Журнальный клуб Интелрос » Теория моды » №26 ,2013
Клэр Роуз (Clare Rose) — защитила диссертацию в Брайтонском университете, читает курс по контекстуальным исследованиям в Королевской школе шитья, а также историю искусств в Открытом университете и Музее Виктории и Альберта. Автор книги «Как делали, шили и носили одежду для мальчиков в поздней викторианской Англии» (Making, Selling and Wearing Boys' Clothes in Late Victorian England, 2010), редактор сборника «Одежда, общество и культура в Англии XIX века» (Clothing, Society and Culture in Nineteenth-Century England, 2010).
Введение: проблема подросткового матросского костюма
Может показаться, что вошедший в моду в конце Викторианской эпохи детский матросский костюм впитал в себя иерархический дух и имперские настроения, царившие в британском обществе до 1900 года (Mackenzie 1984; Paris 2000: 46-47)1.
Британия гордилась и даже кичилась своим безраздельным морским господством, а ее военно-морские силы почитались как величественный символ этого порядка и самой Империи, простиравшейся до немыслимых границ. Наряженные моряками маленькие мальчики, будто овеянные ореолом патриотической гордости, несли этот символический свет в каждый дом; нация с таким рвением следовала примеру царственных особ, что в скором времени матросский костюм стал незаменимой и чуть ли не самой главной вещью в гардеробе юных подданных (Ewing 1977: 83-87)2.
Несомненная популярность матросских костюмов, которые мы видим на школьных фотографиях, семейных портретах и иллюстрациях, сопровождающих рекламные материалы, долгое время рассматривалась как массовое приобщение детей к милитаристским ценностям, а их миниатюрные фигурки, облаченные в такую одежду, — как витрина для демонстрации этих ценностей (Craik 2005: 57-62). В начале XX века в германских общеобразовательных школах была введена обязательная униформа, представлявшая собой не что иное, как матросский костюм; это было сделано с целью усилить патриотические настроения и повысить дисциплину. Легко поддаться искушению и истолковать данный факт как заимствование британского опыта (Weber- Kellermann 1984: 113-116; McVeigh 2005; Kinsella 2002: 215-238). Однако такое истолкование будет ошибочным, поскольку матросский костюм никогда не был обязательным в британских школах3; исключение составляли лишь специализированные учреждения, в частности учебные суда, на которых военно-морскому делу обучались мальчики от одиннадцати лет и старше4. Таким образом, чтобы понять истинную значимость детского матросского костюма Викторианской эпохи, для начала необходимо установить, где, при каких обстоятельствах и на ком он смотрелся уместно, для каких практических целей предназначался и из чего состоял.
Основной вопрос, связанный с подростковым матросским костюмом, касается смещения смысловых акцентов, которое непременно имеет место, когда некий предмет, изначально предназначавшийся для взрослых целей, приспосабливают под детские нужды. Не так давно мы стали свидетелями медиапереполоха, связанного с тем, что размерная шкала предметов одежды, традиционно считавшихся принадлежностью взрослого гардероба (в частности, нижнего белья), теперь включает и детские размеры, что было истолковано как попрание границ, разделяющих взрослый и детский образ жизни (Williams 2010). Если бы школьники, слишком юные для того, чтобы поступить на военную службу, стали носить настоящую военно-морскую униформу, общество сочло бы это неуместным и абсолютно неприемлемым. В этой статье будут описаны те приемы, благодаря которым униформу удалось не просто «подогнать по размеру», но по-настоящему преобразить, создав значительную дистанцию между вещью из детского гардероба и ее военно-морским прототипом и полностью изменив смысловые акценты. (Значимую роль в этом сыграли расцветка, выбор ткани и способы отделки.) В результате на свет появился изящный матросский костюмчик, заметно отличавшийся от морской униформы и быстро вошедший в моду. Фабриканты и владельцы магазинов готового платья изо всех сил стремились подогреть его популярность: для них матросский костюм стал козырем в борьбе с традиционной системой индивидуального пошива модной одежды5. Тем не менее костюм сохранил за собой некоторые воинственные коннотации, из которых даже удавалось извлечь определенную выгоду, когда тому способствовали обстоятельства — в частности, во время Англо-бурской войны6.
Методология исследования
Существует ряд особых проблем, связанных с изучением практических аспектов детской жизни. Как отметил Хью Каннингем, основные источники, на которые опираются культурологические исследования «на темы детства», — это литературные тексты, визуальные образы и игрушки, создававшиеся в расчете на семьи из среднего класса (Cunningham 1998). Это особенно верно в случае с историей детского костюма, которая чересчур тяготеет к описательности и излишне полагается на ограниченную подборку избранных источников (Ewing 1977; Buck 1996; Marshall 2008). Таким образом, обычаи закрытых учебных заведений для элиты (таких, как Итон) или благотворительных учреждений (таких, как «Приют Христа»), живущих по законам собственной корпоративной культуры, преподносятся как показательный пример распространенных культурных норм, охватывающих все более широкие сферы благодаря процессу, который Веблен назвал эмуляцией (Ewing 1977: 87-89, 113-116). А что же происходило в стенах государственных и частных школ, которые обслуживали большую часть населения? Этот вопрос остается сравнительно неизученным или освещается на основании текстов, написанных взрослыми представителями элиты, которым вдвойне чужды жизненный опыт и переживания детей из пролетарской среды7. Привычка полагаться на избранные источники составляет особую историографическую проблему, особенно актуальную для Британии конца XIX столетия, когда о малолетних отпрысках рабочего класса повсеместно отзывались как о незнакомых с цивилизацией «уличных бедуинах» или «дикарях» (Cunningham 1991: 94109). Автобиографические очерки более тонко и подробно передают особенности социальных устоев, но в них содержится на удивление мало информации о том, какую одежду носили дети8.
Не полагаясь на фрагментарные свидетельства, представленные в современных текстах, в этой статье я буду опираться на подборку изображений, документально отражающих судьбу матросского костюма: семейные портреты, школьные групповые фотографии и фотографии, сделанные в детских домах (благотворительных приютах) доктора Барнардо при поступлении новых воспитанников. К сожалению, семейные и школьные фотографии, о которых достоверно известно, что они сделаны до 1900 года, сегодня большая редкость; тем ценнее для нас пометки с указанием даты и возраста детей на фотографиях из приютов Барнардо (более подробно о происхождении всех этих визуальных свидетельств говорится в разделе «Приложение»). Вдобавок к этому я проанализирую содержание иллюстрированных торговых каталогов, чтобы продемонстрировать все многообразие доступных моделей, из которого были выбраны костюмы, запечатленные на фотографиях, а также показать, насколько могли отличаться цены на разные модели. Недостаток визуальных источников состоит в том, что порой они порождают противоречивые истолкования и плохо соотносятся с письменными источниками. Данные, полученные на основании документальных изображений во время работы над этой статьей, в сумме составляют достаточно весомые основания для того, чтобы оспорить некоторые утверждения, встречающиеся в современных трудах.
Детская и подростковая одежда — предмет, который с трудом вписывается в теорию потребления, поскольку приобретает ее один человек, а носит другой. Дэн Кук обратил внимание на эту проблему и указал на необходимость подробнее рассмотреть вопрос о том, как потребительское поведение размечает своими вехами жизненный путь отдельно взятого человека, а также более четко обозначить дихотомию «взрослые — молодежь» (Cook 2008: 219-243; The Commodification of Childhood 2004). Не так давно правительство инициировало проведение социологического исследования, чтобы выяснить, как потребительское поведение сказывается на благополучии детей (Buckingham 2009); одно из направлений этого проекта «Культура потребления» посвящалось изучению того, как дети используют свою одежду, чтобы обозначить себя (самоутвердиться) внутри подростковых групп и в семье (Boden et al. 2004). Современные исследования имеют дело с ситуацией, когда у детей есть возможность каким-то образом повлиять на выбор вещей, которые им придется носить; до 1900 года это было практически невозможно, о чем свидетельствуют автобиографические заметки (Ugolini 2007: 60-61). И тем не менее некоторые предметы одежды, в частности детский матросский костюм, можно рассматривать как некий индикатор индивидуальности в контексте группы, будь то семья или коллектив сверстников.
В этой статье я следую примеру таких специалистов в области истории костюма, как Лу Тейлор, который шел к осмыслению через пристальное рассмотрение взаимодействия между предметами одежды, людьми, которые их носят, и социальными условиями (Taylor 2002). Внимательное прочтение, за которое ратует Тейлор, наделяет анализ фотографий ценностью документального свидетельства, позволяющего нам проникнуть в ту физическую реальность, где существовали не дошедшие до нашего времени предметы одежды. Проведенный Дианой Крейн анализ гардероба «городских низов» XIX столетия представляет собой прекрасный образец использования количественного метода, на который я и ориентировалась в этом своем исследовании (Crane 2000: 26-66). Предложенная Колином Кэмпбеллом модель, демонстрирующая, что акт потребления наделяется значением, которое зачастую может не иметь ничего общего с той смысловой нагрузкой, которую изначально несет на себе объект потребления, была мною заимствована, чтобы провести различия между значениями, которые приписывали матросскому костюму производители, потребители (люди, приобретавшие эту вещь) и стоявшие между ними посредники — рекламные агенты и культурные обозреватели (Campbell 1996). Я начну с того, что установлю хронологию внедрения матросского костюма в детский гардероб, чтобы яснее понять, какую роль в этом сыграло влияние королевского двора. Далее предстоит выяснить, к каким уловкам прибегали производители, чтобы интерпретировать матросский костюм как ультрамодную вещь и сделать его таковой. Анализ фотографий, на которых запечатлены дети, одетые в матросские костюмы, поможет определить, для какого возраста они предназначались, как их было принято носить и в какой момент они стали объектом массового потребления. Затем нас ждет подборка визуальных и текстовых материалов, игравших посредническую роль в отношениях между производителями и потребителями; я проштудирую рекламные объявления и литературные опусы из серии «полезные советы родителям», чтобы выяснить, какое значение приписывалось детскому матросскому костюму и из чего оно складывалось. Конкретные примеры, иллюстрирующие, как к этой вещи относились до и во время войны, которую Великобритания вела на территории Южной Африки с 1899 по 1902 год, наглядно покажут, каким образом вмешательство посредников может в корне изменить баланс культурных значений. Благодаря такому анализу детский матросский костюм предстанет перед нами как часть выстроенной Зим- мелем парадигмы, в контексте которой идентификация происходит через самовыражение и индивидуализацию личности в контексте всеобщего единообразия (Simmel 1971: 301).
(Продолжение читайте в бумажной версии журнала)