«Внутренний шум души. // Стена из камней для молчащего рта. // Замороженное дыхание». Это не японское хокку. Это описание, кото­рое французский дизайнер японского происхождения Аои Коцухи­рои (Aoi Kotsuhiroi) дает одному из колец. А вот какой текст сопрово­ждает черную сумку из бычьей кожи: «Я думала — я волк... // но совы ухают, //а я боюсь темноты... //я думала — я волк, // но я так голод­на, // я устала просто стоять, // я волк, //я бываю в стольких местах, // я просто устала от этого места».

Аои Коцухирои считает, что создаваемые ею предметы — от туфель до украшений — визуальные стихотворения. Текст, разбитый на главы-коллекции, полон недомолвок и меж­культурных умолчаний, как «Хазарский словарь» Павича. Перевод японского синто на французский постструктурализм. С этой точки зрения работы Аои мифологичны сами по себе, ведь, как писал Ролан Барт, «сущность мифа не определяется ни тем, о чем он повествует, ни его материальным носителем, так как любой предмет может быть про­извольно наделен значением» (Барт 1989: 72). Наделяя вещи значением (а в какой-то степени, в полном соответствии с японским фольклором, и признавая за ними право на одушевленность), Аои пытается дать тол­кование мифу во всех составляющих его компонентах — вербальном, иконическом, материальном. Это не та практичная мода, к которой мы привыкли, — это некий семиотический сверхпроект, позволяющий проникнуть во внутренний мир художника. Означающее, означаемое и знак здесь представляют некое сверхчувственное единство, исходный материал для построения мифа о Дизайнере, который Аои разраба­тывает уже несколько лет. Свои работы она вывешивает на сайте в формате фотографий Polaroid, многие из которых также подписаны в стихотворной форме: «Я брожу в сновидениях и наблюдаю за пара­дом наших воспоминаний... Я срываю цветы души... Потому иногда мои руки оказываются грязны».

«Как „экзотическое сожаление", которое все продолжается, // раз­мывается до скуки, // истощенное водой, которая открыла дорогу со­знанию, // стены пересечения, где направления сходятся в молчании». Даже названия ее коллекций похожи на строчки хокку («Экзотические сожаления», «Ритуал на рассвете», «Мокрая луна»), внутри которых зарифмованы сами предметы: «Дыхание рассвета», «Пепельная душа, шум облака и молчаливые кости», «Ночная ловушка». Эти кольца и браслеты сами по себе уже кажутся стихотворениями, нашедшими свое физическое воплощение. При этом «материальность» Аои не менее поэтична: рог, кость, покрытые лаком уруси, древнеримские золотые бусины, шелковые нити, человеческие волосы, маленькие фарфоровые черепа, а метод шнуровки, который дизайнер использует для своей об­уви, восходит к японской технике эротического связывания кинбаку.

А беседа с ней так и вовсе напоминает пророчество дельфийского оракула. Аои не дает прямых ответов — она словно бесконечно упраж­няется в стихосложении, подбирая слова не менее искусно, чем сочетая материалы в одном из своих причудливых колец.

«Теория моды» (ТМ): Какое определение Вы дали бы моде?

Аои Kouyxnpon (АК): Покровы элегантности с чувствительной стен­кой, взаимоотношения, в которых видимое внешнее ведет за собой время...

ТМ: Ваши коллекции кажутся, скорее, поэзией, чем вещами, кото­рые можно носить. Что для Вас важнее, концепция или возможность носить вещь?

АК: Если «концепция» не обретает форму, то, возможно, «носимость» овладевает «концепцией» и слой за слоем освобождает ее от идей...

ТМ: Кто Ваш любимый поэт?

АК: Риокан и Джим Харрисон — я люблю их жесткую чувствен­ность.

ТМ: Каковы взаимоотношения между историей и одеждой?

АК: Попытка записать «воспоминание» в складках одежды, как хруп­кий и неточный отголосок, память, ожидание нового движения к но­вой форме.

ТМ: Если воспринимать моду как искусство, то какому типу искус­ства она ближе? Изобразительному, словесному, музыкальному?

АК: Мода — это ощущение необходимости поймать что-то неулови­мое и запечатлеть его... Звук цвета, спеленутый в глагол, чтобы стре­ножить момент — вот что такое мода...

ТМ: Вы используете разные материалы; приходилось ли Вам сталки­ваться с их ограниченностью, и если да — тов чем она заключается?

АК: Я не спрашиваю материал об этом.

ТМ: Почему Вы занялись дизайном?

АК: Есть телесность как данность, и вместе с ней приходят вопросы выбора между тем и этим, и я выбрала это...

ТМ: Как развивались Ваши коллекции, в чем путь от «Мокрой луны» до «Никуда» и «Экзотических сожалений»? Ваши коллекции о смерти (какой вывод можно было бы сделать, исходя из используемых материа­лов — фарфора, человеческих волос, рога) или, напротив, о жизни?

АК: Ласка локона жизни остается привязана к идее дождя, который непременно закончится... Как возвращающееся течение дыхания, мои коллекции привязаны к единой нити жизни.

ТМ: Ваша последняя коллекция «Экзотические сожаления» разделе­на на три части: «Ритуал на рассвете», «Бесцветное убийство» и «Шрам воспоминаний». Откуда взялось такое деление?

АК: Это разнесение рассвета на главы, так как разделить его нель­зя. Что до бесцветных воспоминаний и шрамов сожалений, они лишь продолжают биение рассвета.

ТМ: В чем история этой коллекции?

АК: Это расписанные по главам настроения и любопытные пережи­вания, перетекания балансов, как прогулка по черному облаку.

ТМ: Кто повлиял на Вас в моде и искусстве?

АК: Я не помню... Слишком много людей я встречала в своей жиз­ни, аяне четко видела суть вещей...

ТМ: В последней Вашей коллекции Вы использовали технику кинбаку — технику эротического связывания...

АК: Оборачивание веревки вокруг предмета напоминает бесконеч­ную ласку. Крепко привязанные к тебе вещи обретают иное ощуще­ние, объятие, похожее на любовь, которая вырастает из линий пере­тянутого тела...

ТМ: Как Вы отбираете предметы для своих коллекций?

АК: Чтобы решить о ночи в воспоминаниях дня есть латентные вещи — собрание впечатлений...

ТМ: Что для Вас самое сложное в создании коллекции?

АК: Собрать весь дождь и не потерять ни единой капли из его пути.

ТМ: У Вас богатейший культурный бэкграунд, и Ваши работы пол­ны отсылок к тем или иным культурным реалиям. В моде это помога­ет или мешает?

АК: Наши ощущения и культурные впечатления — лишь переходные состояния... Любые помехи — это отсутствие желания задавать вопро­сы, а не попытки и желания посмотреть где-то еще. Ограниченность далеко не всегда становится выходом и решением.

ТМ: Что Вами движет — любовь к прошлому или к настоящему?

АК: Посвятив некоторое время тому, чтобы ничего не видеть, я по­няла, что настоящее всегда остается... Но я предпочитаю текущий момент всему.

ТМ: Создаваемые Вами предметы напоминают мне о том, что древние японцы верили, что вещи обретаютдуши и становятся живыми...

АК: Нельзя дать определение жизни. Она вне вещей и в каждой вещи.

ТМ: Что для Вас идеальный миф?

АК: Миф — это истории, сшитые воедино и пришитые к нам, мы про­ходим их ночами наших чувств...

ТМ: Сколько Вам требуется времени для создания одного из своих колец?

АК: Мгновение ожидания, которое длится целую вечность... Я на­чинаю, чтобы уже не остановиться...

ТМ: Могли бы Вы описать, как проходит Ваш творческий процесс?

АК: Это слишком долгая история...

ТМ: Как Вы видите отношения между телом и предметом, украша­ющим тело?

АК: Это перевод себя, находящегося между собой и другим... это дистанция, которая убегает в скрытое необъяснимое.

ТМ: Почему Вы фотографируете свои работы «поляроидом»? Для того чтобы отразить их хрупкость и эфемерность?

АК: Именно так.

ТМ: Если бы Вам пришлось воссоздать себя как творение своих рук, что бы Вы постарались отразить в работе?

АК: Запах дождя.

ТМ: Создается ощущение, что Ваши работы находятся на погранич­ной зоне, где отказывает разум и расцветает фантазия, они словно ба­лансируют на границе между Прекрасным и Иным (что пугает мно­жество людей). В чем для Вас эта грань?

АК: Размышление о гранях уже само по себе означает границу, разли­чия, нечто, что не должно быть пересекаемо во имя разума или какой-то высшей идеи. Инстинкт как отражение глубины образа относительно красоты может обрести баланс и отклоняясь от «правильного», которое само по себе границей не является. Эго — первое нарушение, первая рябь на воде, отвлекающая нас от возможного осознания Иного.

ТМ: В чем проявляется Инакость в моде?

АК: Во внешних образах или реальностях, в настроениях того, что происходит, детали же открывают и подчеркивают сходства и различия.

ТМ: В философии фигура Иного зачастую обозначает предельное понимание человека, пытающегося найти себя. Глядя на Ваши работы, я не могу избавиться от мысли, что именно на таких Иных они и рас­считаны. Кто Ваша идеальная модель? Похожа ли она на Вас?

АК: Идеальной модели не существует, есть «модели, не являющие­ся раздувшимся эго», и где-то еще есть сознание множественного са­мозабвенья.

ТМ: Что Вы пытаетесь воплотить в своих творениях?

АК: Мне больше нравится не знать об этом заранее...

Литература

Барт 1989 — Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989.