Предыстория

      На одном из рижских концертов Анна Герасимова (Умка)1 совершенно бесплатно раздавала привезенную из Москвы книгу. Книгу странную прежде всего тем, что ни названия, ни имени автора на ней указано не было, не было также и никаких выходных данных вроде индекса, тиража и проч., разве что страницы пронумерованы, числом 138, имеется две части с названиями фрагментов (хоть и без оглавления) и картинка на лицевой стороне — черно-белая фотография с ликующей молодежью, очевидно на каком-то рок-концерте. Как выяснилось, отпечатан в Москве был только привезенный тираж, сама же книга оказалась полностью посвящена жизни рижской «контркультуры», прежде всего музыкальной, перед развалом советской империи. Книга автобиографическая, то есть автор сам является участником и свидетелем всех событий, о чем и рассказывает от своего лица в более или менее самостоятельных эпизодах. Именно последнее обстоятельство, то есть документальная ценность этой безымянной книги, и привлекло наше внимание. Впрочем, впоследствии нашелся и автор, любезно разрешивший нам публикацию своего сочинения, фрагмент которого после необходимой редакции мы и предлагаем читателю. Все имена, встречаемые в тексте, подлинные.
      Автор: Геннадий Эдельштейн, музыкант. Находился у истоков рижского рок-клуба. Лидер весьма известной группы «Поезд ушёл». С 1999 по 2012 годы владелец рок-кафе «Саксофон».

«НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ»

      Я страшно обрадовался, услышав Мишкин голос.2 Очередной ледоход, вызванный перестройкой, колол единое пространство как огромной страны в целом, так и человеческого общения, и каждый норовил занять свою льдину. Все ринулись зарабатывать, и встречаться попросту было некогда. Поэтому Мишкино возвращение в прямом смысле восполнило начавшую было расширяться брешь.
      — Ну, как ты? — спросил я. — Целую вечность тебя не слышно было.
      — Заезжай, есть разговор. Я хочу тебя тут кое с кем познакомить.
      Я поинтересовался: «С кем?», — и он ответил, что мне несомненно будет интересно.
      С радостью я вошёл в подъезд с камеями, и их отбитые носы уже выглядели не только проказой местной шантрапы, а жалкой, искаженной гримасой исчезающей страны.3 Мишка сильно похудел, но его глаза светились радостью встречи, и я почувствовал теплоту возвращения в привычный и такой любимый мною мир. Мы делились новостями. Я рассказывал о наших общих знакомых, о событиях тех дней. Миша, к моему удивлению, тоже довольно активно реагировал на происходящее вокруг и был в курсе многих дел. Чуть позже он предложил прогуляться с целью познакомить меня с тем, о ком он говорил. Мы вышли из дома и проехали несколько остановок на троллейбусе, затем пошли пешком, пересекая параллельно тянувшиеся улицы Ленина, Петра Стучки, Кришьяна Барона и Суворова. Дойдя до Суворова, мы повернули налево и не спеша пошли в сторону Артилерияс. Свернув, мы пересекли парк и вышли к Авоту. Высокий, остроконечный шпиль старой заброшенной кирхи мрачно дырявил небо. В советское время это место считалось отшибно-бомжовым и атмосфера, учитывая находящуюся практически рядом больницу «Красного креста», была соответствующей. К моему удивлению, мы направились именно к церкви. Подойдя ближе, я увидел группу людей, стоявших перед главной лестницей, на ступеньках которой стоял человек невысокого роста и, держа в руках мегафон, от которого вился по земле синий провод, что-то вещал в него. Когда проявился смысл слов, которые искажал мегафон, я понял, что это проповедь. Выкрики «Аллилуйя!» и реакция людей, обступивших лестницу, мягко говоря, потрясли меня. Казалось, что я попал на нелегальное сборище каких-то экстремистов. Шло ранне-перестроечное время, и всё это, учитывая абсолютно атеистический фон гигантской страны, выглядело необычно и смело. Когда проповедь закончилась и люди стали расходиться, предварительно узнав дату следующей сходки, Миша подошел к человеку, сматывающему провод мегафона и, поздоровавшись, указал на меня. Человек обернулся и улыбнулся. Его лицо, немного тронутое оспой, слегка горело и передавало внутреннее движение того возбуждения, которое сопровождало проповедь. Он посмотрел на меня и представился: «Алексей». Я назвал себя.
      — Давайте пройдём внутрь, чаю попьем и поговорим. Нам позволили, тут в комнатке, — проговорил Алексей, и я уловил не местный говор.
      Мы пили чай, и Алексей говорил о гигантских переменах, творящихся со страной, что пришло время пробуждения, что Бог являет себя и необходимо быть чутким. Бог единый и всемогущий правитель, и пришла пора Его снова принять в свое сердце. Мне было одновременно интересно и странно. На фоне перечитанных мною Кастанед, Гурджиевых с Успенским и Раджнишем поповские сказочки казались пресными и заезженными, но его горящая убежденность привлекала.
      — Очень скоро все переменится, вы даже не представляете, как все изменится, и церковь не будет такой же, как раньше — скучной и убогой, она будет молодой и яркой! — убежденно продолжал он, — и я хотел бы предложить тебе принять в этом участие, — обращаясь ко мне, изрёк Алексей.
      — В чем конкретно? — спросил я.
      —Создать ансамбль.
      — Что создать? — переспросил я.
      —Ансамбль. Собрать группу и заняться прославлением. Аппаратура будет, надо только сказать, что необходимо, — улыбаясь, закончил он.
      Я был в полном недоумении. Связать моё тогдашнее представление о церкви, где всё почти что шепотом или тягуче и нараспев с звучанием бэнда, мягко говоря, не получалось. Но Алексей предложил мне приехать к нему в гости, и вот там он мне покажет, как это выглядит. Мы условились о встрече и разошлись. Я шел, снова ощущая себя на пороге чего-то неведомого. Никакими новоявленными церквями ещё и не пахло, и всё это напоминало диссидентство. Мишка рассказал, как его нашли и, познакомив с Алексеем, попросили выполнить какой-то перевод с английского на русский, после чего предложили стать переводчиком, и что совсем скоро они с Алексеем летят в Америку, на какие-то важные встречи. Я совершенно обалдел от услышанного.
      Через пару дней я вышел на остановке напротив Стоматологического института в Задвиньи, и меня встретил Алексей. Мы прошли на небольшую улочку Киршу в частном секторе, и по дороге Алексей рассказал, как они всей семьей недавно переехали из Алма-Аты в Ригу. Подойдя к дому, он, улыбаясь, рассказал, как они избавились от крыс, которые до их вселения владели домом.
      — Мы обошли дом несколько раз, произнося молитвы, и крыс не стало.
      Позже, окрепнув и существенно пополнившись числом, адепты церкви «Новое Поколение» будут обходить еще не разрушенный и даже не превращенный в вещевой рынок, действовавший по назначению Дворец спорта, дабы обеспечить победу рижского «Динамо» и заодно привлечь к себе новых сторонников. Мы прошли в дом, и Алексей меня представил домочадцам. Жена, тёща, кто-то ещё. Очень аппетитно пахло свежей выпечкой, и вскоре нам предложили отведать горячих пирогов. Пироги оказались отменные, с капустой и картошкой. Алексей производил достаточно приятное впечатление, не давя и не пытаясь насаждать своё, он охотно слушал мои доводы и мы, поглощая пироги, оживлённо беседовали. Скоро между нами напрочь исчезло всякое напряжение и проявилась обоюдная симпатия.
      Так мы познакомились и стали видеться. Он не стоял еще во главе церкви, да и не настало ещё время всех этих новоявленных церквей. СССР доживал последние дни, но до первых вспышек в Вильнюсе и баррикад в Риге оставалось ещё немного времени. Вот когда всё рухнет и почва под ногами станет зыбкой, вот тогда и появятся эти «ловцы душ» всех мастей вместе с колдунами и экстрасенсами, а пока я полными удивления глазами наблюдал неведомую мне до этого жизнь.
      Алексей провел меня в маленькую комнатку, в которой находилось несколько человек. Слышался украинский говор. Перед ними стоял телевизор, и на нем видеомагнитофон. Из щели кассетоприемника торчал торец кассеты. Периодически упоминая Бога, они с какой-то деланной весёлостью говорили между собой. Я никак не мог настроиться на вибрации, царившие в комнате. Атмосфера казалась мне чуждой, и я чувствовал себя как на борту инопланетного корабля. Алексей назвал меня и все, улыбаясь, начали представляться. Затем он подошел к видеомагнитофону и протолкнул кассету. На экране появилась огромная сцена, заставленная вазонами с цветами, большущим роялем и людьми, которые, раскачиваясь и подняв правую руку вверх, громко пели в стиле кантри с отпечатком благости на лице. Руководил всем этим очень подвижный человек, которого кто-то из украинских хлопцев, с большим почтением и пиететом произнеся «Аллилуйя», назвал Джимми Свагертом. Записанное на кассете было дублировано на русский, и вся компания буквально ловила каждое слово, произнесённое проповедником, актерскому мастерству которого могли бы позавидовать Роберт де Ниро с Джеком Никлсоном. Он в буквальном смысле то плакал, то смеялся, взрываясь в эмоциях или растекаясь в чувствах, и огромный зал вторил ему. Это была какая-то другая Америка, не похожая на ту чудесную страну, какую я себе представлял в то время. Алексей, обращаясь к хлопцам, сказал, что сие действо называется «воршип»5, и они стали обсуждать его детали. Как и Алексей, хлопцы оказались будущими проповедниками, по каким-то подходящим качествам замеченными и выдвинутыми из среды пятидесятников украинских евангельских христиан-баптистов, а кассета была их учебным пособием.
      Очень скоро они с Мишкой действительно отправились в Америку, и оттуда Алексей приехал уже совсем другим человеком. Теперь это уже был не юноша с Библией в кармане, останавливавший народ на площади перед железнодорожным вокзалом и у остановки маршруток. Не обремененные строгими церковными канонами, прогрессивные американские «святые отцы» провели экстренный инструктаж и посвятили его в сан священника, отправив домой окучивать для себя наши поля. Вооруженный планом по устройству церкви, он энергично взялся за дело. Образовался актив, преданные помощники и удивительный завхоз, с которым я познакомился чуть позже. Вскоре прямо за Спортивным манежем на улице Московской, на заасфальтированной площадке появилась огромная оранжевая палатка со сценой, большим количеством скамеек, на которых могли уместиться 2000 человек, и обогревом. Подарок некоего норвежского миллионера, невиданное чудо, которое новообращенные прихожане стали именовать «скиния». А прямо напротив на точно такой же заасфальтированной площадке забурлил первый «свободный» рынок, где из диковинных, круглобоких с откидным окном туристических трейлеров, превращённых в киоски, торговцы оптом продавали «сникерсы», «марсы», баночное пиво, орешки и все остальные чудеса. Бок-о-бок два главных символа перемен.
      Образ Христа, вернувшись из забвения на бескрайние просторы страны, снова раздираемой подменой понятий, засиял на толстенных золотых цепях поверх модных маек под малиновыми пиджаками. «Дающему да воздастся» — горячо напутствовал и яро убеждал Алексей с кафедры своего нового пристанища. «Кто сегодня копейку пожертвует, завтра рубль обретет, вы несете Богу!» И послушные юноши и девушки шли через ряды с пластмассовыми ведрами, которые восторженно наполнялись. Однако в «святом доме» вскоре вспыхнул идеологический спор и тело Христово снова разделили. Те самые пятидесятники не захотели оставаться под одной крышей с братьями во Христе, евангелистами, и Алексей выбрал путь изгнанника, несомненно выиграв в последующем. Уйдя из палатки, он обрел каменный дом, большое здание с актовым залом, принадлежащее автокомбинату, где и началась история церкви «Новое Поколение». Вот туда он и привёз меня и снова стал убеждать в необходимости организации бэнда для прославления. Видя, как он стремительно обрастает народом, симпатизируя ему и пытаясь верить в его искренность, я решил ему или себе помочь и собрать команду.
Идея сбора бэнда была приурочена к какому-то намечаемому на ближайшее время грандиозному событию, которое должно было стать поворотной вехой в истории огромной страны, захваченной началом великих перемен. Алексей дал мне кассету с песнями, которые предстояло разучить. Железо барабанов, довольно хорошо прописанный бас, простая последовательность аккордов, на которых выстраивала гармонии половина советских эстрадников и этот странный благостно-смиренно-восторженный вокал... Я привел басиста и барабанщика. Алексей занял место клавишника, и мы приступили к репетициям. Вскоре стал проявляться смысл, а вместе с ним и калибр предстоящего события. На очередную репетицию Алексей пришёл в сопровождении очень шустрого, горящего активностью звонкоголосого человека. Вздёрнутый нос и крупные руки в сочетании с модной одеждой, которая не скрывала разухабистости и плотности деревенских форм, сигналили об амбициях. В руках он держал свёрнутые в рулон афиши и образцы таких же афиш, только размером с открытку. Слово «флайер» ещё не пересекло наших границ и поэтому плакатики-малыши выглядели диковинно. На афише был изображен цветной, необычной формы крест и проставлены даты: 23, 24 июня. Звонкоголосый представился: Виктор. Это и был тот завхоз церкви, своим видом и энергией точно олицетворявший запал тех дней. Как и положено хозяйственнику, он оказался лёгким в общении и с большим удовольствием демонстрировал своё соответствие духу времени. Уже через несколько минут после нашего знакомства он пошёл показывать пригнанный из Германии новенький Фольксваген «пассат-купе», купленный за 47 тысяч марок. И это тогда, когда большая часть населения, движимая открывшимися возможностями, выгребала закрома Родины, всеми правдами и неправдами доставая то, в чем сама всю жизнь нуждалась, забивала неподъемными баулами поезда и катила на польские рынки, где обменивала это не востребованное счастье на американские доллары. Две-три сотенные бумажки казались состоянием, учитывая тогдашний обменный курс. Уж поистине — «Просите и дано вам будет…» И Виктор просил уверено и часто и ему искренне казалось, что его мольбы доходят до Божьих ушей. Западные братья во Христе, которые его подрядили, давали заказы на печатание евангельской пропагандистской литературы и щедро по западным меркам оплачивали печатные расходы. Виктор находил типографии, работающие по ничтожным советским расценкам, и потому его доход был фантастическим. Окучиваемые и вовлекаемые массы дезориентированных перестройкой соотечественников, потерявших привычную твердь под ногами, сулили головокружительные перспективы. Замышлялось невиданное. Открывался не только необъятный рынок, но и бескрайняя целина не паханных душ, и охотники за этими душами, предчувствуя жесткую конкуренцию, уже были на старте, готовые к захвату будущих территорий. Были выдвинуты самые главные, самые мощные силы. Должен был приехать глава крупнейшей в Европе христианской организации «Christ for All Nations» Рейнхард Боннке. И для начала этой великой миссии был выбран наш город.
      Мы взошли на гигантскую сцену большой эстрады «Межапарка» в солнечный полдень. На календаре — 23 июня. Мой день рождения. Вокруг слышна иностранная речь людей, устанавливавших аппаратуру. Казалось, что все они перенеслись сюда из американских фильмов и принесли с собой запах тамошней жизни. Я расчехлил гитару, и мне показали «гнездо» для подключения моего «джека». Подошел крупный человек хиппового вида, и переводчик представил его как оператора. Улыбнувшись, он показал нам наши мониторы. Мне, привыкшему к громоздкой аппаратуре, да на такой огромной сцене, они показались неожиданно маленькими. Небольшие колонки на штативах были направленны на музыкантов. Каждому полагался комплект из двух мониторов. Ничего подобного я прежде не видел и, вывернув ручку громкости, тронул струны. Звук, который возник вокруг меня, поразил своей чистотой и удивительным присутствием. Чуть позже славный оператор показал нам буклет с фотографиями и описанием аппаратуры и пояснил, что этот комплект был заказан у той же фирмы, которая проектировала аппаратуру для Пинк Флойд, поскольку очень важно донести каждый звук, а в данном случае каждое слово, отчетливо и ясно.
      — Мы совершаем крусейды6 по всему миру, в Африке, например, собираются по триста тысяч человек, и последние ряды должны слышать то же, что и первые, — пояснил моментально ставший очень симпатичным оператор.
      Через несколько часов мы вновь вышли на сцену, но теперь уже всё поле перед эстрадой было заполнено людьми. Поток прибывающих не иссякал, и толпа все увеличивалась. Слышались крики бесноватых, и пространство гудело в ожидании чего-то неслыханного. Слева от сцены на полукружье скамеек для гостей я увидел Мишу рядом с человеком явно не нашей внешности. Они о чем-то беседовали. Позже выяснилось, что это и был тот самый норвежский меценат-миллионер. Событие, участником которого волею судьбы мне пришлось стать, казалось, мягко говоря, необычным. Очень странно было ощущать себя на этой сцене, стоя перед огромной толпой, ожидающей чудес. Глядя на происходящее, я не совсем понимал, что я здесь делаю и что тут в действительности происходит.
      Море народа всколыхнулось и замерло, когда на сцену вышел «мессия». «Мессия», больше похожий на банковского клерка, нежели на святого отца, явился облачённым в синий костюм при галстуке и начал театрально цитировать главы из Библии, погружаясь в объяснения, расшифровывая истинный смысл. Периодически он вскидывал вверх руки, вдохновенно выкрикивая некий набор «священных» слов, в которых преобладала буква «ш». Он оказался заместителем Боннке, которого по политическим и идейным соображениям, учитывая хрупкость нарождающейся демократии и неготовность народа сразу проглотить такой большущий кусок, решили не пускать. Когда он начал вещать, я тут же вспомнил ту учебную кассету с проповедью Джими Свагерта, что смотрели хлопцы у Алексея дома. Только там сытая, довольная публика, сидя в мягких креслах, получала свою долю умиления, а здесь голодные, измученные глаза искали утешения. Периодически вступал хор, мы играли, затем снова драматические позы и горячая динамика движений и голоса причера.7 Все поле перед сценой было заполнено людьми, среди которых оказалось немало приезжих из Белоруссии, Украины и других республик. Глядя на восторженное выражение лиц, я искренне недоумевал по поводу этой неожиданной перемены в поведении, казалось бы, знакомого мне народа. Словно подготовленные, они послушно вскидывали руки и вторили «Аллилуйя» вещавшему причеру. После монотонных, однообразно скучных правительственных речей, сопровождавших последнюю фазу жизни уходящей в небытие страны, происходящее одновременно и пугало, и обескураживало, дико контрастируя с привычной на тот момент мрачной отрешенностью традиционных церквей. Вот она, динамика жизни! Такой привлекательной западной жизни.
      Затем наступил священный момент «возложения рук», и нуждающихся пригласили на сцену. Поле загудело. На колясках выкатывали больных и, простирая над ними длань и призывая в помощники Духа Святого, «святой отец» энергично и громко проговаривал слова с преобладанием все той же буквы «ш». Невероятное возбуждение охватило поле. Одержимые мычали и корчились, а их измученные родственники, уповая на «мессию» и чудо, тащили их к исцелителю. Многие в толпе, вскидывая руки и закатывая глаза, выкрикивали какие-то молитвы. Когда очередной всплеск пошёл на спад, на сцену, опираясь на кривую сухую палку, стал подниматься человек, казавшийся до боли знакомым. Сильно хромая, он двигался к середине сцены прямо к тому месту, где стоял причер. Неожиданно я узнал Олега Гарбаренко и буквально остолбенел. Мне словно в лицо плеснули холодной воды, так это было невероятно. Посмотрев на трибуну, я увидел Мишку, в не меньшем недоумении вперившегося в Гарбарека. Что происходит? Два абсолютно не сочетаемых мира двигали на встречу друг другу. Полностью захваченный вниманием, я стал наблюдать за происходящим, пытаясь уловить намерения Гарбарека. Он подошёл и, склонив перед причером голову, жестом указал на ногу. Тот ободряюще улыбнулся и, протянув руки, стал произносить молитвы. Олег покорно стоял, и вместе с глядящей на него толпой ждал чуда. Завершив первую атаку Святым Духом на его недуг, причер глянул на Олега и, удостоверившись, что вымоленного количества оказалось недостаточно, продолжил священнодействовать. Вторая попытка исцеления также не принесла желаемого результата. Олег попробовал согнуть ногу и, всем своим видом демонстрируя искреннюю готовность и безграничную веру, снова встал под «святой душ». Видя, что дело принимает серьезный оборот, мессия в синем пиджаке позвал своих помощников. Они встали вокруг Олега и усилили накал. Сжимая кулаки, закатывая в небо глаза, громко вознося молитвы и ожесточённо пассируя руками, они устроили настоящий шабаш. Происходящее сильно напоминало «Праздник святого Йоргена». Теперь уже «чудо» было просто необходимо. Было очевидно, что невесть откуда взявшийся Гарбарек явно рассчитывает на «дары», обещанные «отцами». И те усердствовали. И в тот момент, когда их призывы «Духа Святого» достигли апогея, Гарбарек вдруг выпрямился, озарился блаженной улыбкой и прямо на глазах у изумленной публики и не менее изумленных «святых отцов», пропев: «Аллилуйя!», поднял вверх палку и с размаху сломал ее о больное колено, после чего торжественно швырнул половинки в стороны. Поклонившись «отцам» и публике, он гордой, ровной походкой пошёл со сцены. Мишка все понял, слишком хорошо он знал Олега. Пропустить такой шанс, такую сцену, словно приготовленную для перфоменса, а заодно и разобраться, какой пробы на самом деле это золото, Олег не мог. Изумлённая толпа получила ещё одно подтверждение своим надеждам, а Гарбарек свой очередной триумф.
      На этом первый день завершился, «святые отцы» ушли за сцену, и народ стал растекаться по дорожкам огромного парка. Схлынувший гул уступил место тишине, и воздух снова наполнился трелями птиц. Упаковывая гитару, я наблюдал четкие, вполне земные действия обслуживающего персонала, сматывающего провода и буднично переговаривавшегося между собой так, словно подошёл к концу обычный рабочий день. Вскоре на сцене появился Виктор. Улыбаясь и раздавая направо и налево «Аллилуйя», он бодрой походкой подошёл ко мне с предложением прокатиться. Ему нужно было отвезти продукты для гостей. Мы сели в его «пассат» и покатили в сторону Юглы. Был теплый июньский вечер, Витя источал праздничное настроение и что-то рассказывал, а я глядел в открытое окно и, обдуваемый свежим ветерком, смотрел на город. Мне казалось, что я возвращаюсь в него после долгой разлуки, словно что-то изменилось, и он был уже немножко другим. Наконец мы остановились в частном секторе около двухэтажного дома, совсем недалеко от школы, в которой я учился. Виктор вышел из машины и поднял дверь багажника. В нем стояло несколько картонных коробок, доверху наполненных провизией. Он отворил калитку, прошел через двор и нажал на кнопку звонка. Дверь открылась, и на пороге появился человек, на лице которого, казалось, прочно застыла маска натянутой благожелательности. Подойдя к машине, они взяли по увесистой коробке, я тоже подхватил одну, и мы двинули в дом. Пройдя через коридор, мы остановились у ярко освещенной довольно большой комнаты, из которой доносилась оживленная немецкая речь. Несколько мужчин сидели вокруг стола, заставленного закусками, и о чем-то беседовали. Услышав наше присутствие, они подняли головы и тот, что сидел спиной к нам в голубой рубашке, повернулся. Расстегнутый ворот обнажил жгут золотой цепи, а закатанные рукава и пивная банка в руках, довершая картину, буквально ослепили — большего несоответствия моим неискушенным представлениям о вере нельзя было и придумать. Это был тот самый причер, «святой отец», спустившийся с «небес» на землю.
Через несколько дней Алексей, обращаясь ко мне, сказал: «Гена, ты стоишь лицом к пастве, ты практически священник, поэтому тебе необходимо пройти водное крещение». Для меня это прозвучало совершенно неожиданно. Я был достаточно абстрагирован от всех тех дел, что велись в церкви, и воспринимал себя исключительно приятелем Алексея, согласившимся ему помочь, учитывая присутствие Миши и собственное любопытство. Мы стояли на сцене, прямо на границе освещённой и затемнённой ее части и, посмотрев на Алексея, я спросил: «Ты помнишь наши разговоры в самом начале? Мы говорили, что такое важное решение должно созреть. Когда всем существом почувствуешь необходимость перемен и завибрируешь от этого зовущего порыва, только тогда возможно истинное перевоплощение. А пока я ничего такого не чувствую».
После этого разговора и предшествующих ему событий оставаться не было никакого смысла, я упаковал гитару и ушел. На этом завершилось мое сотрудничество с «Новым Поколением». Аллилуйя!

(Endnotes)

      1 Пожалуй, самая яркая фигура в Российской рок-музыке с начала 80-х и по сю пору. Ее поэзии, музыке и жизненному амплуа мы надеемся посвятить отдельный очерк.
      2 Михаил Никитин, один из самых известных
рижских знатоков современной музыки и коллекционеров звукозаписи. Умер в 1994 году
(здесь и далее прим. ред.).
      3 Речь идет о так называемом «египетском доме»
на ул. Альберта.
      4 От англ. worship, богослужение.
      5 От англ. crusade, крестовый поход.
      6 От англ. preacher, проповедник.
      7 Олег Гарбаренко по прозвищу Гарбарек
(Ян Гарбарек — саксофонист, композитор). Эксцентричный интеллектуал, основатель и лидер группы «Атональный синдром», умер в 2004 году.

Публикатор Алексей Романов