Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Альманах "Русский мир и Латвия" » №28, 2012

Геннадий Вальдберг
Записки на полях По поводу статьи Евгения Земеля: «Драма России. Продолжение истории»

«Не сбывается то, что ты верным считал,
и к нежданному боги находят пути»

Еврипид

          Нет нужды объяснять, что от позиции, занятой наблюдателем, во многом зависит, что мы узнаем о том или ином предмете. Мы – это те, с кем наблюдатель поделится результатом своих наблюдений. А то окажется он вдруг дальтоником, или глаза его ест глаукома – и вместо того, чтобы приблизиться к истине, мы от нее удалимся. К чему надо добавить, что сам факт наблюдения влияет на наблюдаемое: реакция между двумя химическими элементами должна идти в темноте, а мы зажгли свет, потому что иначе ничего не увидим. Или случайно занесли в пробирку постороннее вещество. Или двигались мимо пробирки со скоростью, которая привела к корреляции времени, и реакция, результата которой мы ждем, не успела закончиться или начаться. Сегодня мы знаем, что в мире нет ничего автономного, что все компоненты его составляют одно неделимое целое, и если все-таки дробим этот мир на сегменты, то лишь для удобства. Нашего, а не мира удобства. Рассыпав его как мозаику, мы развязываем себе руки, в таком виде нам легче его познавать. Но выигрывая в одном, мы теряем другое: вновь оказавшись вместе фрагменты мозаики могут повести себя вовсе не так, как вели, пребывая в пробирке.
          Предвижу, как мне возразят: мол, все это голое теоретизирование, или относится к точным наукам, а гуманитарные сферы в этом смысле куда менее детерминированы, и здесь возможны допущения, о каких физик или химик только мечтает. С чем посмею не согласиться: меньшая строгость не означает расхлябанность. Доказательный аппарат все равно должен быть доказательным, а не фокусами карточного игрока, у которого туз и король всегда оказывается там, где он хочет. А для этого нужна, пускай и менее строгая, но все-таки аксиоматика, которой все стороны будут придерживаться. Почему и начну разговор о статье г-на Е. Земеля с «презентации» себя, Геннадия Вальдберга. Нет, не в личностном плане мои привычки, пристрастия вряд ли кого-то волнуют – разве близких, жену и детей, – а вот не обозначить систему координат, чтобы высказать свое мнение по поводу вышеназванной статьи, считаю недопустимым.
          Я, писатель, написавший несколько книг, которые строптивые критики относят к жанру научной фантастики. В религиозном плане я человек верующий, но не причисляю себя ни к одной из религиозных конфессий, потому что больше всего на свете не люблю предписаний, догматов и указаний: мол, так делать надо, а так вот – нельзя. Я активно противлюсь любым ритуалам, если не понимаю их смысла. И ссылки на авторитеты мне безразличны. Что не означает, что я не доверяю вообще никому, но лишь прочитав, скажем, Пруста иль Кафку, и убедившись, что это близкие мне по взглядам люди, в следующий раз, заслышав их имя, естественно, буду с их взглядом считаться.
          А Пруста и Кафку я назвал не случайно. Конечно, не двумя именами для меня исчерпывается список близких мне по взглядам писателей. Но дело не в именах, дело в принципе. Если какая-то мысль не желает принимать эстетически совершенную форму, если – сколько ни воюет с ней автор – не поддается она композиционному завершению, – для меня это первый признак, что мысль неверна. Я умышленно обхожу доказательства, и делаю это вовсе не потому, что доказательства не имеют значения, а потому, что одних доказательств, коль скоро речь идет о гуманитарных проблемах, мне представляется мало. К тому же и они у г-на Е. Земеля тоже хромают. Либо выхваченные из другой системы координат, либо подогнанные под заранее намеченный вывод, либо что-то еще в них нарушено, отчего – повторюсь – совершенной картины, композиционного целого не получается.
          «Почему нас это волнует?» – вопрошает г-н Е. Земель в начале своей работы. И отвечает: потому что «Россия строит новое демократическое общество», в смысле копирует «у благополучных соседей». Потому что российская интеллигенция практически не принимает в этом участия, разочарованная и обманутая сначала большевиками, потом Горбачевской Перестройкой, потом Ельцинским правлением и «Чубайсами-реформаторами». Ну а без интеллигенции вопрос приходится решать на улице, и не методом диалога – там в дело идут предметы покрепче. А тут еще Джордж Сорос масла в огонь подливает, Збигнев Бжезинский – давний друг СССР, по сей день спящий и видящий, как устроить все так, чтобы от России (а для него что Россия, что СССР – одно и то же) камня на камне не осталось. И вывод: нынешнему россиянину нужна самоидентификация, пусть плохенький, но какой-нибудь план на будущее, иными словами, точка отсчета: откуда идти и куда, – в чем г-н Е. Земель берется ему помочь.
          Но прежде… Прежде нужно понять, что же такое с Россией стряслось, не в смысле: все плохо, – что по г-ну Е. Земелю и так очевидно, а, так сказать, на судьбоносном, историческом и эсхатологическом уровнях. И автор сразу берет быка за рога: следующий раздел статьи носит название: «Кризис или катастрофа», где сообщается много интересных, хотя и общеизвестных вещей. Что революции случались и в других странах, что ни одну Россию под себя подминали экономические, политические и прочие кризисы, из которых, казалось, не выйти. Но Франция и Голландия, и несть им числа, всяк на свой лад выбирались, а вот «Россия как государство в совокупном современном понимании практически оказалась отброшенной к нулевой точке социального состояния. Ей, как обществу, фактически следует начинать с азов: выбора социально-политического устройства, выбора основ (пока что именно основ) экономической модели, даже «перезагрузки» своей культурной модели». Словом, то, что произошло с Россией, ни в какие ворота не лезет, это не кризис, это много хуже кризиса: это – катастрофа, это «необратимое разрушение, уничтожение, переход в небытие», говоря проще, свершившийся Страшный Суд. И вернуться к тому, что было когда-то, – продолжает г-н Е. Земель, – не просто нельзя, а сама попытка такого возвращения будет порочна, принесет только новые беды, которых и без того России хватает.
          «Перезагрузки культурной модели» – обратим на это внимание. И на «выбор основ». И на «необратимость» того, что случилось. Потому что ко всем этим умозаключениям нам еще предстоит вернуться.
          Но прежде пофилософствуем, отчасти вместе с г-ном Е. Земелем, а отчасти порознь, чтобы высказать свою точку зрения.
          Вся история России, сколь глубоко ни заглядывай в ее прошлое, представляет собой вереницу сменяющих один другой кризисов: «монголо-татарское нашествие, Смутное время/…/, Русская революция с разными акцентами («февральским» или «октябрьским»)» – перечисляет автор. Говорит он и о других кризисах. Приводимый им список огромен, и с фактической стороны по большей части не вызывает возражений: Петр Первый, Иван Грозный, приглашение на царство Рюриковичей, – события, несомненно, кризисные, но вот о выводах стоит задуматься. Монголо-татарское иго? – а, может быть, прав Л. Гумилев: при всех бедах, что оно принесло на русскую землю (которая, к слову сказать, тогда еще не была исключительно русской), оно сплотило племена, живущие на этой земле, заложило основы будущей государственности. Или Иван Грозный? Новгородское вече – единственный за всю историю России порыв к демократии Западного типа… А может, и не Западного, может быть, это был шанс выработать каноны своего собственного неавторитарного жизнеустройства? И как обошелся с этой попыткой Иван Грозный?! Мало потопил в крови (чем был славен), присоединил Новгород к Московии. Это как сегодня цивилизованную Европу присоединили бы, скажем, к Саудовской Аравии. Какой тут прогресс? Да, Саудовская Аравия может купить (что и делает) всю Европу с потрохами, но владеть, расширять – вовсе не значит эволюционировать, подниматься на более высокую ступень развития. Произойдет, скорее, обратное, – «вместо статуй будут урны…» – как пел Владимир Высоцкий, – что и произошло с античностью, которую подмяло под себя только-только народившееся христианство. На тысячу лет люди забыли, что такое искусство, элементарно омыть свое тело хотя бы раз в сутки – и об этом забыли. А сколько всего осквернили, разрушили и уничтожили?
          Мне возразят: а Леонардо да Винчи, Тициан, Микеланджело!.. – Но тысяча лет, господа. И не произойди этой «революции», этого «скачка» – кто знает, как выглядел бы сегодняшний мир.
          И тут я попробую сослаться на А. Дж. Тойнби, на мой взгляд, он неплохо разобрался с цивилизациями, а тем паче с империями. Империя – по Тойнби – это непрерывная экспансия, расширение границ, захват новых народов и территорий. И пока продолжается экспансия, империя живет полнокровной жизнью: строятся дворцы, расцветают искусства. Избыток награбленных средств идет не только на то, чтобы кучка избранных купалась в роскоши. Остается кое-что для науки и плебса. Но экспансия не может продолжаться вечно, приходит свой Август и говорит: – Стоп! Не надо нам больше того, чем уже мы владеем: позаботимся о наших границах, займемся внутренними (социальными, как мы скажем сегодня) проблемами. – И – парадокс – мощная, пока надо было бряцать оружием, империя вдруг оказывается тщедушной старухой, внуки которой отбились от рук и не желают не то, что бы выполнять ее указания, а элементарно прислушаться: что она говорит. А говорит она в такие минуты отнюдь не глупые вещи: что счастье вовсе не в том, чтобы нахапать побольше; что желая сохранить статус-кво, мы плодим охранительные органы и несметные штаты чиновников, то есть своих же могильщиков. Неспособные ничего производить, они жадно пожирают продукт, созданный вовсе не ими, и в этом смысле подобны трупным червям. Пока тело не труп, пока теплится в нем искра жизни, эти черви не очень высовываются – отхватят там-сям, снова в щель, – но стоит им только заслышать первый признак трупного духа!.. И по степени того, как они жиреют, можно поставить точнейший диагноз: как далеко зашло разложение. Да, в те же минуты происходят и положительные – если можно их назвать таковыми – сдвиги. Искусство, разочаровавшееся в империи и топчущее ее ногами, вскормленное этой империей, но порвавшее с ее этикой и эстетикой, сбросившее с себя все возможные путы, создает такие шедевры, которые подобно Монблану возвышаются потом над равнинным ландшафтом предыдущих годов и последующих. Блестящий пример тому – рубеж XIX - XX -го веков в русской литературе, да и искусстве вообще. Тема достойная отдельного разговора, и не хочется касаться ее мимоходом. Так что вернемся к империи.
          На огромность Российской империи обратил внимание еще П. Чаадаев. Не большой поклонник российской истории, которой он вообще отказывал в праве на существование: «есть перечень фактов, событий, то-то и то-то случилось тогда-то – а самой истории нет», – Чаадаев видел трагедию России, ее предрасположенность к кризисам именно в неохватности ее территории. Известно одно высказывание Чаадаева на этот счет: «Если бы она (Россия - Г.В.) не занимала такого пространства на карте, о ней никто ничего бы не знал!»
          А г-н Е. Земель предлагает россиянам вернуться к имперскому образу мыслей…
          Но не стану забегать вперед, об империи не все еще сказано. По тому же А. Тойнби и О. Шпенглеру: одной экспансии для существования империи недостаточно. Нужна религия. История не знает безрелигиозных империй. Империя, построенная египетскими фараонами, трижды падала в прах, но всякий раз возрождалась, потому что под пятою даже самых жестоких завоевателей выживала религия, не пересыхал ее ручеек. А язычество римлян не устояло перед натиском христианства. Зороастрийская Персия превратилась в мусульманский Иран, абсолютно другую страну, отказавшуюся от значительной части своей богатейшей истории. Менее явно сдавала свои позиции Византия. А что мы знаем сегодня об империях Майя, Ацтеков?
          Но тогда получается, что атеисты-большевики были изначально обречены – а они выиграли схватку, во всяком случае на определенный период, у нормально религиозной России. Выиграли и проиграли потом, потому что христианство вернулось. Или не покидало Россию? И тут сразу несколько вопросов: сегодняшнее православие являет собой продолжение дореволюционного, с его тысячелетней историей, или это нечто новое, чего прежде не было? С октября 17-го по 80-е, 90-е годы – религиозная нить прервалась? Совершилось нечто, отрезающее все пути к отступлению? Или то, что мы наблюдаем сегодня, никакое не отступление, а нормальное, свойственное любому народу желание вернуться на когда-то завоеванный плацдарм, чтобы не абы как, не сломя голову броситься неизвестно куда, а сделать это цивилизовано, поступательно, без революционных прыжков, без «обогнать, перегнать»?
          И вот именно тут г-н Е. Земель смешивает карты: империю снова хочет видеть империей; а религию, которая могла бы скрепить то, что осталось от России, выносит за скобки; зато вновь поднимает на щит неизбежность догонять, и, понятно, семимильными шагами, Запад, – когда на улице XXI век. И что было верно вчера, сегодня может оказаться ложным. И если г-н Е. Земель считает иначе, что в истории все и всегда повторяется, то это надо сперва доказать: выстроить композицию и все элементы ее сбалансировать.
         Возникновение новой империи в сегодняшних условиях невозможно. И когда г-н Е. Земель посвящает огромное место в своей работе рассуждениям о том, что вот США – есть олицетворение нового типа империи, он ошибается, выглядит это неубедительно. Не говоря о том, что США (достаточно пролистать Самюэля Хандингтона, «Конфликт цивилизаций»), как мировой лидер, доживает свои последние дни. Выход из того ступора, в котором находится сегодня Россия (и здесь снова противоречие, в начале работы Е. Земель утверждал, что катастрофа – явление необратимое), в первую очередь и заключается в том, чтобы раз и навсегда от идеи империи отказаться. Еще в самом начале XIX века П. Чаадаев на ту же тему писал, что «из трех христианских добродетелей – вера, надежда, любовь – мы, к сожалению, должны отказаться от одной из них, а именно – от надежды (на построение империи – Г.В.). Потому что в нашей ситуации, на что бы мы ни надеялись (а мы только с надеждой можем что-то предпринять), чем больше мы что-то предпринимаем, тем больше мы погружаемся в болото. Представьте себе: вы движетесь в болоте, что-то делаете, и чем больше вы движетесь, тем быстрее в эту трясину опускаетесь». (Цитирую по М. К. Мамардашвили, «Лекции о Прусте»). Забыла о том, что была империей, Голландия, забыла Франция, забывает Лондон.
          А гибнут все империи одинаково, происходит своего рода коллапс, периферия проваливается в сердцевину империи, разъедает ее культуру и экономику. Алжир приходит в Париж, день ото дня смуглеет Лондон. Но если перечисленные империи владели колониями, отстоящими от метрополии на почтительном расстоянии, то в этом пункте на России лежит печать особости: метрополия с колониальными территориями составляла одно целое. И если все-таки с чем-нибудь сравнивать, то, скорее всего, с развалом древнего Рима, породившим большинство стран нынешней Европы, которые снова потянулись друг к другу, объединились в Евросоюз. Но едва ли кто-нибудь станет утверждать, что Евросоюз – это попытка возродить Римскую Империю. Это борьба за место под солнцем, что по сути своей совершенно другое. И нечто подобное, – распад и эволюция Римской Империи, – на мой взгляд, должна пережить и Россия. Процесс этот еще в самом начале, еще невероятно далек от завершения, и отсюда все то болезненное, что происходит сегодня. Отделение бывших колоний от метрополии вещь очень сложная, во многих случаях приходится рубить по живому, но не делать этого, полагаясь на авось, откладывать: завтра, год, десять спустя, – чревато новыми потрясениями и затянувшимся кровопролитием, которое началось еще до распада, и которое мы наблюдаем сегодня.
          Вспомним историю, как нам ее преподавали в школе. Ермак – покоритель Сибири. Иван Колита – объединитель русских земель. Петр Первый – «окно в Европу». С той же позиции нам объясняли и Сталинские захваты: Западной Украины и Польши, присоединение Прибалтийских республик и неудачный поход на Финляндию (неудачный, но справедливый – советский человек и подумать не смел, что его руками совершалась агрессия). Все это вбивалось в головы советских людей: расширение империи – благо для всего человечества. «Соединенные Штаты Европы» – была такая Ленинская статья. И что после октября 17-го года были отпущены некоторые из бывших колоний, никак не следствие изменившейся имперской концепции, а результат слабости новой советской власти (плюс долг немцам, который Ленин должен был отплатить). Но стоило этой власти окрепнуть, экспансия снова стала главной доктриной, которой подчинялось абсолютно все в полунищей, выворачивающей себя наизнанку стране.
          Такой подход к истории России, к сожалению, перекочевал и в сегодня, и г-н Е. Земель, судя по всему, разделяет его. И отсюда сглаживание углов, не критичность, когда взгляд обращается в прошлое. Да те же реформы Петра, его пресловутое «окно в Европу». Алексей Толстой роман написал (впрочем, писать не окончил), по недописанной рукописи фильм сняли, – и все для того, чтобы лишний раз доказать самим же себе, а заодно и всему миру: как это здорово, что Россия покоряет другие народы. Трудно, конечно, в двух предложениях оценить деятельность Петра Великого, личность незаурядную, резко выделяющуюся на фоне других царских особ, но рассматривать его реформы как безусловно и во всем положительные, по меньшей мере, нечестно. Алексею Толстому надо было оправдать жестокость Петра, что делалось в угоду Сталину и что можно отбросить. Но и кроме жестокости хватало такого, чего было лучше не делать. Ведь именно с Петра пошла пресловутая Российская ориентация на Запад, слепое копирование всего, что там есть. Дошедшее до наших дней желание догонять, непременно равняясь не только на уровень, но и на образ жизни немца, француза. И нельзя сказать, что все это в принципе не достижимо, но не лучше ли прежде задаться вопросом: а нужно ли сделаться немцем, французом? Ведь если продолжать рассуждать в том же роде, всему человечеству давно следовало оставить насиженные места и перебраться в Соединенные Штаты Америки. Самая богатая (на сегодняшний день) страна в мире. Но нет, не работает что-то. Аргентинец предпочитает жить в Аргентине, испанец в Испании, а поляк в Польше. Экономический или какой другой фактор выбивают порой человека из привычной культурной среды, и все-таки всегда это решение индивидуальное, личное. Разве подталкиваемая геноцидом, катастрофой, войной миграция населения принимает массовый характер.
          И вот мы добрались – культурная среда, невозможная без религии, не хочет с которыми человек – раз-два – и порвать.
          Тот же Чаадаев, – а М. Мамардашвили его считал «единственным мыслителем во всем XIX веке, потому что всех остальных мыслителями считать, конечно, нельзя. Они были чем угодно – народолюбцами и т.д., но ни один из них не мыслил. Мыслил один человек за весь XIX век – Чаадаев», – и этот вот Чаадаев православию предпочел католичество. Не эмигрировал, а, как сказали бы сегодня, ушел во внутреннюю эмиграцию. Но почему? Чем православие наступило ему на мозоль? Проще всего ответить: из чувства протеста. Не нравилось ему все в России: отсутствие истории, некудышняя государственность… Но – мыслитель, протест? – не вяжется как-то, присутствует здесь нечто большее. А не в том ли дело, что через Византию разошедшееся с католичеством православие взяло на вооружение иное мировоззрение: никогда не следовать евангельскому завету: «Богу Богово, а кесарю кесарево»? Письменных подтверждений, конечно же, нет, но на всех этапах становления и развития православие если не заискивало, то находило компромисс с властью (даже с советской!). А в иные периоды срасталось как рыба-прилипала с акулой, так что не поймешь: кто есть кто.
          Не стану углубляться в историю и философию православия, это потребует привлечения дополнительных материалов и вообще уведет далеко за рамки дискуссии, но одно считаю нужным сказать: различия между Западной и Восточной церковью имелись, и они не могли не сказаться как в прошлом, так и в настоящем России. И, не сомневаюсь, скажутся в будущем. Я отнюдь не утверждаю, что Россия – клерикальная страна, как, впрочем, и Запад, и говоря о церквах я имею в виду не столько силу проникновения религии в умы россиян ли, французов и пр., сколько аспекты мировоззренческие, которые г-н Е. Земель называет «укладом». И вот у России иной, не Западный «уклад» жизни, в чем я с г-ном Е. Земелем абсолютно согласен, и к этому, не Западному в своем «укладе», россиянин должен прислушиваться.
       Сегодня на первое место в мире рвется Китай, пока по экономическим показателям, но не за горами и по культурным, духовным и прочим. Но едва ли кто-нибудь станет утверждать, что взлет Китая обусловлен победившими в нем демократией и неавторитарными способами управления. Рядовой китаец вряд ли задумывается о подобных вещах. С молоком матери впитавший идеи Конфуция, проповедуемый конфуцианством дух коллективизма, где личность второстепенна и не имеет морального права идти поперек большинству, – все это упало на благодатную почву происходящей в мире технической революции, начавшейся отнюдь не вчера, а где-то на рубеже XIX - XX веков. Порожден этот взрыв, эта экспансия, это ускоряющееся с каждым днем проникновение в нашу жизнь новых и новых технологий, – несомненно, индивидуализацией Западного сознания. Коллектив не выдвигает идей, идеи – удел погруженных в себя, не зависимых друг от друга личностей. Но по мере усложнения этих идей, по мере необходимости воплощать их в жизнь, начинает расти роль коллектива. И если на первых порах Европа, а с ней и Америка, справлялись с задачей: хватало рабочих рук, людей, хотя и выросших в обществе индивидуалистов, но индивидуализм которых не простирался дальше новой марки машины и частного домика где-нибудь на окраине Лондона или Нью-Йорка, – то к концу XX -го века ситуация изменилась. Не располагаю статистикой, как именно менялось соотношение между индивидуалистами того и другого рода, но одно несомненно: потребности Западного (и не только Западного) человека непрерывно росли. Идеи оставались идеями, но воплощать их, все-таки, рентабельней коллективно. А запущенный механизм продолжал наращивать обороты, и будет продолжать, поскольку принцип его остается прежним: производить всего больше и больше, быстрей и быстрей. На помощь механизму подоспел, тоже детище XX -го века, маркетинг, начавший со сферы услуг, – изучить, понять спрос покупателя, и точненько в цель: что хотел – получи, – к концу века маркетинг захватил практически все сферы жизни. И индивидуальное стало стираться. Запад еще кичится своим индивидуализмом, но это индивидуализм стяжателя, а не производителя новых идей. Не хочу сказать, что вторые исчезли совсем, но в процентном отношении (опять без статистики) они составляют ничтожную малость. Высшим благом становится стандарт: у тебя перед домом растут две елки, и у меня; у тебя подстрижен газон, и мой тоже подстрижен. Предложение, идущее от спроса, по определению, ведет к выравниванию, стиранию различий между тем или иным товаром. Что еще больше подстегивает коллективизм – стандартные товары не нуждаются в индивидуальном подходе.
          Из чего вытекает: индивидуализм, разрыв семейных, клановых и прочих связей вывел Запад вперед, но эра индивидуализма кончается. На наших глазах Запад сдает одну позицию за другой. И если прав Маркс, что экономика определяет все, то поражение Запада неминуемо.
          Знаю, что вышел за рамки темы, и не стану развивать эту мысль. Подытожу одно: равнение на Запад – не гарантия, что та или иная страна движется в правильном направлении. Привычка отождествлять Запад с прогрессом – ошибочна. Какое-то время – да, он мог служить предметом для подражания (с оговорками, не копирования, а трезвым отделением зерен от плевел), но сегодня – это все равно что тянуться за Римской империей в эпоху последних императоров.
          Россию иногда сравнивают с Израилем. Не по габаритам, конечно, а по тому промежуточному положению, которое она занимает. Дескать, Россия – связующее звено между Западом и Востоком. Что, на мой взгляд, не просто ложная, а толкающая к катастрофе посылка. Исповедующие эту концепцию лидеры уже ни раз ввергали Израиль в такие переделки, выбираться из которых приходилось огнем и мечом. Повторяется это и сегодня, не без давления Евросоюза и России, в частности. Но речь не об Израиле. Различие религий, культур, тех самых «укладов», о которых говорит г-н Е. Земель, иными словами, цивилизационные различия не устранимы никакими волевыми усилиями. Да, Земной шар сегодня – большая деревня, да, идет всеобщая глобализация, но пройдут века, прежде чем цивилизационные различия сотрутся (если сотрутся вообще). И на границах цивилизаций будут возникать напряжения, но не надо слово «конфликт», как делают многие критики, переводить в категорию «война». Конфликты были и будут, но надо научиться решать их цивилизованно, не бряцая оружием, а за столом переговоров. А механическое перетягивание народа, принадлежащего к одной цивилизации в другую приведет к тому, что мы наблюдаем в нынешней Турции. Вестернизации Турции хватило на три поколения. Примерно на столько же, на сколько большевиков с их атеизмом (который никогда атеизмом не был, а был дурной копией с церкви, как все вторичное, не состоявшейся). Самоидентификация рядового турка, с радостью принявшего материальные блага Западной цивилизации, но по сути своей оставшегося мусульманином, со всем из этого вытекающим: культура, обычаи, мировоззрение, – не состоялась. Этот турок испугался утратить себя, раствориться, исчезнуть как личность. И дело не в том, что Евросоюз не принял (а в скобках замечу, и не мог принять) его в свое сообщество. Но даже если вообразить нечто фантастическое – был бы принят, вошел в тот союз… – все равно не стал бы в союзе том равным. И то, что происходит сегодня, рано или поздно все равно бы произошло, только приняло бы другие какие-то формы.
          На знамени православия когда-то было написано: «Москва – третий Рим, и четвертому не бывать». И не будь я знаком с православием, с его умением (не сказать, любовью) идти на компромиссы и срастаться с политической властью, я бы подписался под этим лозунгом. Да, у России есть, должна быть своя, собственная религия. А есть религия – есть культура, есть быт и «уклад», так что не надо начинать все с нуля и заниматься «перезагрузкой культурной модели». Большевики большевиками, но это как крестоносцы в Иерусалиме, нет крестоносцев, и Иерусалим возродился. У России богатая культурная традиция, и оттуда, из прошлого, есть что черпать. Конечно, побоище было страшным, десятилетиями истреблялся лучший генофонд нации. Но ведь и Карфаген римляне посыпали солью, чтобы никогда ничего на этой земле не выросло. А Египет воскрес, как птица Феникс. Россия располагает всем, чтобы стать самодостаточной цивилизацией. Но не империей, не смешивать эти понятия. И нет нужды рассуждать об «авторитарной демократии» или «демократии с элементами авторитарности». Все эти формулы из головы, как коммунизм, который сначала придумали, а потом захотели построить. Да только не играет с нами жизнь по правилам. То есть это не значит, что правил у жизни нет, но интеллект нам дан, чтобы эти правила объяснять, а не жизни навязывать. Дерево растет из земли – сколько процессов совершается в нем: какие-то мы умеем себе объяснить, о каких-то лишь строим догадки. Но одно знаем точно, проверено опытом: надо его поливать, беречь от жучка и от других паразитов. И еще не мешать, когда на листья его светит солнце. И тогда все, что надо, случится само: дерево знает, каким должно быть.



Другие статьи автора: Вальдберг Геннадий

Архив журнала
№34, 2013№33, 2013№32, 2013№31, 2013№30, 2012№29, 2012№28, 2012№27, 2011№26, 2011№25, 2011№24, 2011№23, 2010№22, 2010
Поддержите нас
Журналы клуба