древних греков». Как я могу это сделать, если ты утвер-ждаешь: преподавать нужно, основываясь на актуальности и интересе. Как Зевс может быть актуальным для 12-летнего ребенка?

Сергей Успенский (после непродолжительной паузы):

Докажи детям присутствие Зевса и его реальность.

Я:

Полагаю, это шутка.

Для пятиклассников Зевс — это выдумка древних греков. В учебнике истории Древнего мира дается стандартный набор сведений из древнегреческой мифологии. Зевс — царь и отец богов и людей, верховное божество Олимпийской религии из третьего поколения богов, следующего за титанами и т.д.

Сергей Успенский:

Боги — это объект для сбора этнографического материала и одновременно филологическая проблема.

То, о чем мы говорим: в каждом аспекте мышления мы сталкиваемся с проблемой разделения на эйдос и на мир простых верований, доксу. Зачем бог нужен этнографу, собирающему сказания о местах почитания олимпийцев, зачем бог нужен Декарту и зачем бог нужен даме, ставящей свечку в церкви перед иконой Николы Чудотворца?

Я:

Вчера посетил богослужение, во время которого верующие возмущались тем, что некоторые посетители сидели во время чтения Евангелия.

Сергей Успенский:

Возмущение — это доксический показатель. Когда перед нашим взором возникают эйдосы, возмущения в церкви возникать не будет.

Эйдос задает вещь. Материя — это материал, в котором оформляется эйдос. Из школьных учебников ученики узнают, что человек познается через окружающий мир. Но у Платона человек познается и через себя. А вот у Аристотеля, давшего начало парадигме теории познания, познание через себя уже невозможно. В тибетской традиции: все есть проявление энергии. В европейской традиции: информационное поле проявляется через акты восприятия.

Вспомни, в лекциях В.В. Бибихина: один предмет, но разные акты восприятия, обуславливающие деятельность. Вот, например, собачья будка. Мы в ней видим собственно собачью будку, собака — свой дом, червь — пищу. Почему же наш мир такой, а не другой? В XX веке самолеты летают, машины ездят, корабли бороздят океаны. Мир же австралийского аборигена совсем другой. Куда ему ехать на трамвае? На охоту ведь таким образом не поедешь. Весь предметный мир нас задает. Изменить мир мы можем, но не таким образом, переставив обычным порядком предметы из европейской цивилизации в первобытную среду. В информационном поле аборигенов трамваи вовсе не нужны. Определенные заданности возникают внутри человека. Изменять нужно не домá, а людей. Мы не можем из собственного состояния взглянуть на мир глазами крокодила. Мы волей-неволей переносим сформированные представления, где-то белее, а где-то менее детерминированные на свой манер. Особенно сложны трансформации в тех обществах, где эти заданности жестко детерминированы существующей когнитивной парадигмой и культурой. Нужно разбираться, что можно, а что нельзя изменять и тогда уже пытаться перестроить, например, отношение Диогена, сидящего в бочке. Есть одни отношения, которые меняются, а есть неизменные заданности (хотя и здесь можем говорить об их условности). Если увеличить толщину оконного стекла, то вид на улицу из дома будет выглядеть несколько иначе. Но сам предмет пуст, однако наши заданности нам что-то говорят об увиденном. Эти заданности существуют в сознании. В причинно-следственной цепочке действий: ни в одном из актов деятельности нет ни причины, ни следствия. Но наши действия рождают очередную причину.

Возвращаясь к школьному уроку, ты должен понимать, что реальность и есть заданность, некоторая необратимость.

Я:

Зевса, таким образом, есть возможность воспринимать доксическим или эйдетическим образом?

Сергей Успенский:

Когда эйдос перед нашим взором, то возмущения в церкви не будет. Можно будет видеть единство противоположностей, при этом то выбирать себе бога, то отказываться от него. При эйдосе возникает ясность, почему выбираю именно этот путь, а не другой.

Есть уровни сознания, где вне понятия бога нет никакой работы. Как бы ты ни был верен науке, но если ночью ты посмотришь на луну, возникают ощущения. Сложно почувствовать вращение Земли вокруг солнца. Синее небо и светило, земля, ветер — стихии вызывают в человеке переживания. Море всегда живое, оно волнуется. Каждый раз переживание как движение души осознается как нечто конкретное, непосредственно связанное с тобою. В моем атеизме бога невозможно вытеснить объяснительным мотивом природы. Я не могу из этого мира взять и выкинуть представление об его разумности и упорядоченности. Но что возникает из этого? Наше понятие бога непосредственно вытекает из моей конкретной работы с сознанием.

Верующие люди ходят в церковь, но на бытовом уровне не отрабатывают понятия. Совершают ритуал, но где при этом переживания? Если нет подобной работы, еще не означает, что ритуал следует заменять на другое. Надо еще понять, что для меня значит данный ритуал, дабы выйти на необходимый уровень осознанности. Иначе возникают проблемы. Для меня ритуал действует одним образом, для других — другим образом. И если не разжигают костры инквизиция, то высвобождается место для социальных конфликтов. Христианство много переняло из язычества. В буддизме в целом ряде его направлений предполагается свободное отношение к обрядности, Божествам. Мара, например, отождествлялась с неведением. Когда подходим к осознанию и знанию, Мара исчезает. Демоны, таким образом, обращаются. Вот тебе и задача — обратить сатану.

Нынешний вульгарный атеизм подразумевает веру в научное преобразование мира. Но не весь атеизм столь примитивен. Есть атеизм Демокрита, даосов, буддистов. Те уровни атеизма не имеют идею бога как обязательную. Можно обойтись и без бога, но необходимо работать с сознанием. Причем даже без бога мир продолжает другими атеизмами населяться энергетическими сущностями. Однако, познавать надо самого себя, а не сущности. А это столь же бесконечная задача, как и загадка бога. У Декарта меняется отношение к богу на cogito. Познается идея бога, мысль о боге, а не сам бог. Есть феномен бога, раскрывающийся как задача сознания. Дальше присутствующее понятие надо применять. Вот что угодно делать.

Нам удобнее бога рассматривать как традицию. Мы знаем четыре возможных вида веры: в Ветхом Завете, в исламе, иудаизме и христианстве. База одна, бог один, а разработок веры много. Если не будет разработок веры или традиции, будет вражда между католиками и православными, как например, было в XI веке.

Наша задача: имеющийся этнографический, историко-культурный материал трансформировать. Трансформированный материал мы можем воспринимать как проблему традиции, т.е. передачи знания.

Я:

Зевс как проблема передачи знания? Где же сегодня присутствует античная традиция? Реальна ли она?

Сергей Успенский:

Сделай простое противопоставление, что реально, а что нет. Дай детям задание доказать присутствие Зевса. Или пусть докажут, что Зевса нет. Нарисуй простую табличку из двух граф.

Жрецы считают, что Зевс реален, а ученые — Зевс нереален. Что из этого получилось? Жрецы думают по-одному, а ученые по-другому. Почему ученые правы? Какие аргументы в пользу этого? Ученые умнее жрецов и называют последних обманщиками. Почему? Потому что богов не нашли на Олимпе. Эллины их и не искали. Месторасположение бога имеет какое-либо значение для понятия реальности? Где лучше пребывать, в Академии наук или на Олимпе?

На чем основано современное знание, на эксперименте? Пусть пятиклассники проведут эксперимент и удостоверятся в наличии или отсутствии Зевса. У современных детей нет опыта присутствия Зевса, а у детей эллинов такой опыт был.

Следовательно, для тех, у кого есть опыт присутствия Зевса, бог реален, а у кого такого опыта нет, Зевс нереален. Теперь мы подошли к определению древнегреческого бога: присутствие и не присутствие одновременно и есть Зевс.