Журнальный клуб Интелрос » Социология власти » № 1, 2015
Какие вызовы поворот к материальному бросает теории социального действия? Социологическая теория М. Вебера предполагает, что смысл является необходимым, но не достаточным условием социальности. Для того чтобы действие могло называться социальным, оно должно быть ориентировано на «других»1. Во-первых, поворот к материальному требует переопределения «другого» как не-человеческого (non-human) актора. Во-вторых, он усложняет соотношение между социальным и осмысленным еще одним элементом: материальным/природным/техническим. Теперь любая социологическая теория должна предлагать ответ на вопрос, как соотносятся эти три региона. Особенно сложную ситуацию поворот к материальному инициирует в области ми-кросоциологии, поскольку стирание границы между людьми и не-человеками влечет за собой элиминацию различия между микро и макро [Вахштайн, 2013]. В данной статье мы сконцентрируемся на второй из обозначенных проблем, а именно на двух возмож-ных интерпретациях соотношения социального, материального и осмысленного в акторно-сетевой теории (actor-network theory, далее ANT).
Эмансипация материального объекта от гнета социального объяснения, как кажется на первый взгляд, переворачивает отношения между социальным и материальным. Если социальная жизнь становится возможной благодаря объектам внешнего мира, материальное в определенном смысле предшествует социальному и детерминирует его. Представители поворота к материальному подвержены такого рода интерпретациям уже на уровне программных заявлений. Например, так может быть понято следующее высказывание Б. Латура: «Символы не фундаментальны. Когда у них есть прочноеоснование, когда когнитивные способности достаточно инструментализированы и сильны, тогда, возможно, есть смысл придавать им такое значение, но не раньше». Это утверждение направлено против символического интеракционизма: взаимодействие не может основываться на обмене и переинтерпретации символов, потому что у последних есть более прочное, предельное основание. И далее: «Почему бы не обратиться к чему‑то еще — к тем бесчисленным объек‑ там, которые отсутствуют у обезьян и повсеместно присутствуют у людей?» (курсив мой. — М. Е.) [Латур, 2007, с. 87]. Таким предельным основанием полагаются материальные объекты1
Радикальный аналитический стиль работ Латура с его призыва-ми свергнуть тиранию социального и обратить внимание на материальные объекты создает впечатление, что автор подстрекает к политическому перевороту в теории. Вместо тирании социально-го на престол надлежит возвести материальное. Амбиции автора, впрочем, гораздо серьезнее.
Смысл и социальность: модель циркулирующей референции
Основной теоретический посыл акторно-сетевого подхода направлен не на переворачивание отношений между социальным и материальным, а на ревизию соотношения «осмысленное / социальное». Далее в процитированной выше работе Латур задается следующим вопросом: «Не заблуждаются ли социологи, пытаясь сделать социальное из социального, подлатав его символическим, не замечая присутствия объектов в тех ситуациях, в которых они ищут лишь смысл?» (курсив мой. — М. Е.) [Там же, с. 88]. Данное высказывание может быть проинтерпретировано как свидетельство завышения роли материальных объектов в качестве конституент социальной жизни. Однако присутствие объектов там, где социологи видят лишь смысловое, может быть также понято как установление но-вых логических отношений между смыслом и социальностью действия.
По определению Вебера, социальность действия требовала неко-его дополнительного элемента кроме смысла (ориентация на других), но смысл был необходимым условием социальности. Поворот к материальному с его акцентом на отношениях между акторами разной природы ставит смысл в зависимость от этих отношений. Для того чтобы действие могло называться осмысленным, необходим дополнительный критерий. Им становится взаимодействие человеческих и не-человеческих акторов. В свою очередь не стоит полагать, что акторно-сетевая теория просто переопределяет соотношение смыслового и социального.
Помимо установления новых логических отношений между этими категориями изменяется и само их содержание. Программа ANT предполагает семиотическую модель действия, а также новую со-циологическую концепцию смысла. Латур неоднократно указывал в своих работах, что его проект навеян идеями семиотики А. Греймаса1. В актантных моделях Греймаса уравнивается статус людей и вещей в грамматическом отношении. С точки зрения структуры предложения, статус агента действия зависит не от его природы (принадлежность к социальному или материальному миру), а от положения в этом предложении. Например, в высказываниях «я разбил чашку» и «чашка разбилась» «я» и «чашка» выступают в качестве подлежащего, т. е. играют роль субъекта действия. В этом смысле они оба являются актантами — неопределенной силой, индуцирующей действие.
Осуществляя онтологизацию греймасовского аргумента, Ла-тур начинает рассматривать статус действующего по модели слов в предложении. В работе «Ирредукции», второй теоретической части книги «Пастеризация Франции», Латур в греймасовских терминах обосновывает утверждение, что слова и вещи с трудом могут быть разделены: «Невозможно в течение длительного времени поддерживать различение между теми актантами, которые будут играть роль „слова“ и теми, которые будут играть роль „вещи“» [Latour, 1988, p. 184]. Это позволяет ему расширить репертуар действующих лиц до не-человеческих акторов. В этом смысле и человек, и чашка действуют, причем действуют социально, так как почти любое практическое действие предполагает манипуляцию объектами материального мира, т. е. ориентацию на них (что они будут реагировать тем или иным образом). Однако сам статус социального в акторно-сетевой теории лишается онтологического веса: «В таком понимании прилагательное „социальное“ обозначает не вещь среди других вещей, вроде черной овцы, затесавшейся среди белых, а тип связи между вещами, которые сами по себе не являются социальными» (курсив в оригинале) [Латур, 2014, с. 17]. Поэтому в рамках этого языка описания неправомерно говорить о социальном действии. Нет социальных действий, но есть действия, которые производят социальность (в терминологии Латура — ассоциации).
В результате человеческий деятель не обладает монополией на производство и манипуляцию смыслами1. Однако категория осмысленного (лишь имплицитно присутствующая в работах Латура) не совпадает с тем регионом, на который обычно указывают социологи, когда говорят о смысле действия, деятельности или ситуации. Здесь следует особое внимание обратить на то, к чему отсылает смысловая связь. Для этого от нас потребуется совершить небольшое отступление в философию Ж. Делёза, откуда Латур заимствует концепцию смысла2. Для Делёза смысл является событием, сопутствующим предложению. Событие — это то, что соединяет слова (знаки) и вещи. Событийный способ их соединения как раз и отличает латуровскую семиотику от элементов семиотического подхода, обычно используемых социологами.
Согласно Делёзу, в предложении можно выделить разные типы отношений: денотацию, манифестацию, сигнификацию. Событийный смысл не ограничивается ни одним из этих типов отношений. Он не является денотативным, потому что в таком случае он бы атрибутировался реальному состоянию дел, которое выражается предложением (корреспондентская теория истины). Он не является манифестацией, потому что не ограничен выражением психических состояний автора предложения (равно как и влиянием социальных факторов, если мы рассматриваем эти понятия применительно к миру, а не только к языку). Не является он также и сигнификацией, поскольку не ограничен структурой языка, через которую выражается предложение. Такое понимание категории «смысл» чаще всего встречается в социологии. Смысл рассматривается как универсальная модель, реализуемая во взаимодействии. Так, например, у Вебера любое действие может быть «прочитано» через код смысла; в результате оно будет отнесено к тому или иному типу действия. Смысловая связь устанавливается между миром ценностей и миром действия. Таким образом, данная модель пред-полагает, что за действием стоит что‑то первичное (как правило, оно также номинируется в качестве социального). Говоря семиотически, действие имеет внешний референт.
Латур, онтологизируя также делёзовскую концепцию смысла, предлагает модель циркулирующей референции (circulating reference), которая отрицает существование внешних референтов [Latour, 1999; Напреенко, 2013]. С некоторым упрощением это понятие обозначает, что доступ к «самой» реальности закрыт, а связь между вещами и словами (т. е. репрезентациями вещей) может быть прослежена в цепочке референции. Если использовать терминологию Делёза, события смысла сцеплены между собой в цепочку. Проиллюстрируем этот тезис с помощью понятия трансцендентальных означаемых, которое использует Ж. Деррида [2000]. Смысловая связь событий может быть описана следующим образом: событие А (означающее) отсылает к событию Б (означаемое); событие Б в свою очередь является означающим для события В; В — для Г и т. д. Вопрос, который лежит в основании подобного рода цепочек, — это вопрос о ее конечности, т. е. о существовании таких означаемых, которые не являются означающими3. Деррида отрица-ет существование такого рода означаемых, которые он называет трансцендентальными. По его высказыванию, любое означаемое 23 «изначально и по сути своей … является следом и всегда уже находится в положении означающего» (курсив мой. — М. Е.) [Деррида, 2000, с. 203]4. Возвращаясь обратно на язык акторно-сетевой теории, можно сказать, что у всякого действия есть только внутренний референт. А это означает, что мы имеем дело не с самими действиями, а со следами действий.
Остается только ответить на вопрос, какую роль в этом новом соотношении между переопределенными социальностью и осмы-сленностью играют материальные объекты. Согласно Делёзу, у смы-сла «нет ни физического, ни ментального существования» [Делёз, 1998, c. 39]. Ключевой для философа является метафора не имеющей толщины поверхности, на противоположных сторонах которой располагаются мир смыслов и мир тел. В результате он приходит к кажущемуся парадоксальным заключению: несмотря на то что смыслы сами по себе нематериальны, они являются атрибутами материальных вещей [Там же, c. 42]1. Позволяет ли такое понимание рассматривать, например, смысл научной теории?
Если эта трактовка философии Делёза верна, в его концепции смысл — это то, что рождается в результате взаимодействия, необходимым элементом которого являются материальные объекты. Тем не менее, как мы помним, Латур опирается на модели греймасовской семиотики, в рамках которой преодолевается зазор между словами и вещами. В предложении нет разницы ни между людьми и вещами, ни между материальными и нематериальными сущностями, если они занимают положение подлежащего. В. Вахштайн пишет в этой связи: «Этот обманный маневр (фокусировка на агентности вещей) скрыл под видом „поворота к материальному“ куда более фундаментальный теоретический сдвиг: рядоположение материальных и нематериальных актантов» [Вахштайн, 2014, с.31]. Иными словами, действовать могут и нематериальные сущности (например, идеи); включение материального в качестве третьего элемента соотношения осмысленного и социального логично влечет за собой включение его концептуальной пары—идеального. Любое установление смысловых связей с необходимостью будет включать как материальные, так и идеальные элементы.