Журнальный клуб Интелрос » Теория моды » №25, 2012
Элисон Мэтьюс Дейвид (Alison Matthews David) — д-р наук, доцент Школы моды в Университете Райрсон (Торонто, Канада). Автор статей, посвященных дамскому костюму для верховой езды Викторианской эпохи, военной форме, синтетическим красителям, обуви, а также истории образования американского журнала Vogue; в настоящее время работает над книгой «Жертвы моды», которая готовится к печати в издательстве Berg Publishers.
Когда у Веллингтона спросили, что он считает важнейшей частью солдатского обмундирования, он ответил: «Во-первых, это пара хороших башмаков; во-вторых — вторая пара хороших башмаков; а в-третьих — запасная пара подметок».
Капитан Сесил Вебб-Джонсон, «Солдатские ноги и обувь» (The Soldiers' Feet and Footgear, 1915)
XIX век — это эра европейского военного империализма. Многочисленные военные кампании заставляли войска постоянно быть на марше, продвигаясь то по своей, то по захваченной территории. Не последнюю роль в успехе каждой такой кампании играло то, в каком состоянии находятся ноги военнослужащих: как было известно фельдмаршалу Веллингтону, солдату, чтобы тот преуспел в бою, нужна прочная и удобная обувь. Трудно представить ситуацию, которая подвергала бы ноги большему напряжению, чем длительные марш-броски по пересеченной местности, постоянно предпринимавшиеся инфантерией (как в те времена называли пехоту) во время военных действий; нагрузка на ноги, а значит, и на обувь, увеличивалась еще и за счет тяжелого ранца или вещмешка, который нес за плечами каждый солдат. Плохо обутый человек рисковал получить увечье, мог захромать, отморозить ноги или просто заболеть; а тот, кто из-за потертостей и мозолей отставал от своих во время отступления, становился легкой мишенью для противника или попадал в плен. Несмотря на то что военачальники прекрасно осознавали, что в судьбе армии добротная обувь играет жизненно важную роль, XIX век был тем временем, когда обеспечение простых солдат обувью осуществлялось из рук вон плохо: цепочки поставок зачастую оказывались безнадежно запутанными и совершенно неэффективными, а конструкция и качество армейской обуви были практически не приспособлены к тем физическим требованиям, которым должны были соответствовать войска на полях сражений. Многие области знаний были задействованы, чтобы решить, казалось, неискоренимую проблему снабжения армий Европы достаточным количеством хорошей обуви — новые технологии обувного производства и военная медицина, хироподия1 и эргономика. Необходимость разом переодеть и переобуть огромное количество людей стала катализатором, ускорившим инновационные процессы во многих сферах, начиная с аналитической статистики и заканчивая общественной гигиеной. К началу XX столетия дизайн армейской обуви действительно улучшился, а утопающие в жидкой грязи окопы Первой мировой войны стали настоящим кровавым полигоном для испытания таких инноваций, как прорезиненные сапоги-веллингтоны. В этой статье мы сосредоточим внимание на коротких блюхеровских сапогах, которые в XIX веке носили простые пехотинцы, и офицерских сапогах-веллингтонах, чтобы яснее увидеть, как классовая политика находила материальное воплощение в дизайне, конструктивных особенностях и поставках армейской обуви в период с 1800 по 1918 год.
Искусство ходить строем и нога военного
Когда в начале 1880-х годов Жюль-Этьен Маре с помощью фотоаппарата фиксировал различные фазы движения человеческого тела, его моделью был солдат. Однако солдаты XIX столетия двигались не так, как люди сугубо гражданских профессий, и имели совсем другую осанку. В своей «Теории походки» Оноре де Бальзак язвительно описал испорченную постоянной муштрой, неестественную солдатскую поступь: «Военных легко узнать по походке. Их торс стоит на крестце, как бюст на постаменте, а ноги передвигаются сами по себе» (Бальзак 1995). Изданное в 1836 году руководство Джона Ролта для офицерского состава подтверждает наблюдения Бальзака: «Важнейшее правило строевого шага состоит в том, что все части тела выше бедра следует удерживать в безупречном равновесии — никаких подергиваний и колебаний из стороны в сторону.» (Rolt 1842: 87). Движения военных были выверены и отточены до совершенства, что придавало им нечто ритуальное. Из тактических соображений генералы и старшие офицеры должны были точно знать, с какой скоростью передвигаются их люди. Зная, сколько километров войска способны покрыть за час или за день, они могли высчитать, сколько времени понадобится, чтобы развернуть части на заданных позициях или перебросить подкрепление.
Чтобы добиться этого, рекрутов муштровали на плацу до тех пор, пока каждый из них не научится двигаться с механической точностью. В строю солдаты не могли просто «ходить» — они маршировали. Одинаковую значимость имели и скорость, и слаженность строевого шага. Согласно одному практическому руководству по строевой подготовке (Soldier's Companion 1800), относящемуся к началу XIX столетия, длина «эталонного» строевого шага (pace) солдат Британской армии должна была составлять ровно 30 дюймов2. Однако на практике и длина шага, и его скорость могли варьировать: барабаны отбивали ритм или задавали темп3 — от 75 шагов (средний темп) до 120 шагов («маршевый темп») в минуту, что позволяло пехотной колонне за одну минуту покрывать расстояние в 300 футов4. Колонна двигалась в ногу: все солдаты одновременно делали «шаг правой — шаг левой» и невзирая на разницу в росте соблюдали равную дистанцию. Стихотворение Редьярда Киплинга «Сапоги» («Пехотные колонны»)5 передает изматывающее однообразие движения военной колонны намного более выразительно, чем любое описание в прозе, — оно само звучит как ее ритмичная поступь:
Seven — six — eleven — five — nine-an'-twenty mile to-day —
Four — eleven — seventeen — thirty — two the day before —
(Boots — boots — boots — boots — movin' up an' down again);
There's no discharge in the war! (Kipling 2002: 378)
Это монотонно повторяющееся стаккато звучит как эхо безостановочного и неумолимого наступления войск времен расцвета британского империализма.
Безупречная точность была непререкаемым требованием во время занятий на плацу, но даже в походе солдат заставляли идти строем, и не имело значения, каким был рельеф местности. Ни лужи, ни месиво грязи не считались непроходимым препятствием — люди шагали прямо через них, не сворачивая с прямого пути. Дисциплина и стройность рядов ценились выше, чем чистая униформа и сухие ноги. Впрочем, принудительная опрятность «до блеска надраенных сапог» использовалась как еще один способ поддержания порядка в войсках. Солдаты тратили огромное количество времени и сил, начищая черной ваксой сапоги, которые немедленно покрывались пылью и грязью, лишь только колонна делала первые несколько шагов. Эта бесконечная муштра, в которой командование видело эффективный способ воспитания неорганизованных и непокорных, являлась неотъемлемой частью армейской культуры тотального контроля и неусыпного надзора. В некоторых дисциплинарных моментах и наказаниях можно усмотреть сходство с ритуалами в духе фетишизма. Однако экскурс в психосексуальное измерение интересует меня значительно меньше, чем связанные с армейской обувью классовые и гендерные аспекты. Армейские сапоги или ботинки были явным и однозначным маркером мужественности. Но потенциально заложенную в этом предмете идею мужского превосходства и силы могла подавить ничтожность социального или классового статуса его владельца. Ведь если начищенные до зеркального блеска офицерские веллингтоны являлись настоящим воплощением авторитета и власти, то едва закрывавшие лодыжку кондовые и старомодные блюхеровские сапоги пехотинца скорее воспринимались как рабское клеймо.
«Проклятье сапог»
Обувь всегда была индикатором классового статуса и социальных амбиций, каковым остается и по сей день. Прочные, не изношенные подметки сапог давали мужчине повод считать себя состоятельным или «твердо стоящим на ногах». Многие выходцы из низов, с рождения привыкшие ходить чуть ли не босиком, были рады обзавестись сапогами, которые им выдавали при поступлении на военную службу, хотя их новую обувь никак нельзя было назвать элегантной или «шикарной». Армия, основу которой составляла жесткая иерархическая система, придерживалась вполне гражданской классовой градации в том, что касалось одежды. Если офицерский мундир ни качеством ткани, ни точностью кроя и посадки не уступал костюму из модного гардероба настоящего джентльмена, то плохо подогнанную, сшитую из грубой материи солдатскую униформу вполне можно было сравнить с практичной и незамысловатой одеждой рабочего люда — и это было в порядке вещей (Matthews David 2003: 20). Обувь не являлась исключением из общего правила: короткие (до лодыжки) солдатские сапоги были сродни башмакам на деревянной подметке и тяжелым подбитым железными гвоздями сапогам, которые носили простые рабочие, в то время как высокие (до колен) офицерские гессенские сапоги и веллинг- тоны, совершенно не подходящие для длительных пеших переходов, явно вели родословную от кавалерийских сапог.
В написанном в 1905 году памфлете марксистского толка «Проклятье сапог» Герберт Уэллс утверждал, что большинство представителей рабочего класса стыдятся своих видавших виды, потрепанных башмаков, но не могут позволить себе потратиться на приличную, крепкую обувь. Вынужденные довольствоваться дешевыми и низкосортными товарами, они ходят по улицам, в буквальном смысле «шаркая пятками по мостовой». В разделе, шутливо озаглавленном «Мир как ботинки и надстройка», Уэллс, следуя марксистской концепции базиса и надстройки, рассматривает башмаки как символ рабочего класса, являющегося базисом социальной иерархии, и одновременно как его физическую опору — пьедестал (то есть базис), на котором держится тело пролетария6. Несмотря на то что форменные сапоги выдавались солдатам бесплатно, есть веские основания предполагать, что армейская обувь становилась настоящим источником страдания для многих служащих, вырванных из рядов рабочего класса. На самом деле она была настолько неудобной, что на многих колониальных театрах военных действий солдаты из числа местного населения во время марш-бросков разувались и шли, привязав сапоги к ружьям (Dowie 1861: 167).
В этой статье мы обратимся к истории трех военных конфликтов, во время которых обувь стала причиной чудовищных проблем и объектом публичных дискуссий. Я имею в виду отступление британцев к Ла-Корунье во время Пиренейской войны (1808-1809), Крымскую войну (1854-1856) и Первую мировую войну (1914-1918). Взглянуть на эти исторические примеры более предметно нам помогут реальные артефакты, хранящиеся в Нортгемптонском собрании обуви (Northampton Boot and Shoe Collection), — сапог рядового пехотинца 1840-х годов и обувь времен Первой мировой войны, найденная в местах сражений у Соммы.
(Продолжение статьи читайте в бумажной версии журнала)