Юлия Демиденко — искусствовед, заместитель директора по научной работе Государственного музея истории Санкт-Петербурга, автор ряда статей по вопросам костюма и моды, в 2004-2005 годах — автор и ведущая программы «Мода на все» на 5-м канале СПбТВ, куратор выставок «Память тела» (в соавторстве с Е. Деготь. 1999-2003: Санкт-Петербург — Нижний Новгород — Москва — Красноярск — Вена — Хельсинки) и «Мода и социализм» (Москва, 2007).

Ситец — легкая хлопчатобумажная ткань ярких расцветок или укра­шенная печатным рисунком. Поэтому история ситца — это история хлопководства, текстильной промышленности и особенно красиль­ного дела.

Хотя к яркому ситцу почти приросло определение «русский», его родиной является вовсе не Россия, а далекая Индия. Полагают, что именно здесь почти 5000 лет назад была впервые получена пряжа из волокон хлопчатника. Именно здесь была соткана первая хлопчатобу­мажная ткань. Так что неудивительно, что обитатели Индии были и первыми художниками, придумавшими изысканные способы украше­ния хлопковых тканей, получивших известность далеко за пределами этого региона. Уже в XIII веке, в эпоху крестовых походов, благодаря арабам, прирожденным торговцам, индийские ткани попали в Европу. Наряду с парчой и шелками, это были, вероятно, и редкие в ту пору хлопковые ткани с тончайшим рисунком.

Однако по-настоящему широкое проникновение ситца в Европу на­чалось значительно позднее — в XVII столетии, благодаря португаль­ским, голландским и английским купцам. Кстати, само слово «ситец» в русский язык пришло от немецкого zitz, представляющего собой ви­доизмененное голландское sits, и тем самым напоминает, что именно с голландскими торговыми судами в Европу приходили образцы этой удивительной ткани.

В 1600 году группа английских купцов получила от королевы Елизаветы I хартию на монопольную торговлю с Востоком. Так была соз­дана Британская Ост-Индская компания, таким образом было положе­но начало Британской империи. Ост-Индская компания занималась в первую очередь торговлей, а главными товарами были пряности, чай и... хлопчатобумажные ткани. Особенной известностью пользовались индийские «каламкари» и «калико».

Для создания тканей «каламкари», то есть сделанных пером (от араб­ского «калам»), при украшении полотна изысканным рисунком исполь­зовали перо, кисть и деревянные штампы. Каламкари делали только из хлопка ручной выделки, а для красок в ту пору применялись нату­ральные красители растительного и животного происхождения. Фак­тически это был «батик» — та же хлопковая ткань, украшенная ручной росписью. Драгоценные ткани использовались для украшения храмов и различных церемоний, поэтому их узоры нередко напоминали вос­точные ковры — каждый элемент орнамента имел глубоко символиче­ское значение. Неслучайно В.И. Даль в своем словаре так и определил ситец — «набивное, узорочное хлопковое полотно».

В свою очередь, хлопчатобумажные ткани с набивным рисунком получили название «калико» — считается, что оно произошло от на­звания города Калькутта, откуда в 1630-е годы Ост-Индская компания начала масштабный экспорт тканей сначала в Англию, а затем и в другие страны. Причем, поскольку о хлопке обычные европейцы в ту пору имели довольно приблизительное представление, долгое время считалось, что эти ткани были «льняными».

Слово «ситец», точнее его европейские «родители», тоже означает всего лишь один из способов нанесения краски. Немецкое zitz, гол­ландское sits, английское chintz, как считают, восходят к индийскому chent — от chhintu или chhita — пятнышко или набрызг.

Спрос на узорчатые ткани был необычайно велик, а голландские, португальские и английские торговцы тонко чувствовали конъюнк­туру. Масштабы ввоза индийского ситца оказались таковы, что по­ставили под угрозу британское текстильное производство. Владельцы мануфактур начали борьбу с заморской новинкой: склады с ситцами поджигали и грабили. Вскоре предприимчивые англичане оказались просто вынуждены начать производство собственных cotton-prints, тем более что из восточных колоний в метрополию можно было ввозить не только разноцветные ткани, но и растительные красители — ма­рену и индиго, а также более дешевые отбеленные индийские ткани (миткаль или бязь). И хотя поначалу противники прогресса называли марену «дьявольским корнем», а английские текстильщики даже про­давили парламентский указ, запретивший в 1700 году ввоз индийских окрашенных тканей, невозможно было остановить начавшуюся по­вальную моду на ситец¹. Вскоре англичане запатентовали несколько способов окраски при помощи марены и индиго, а также применение досок из твердого дерева с нанесенными на них рисунками для печатания узоров на ткани. Индийский миткаль начали ввозить в другие страны, а у себя на родине — развивать все этапы производства, начи­ная с получения хлопковой нити.

Между тем культура хлопководства получила распространение не только в Индии, но и в других частях света — в Египте, странах арабского Востока, Китае, Средней Азии, даже — в Новом Свете. Внеш­няя политика Англии во многом основывалась именно на контроле за хлопководческими регионами.

Мода на легко стирающуюся ткань, более дешевую, чем шелк и парча, пришла вместе с выдвижением на мировую сцену деловитых буржуа и зарождавшимися представлениями о гигиене. Проблема за­ключалась в том, что хлопка требовалось много. Если со сбором хлоп­ковых коробочек и в Древнем Египте, и в Новое время на Диком Западе справлялись целые армии рабов, то все прочие операции — очистка, прядение и ткачество — требовали слишком много времени и сил, чтобы удовлетворить все возраставший спрос.

В XVIII — начале XIX века технический прогресс и стремительный рост машинной индустрии, обеспеченные в основном английской тя­гой к изобретательству и умению извлечь из этого прибыль, превра­тили ситец в по-настоящему модную ткань. В 1733 году англичанин Джон Кей придумал челнок-самолет, в 1764-1765 годах бывший ткач Джеймс Харгривс изобрел прядильную машину, названную по имени его дочери «Дженни». А их соотечественник Ричард Аркрайт предло­жил сразу несколько принципиальных усовершенствований прядиль­ных машин, которые, во-первых, значительно удешевили производство ситца, а во-вторых, дали возможность с 1773 года наладить выпуск чис­то хлопковых тканей (до этого основа была льняной, а уток — хлоп­чатобумажным). Спустя 10 лет англичанин Эдмунд Картрайт создал механический ткацкий станок с ножным приводом. Собственно весь промышленный переворот в Англии в XVIII веке происходил в области текстильной промышленности, работавшей на отечественной шерсти и хлопке из колоний.

Популярности ситца способствовало и развитие прикладной химии. Химики открыли сначала хлорин, разрушающий растительные краси­тели, а затем начали промышленное производство химических красок. Первым в 1774 году был запущен в производство «прусский синий», который позволил отказаться от дорогостоящего индиго, затем наста­ла очередь других красок.

Первоначально рисунок на ткани печатали вручную с деревянных досок-«манер». Их изготавливали из твердого орехового, пальмового или грушевого дерева, на поверхности вырезали соответствующий узор. Если рисунок печатался в несколько красок, для каждой краски изго­тавливалась своя «манера». В конце XVIII века была изобретена печать на ткани с металлических пластин, позволявшая получать более каче­ственный и тонкий рисунок, и посредством круглого валика. Начался период расцвета европейских набивных тканей. В 1834 году появилась первая печатная машина — перротина (по имени ее изобретателя — руанского механика Перро), за счет применения которой значительно улучшилось качество набойки. Именно в это время текстильные узоры приобрели оригинальность и особую выразительность.

Одна из первых европейских ситценабивных мануфактур была осно­вана в 1670-е годы в Амстердаме, вслед за тем — в 1690 году в англий­ском Ричмонде. Британцы стремились лидировать на текстильном рынке. В этой связи английский король Яков II еще в 1689 году издал указ, запрещавший вывоз из страны неокрашенных тканей, однако набивные фабрики множились по миру с поразительной быстротой. Уже на следующий год в Аугсбурге в Германии началось производ­ство собственных набивных тканей, со временем превратившееся в ги­гантскую индустрию, использовавшую не только хлопок, но и другое сырье. К 1716 году в Британии было выпущено более тридцати зако­нов, регулировавших вывоз хлопка и калико, призванных как защи­тить местных сукноделов, так и, в меньшей степени, учесть интересы торговцев ситцем. В результате первая в Европе специализированная ситцевая фабрика была основана в 1746 году в немецком Мюльхаузене, и только в 1763 году такая фабрика появилась в Манчестере, столице английского текстиля. К середине XVIII столетия свои производства возникли во многих городах Франции.

Примерно в это же время было основано ситцевое производство в Российской империи. Красносельская ситцевая фабрика была учреж­дена в Петербурге англичанами. У. Чемберлен и Р. Козенс, кстати, сын известного корабельного мастера петровского времени, умудрились получить от императрицы Елизаветы Петровны монополию: в угоду им в 1753 году на десять лет было запрещено устройство ситцевых фабрик по всей Российской империи. Рост производства был искусственно за­торможен, так что в 1792 году в Москве, Петербурге и Иваново насчи­тывалось всего лишь восемь ситценабивных фабрик.

Сразу после отмены монополии Х. Леман, один из мастеров ману­фактуры Козенса, основал собственную мануфактуру в Шлиссельбур­ге. Льняной холст для нее поставляли купцы из Иванова и Кинешмы, а хлопковый миткаль использовался индийский. В 1766 году фабрика только начала работу, а уже в 1790-е годы ее продукция выдержива­ла конкуренцию с лучшими английскими образцами. В первой трети XIX века на Шлиссельбургской фабрике впервые в России было введе­но печатание рисунка на ткани с цилиндрических форм. К 1830 году такими машинами были оснащены 27 российских фабрик. В последую­щие годы, сменив нескольких владельцев и все оборудование, фабрика служила образцом всем прочим фабрикам России, а к 1910-м годам по­лучила право отмечать свою продукцию государственным гербом.

Другим центром ситцевого производства стала Москва, где уже в 1810-1820-е годы пользовались известностью фабрики купца Малю- кова в Филях и Хамовниках, купца Быковского в Яузской части и мно­гие другие. Тогда же в Кожевнической слободе свою ситценабивную мастерскую основал швейцарский купец Бухер. Впоследствии неболь­шая мастерская преобразовалась в текстильное предприятие Э. Цинделя, родом из Эльзаса, приходившегося зятем знаменитому колорис­ту Г. Шейнбаху. К началу XX века это была одна из самых передовых фабрик, оборудованных по последнему слову техники и славившихся разнообразием выпускаемой продукции.

Ситец использовался как для модных и дорогих дамских туалетов, так и для самых простых текстильных изделий, предназначенных для народа, в первую очередь — для головных платков, для которых спе­циально разрабатывались рисунки. Но не только. Неслучайно в текс­тильных словарях до сих пор сохранились определения «обойный» и «мебельный» ситец. В самом деле, ситцем затягивали стены, из него делали занавеси, им обивали мебель. Чтобы усилить декоративные свойства ткани, ее подвергали специальной обработке — украшали тиснением, вощили. После этого разноцветные узоры на ткани ста­новились более яркими, ткань не боялась влажности. Такой вощеный ситец в России называли на английский манер «чинтс». В XVIII — на­чале XIX века чинтс был одним из важнейших экспортных товаров Ве­ликобритании. В больших количествах английский мебельный ситец завозился и в Россию.

Не меньшей популярностью пользовались и французские ситцы. Основателем подлинно французского стиля текстильных узоров счи­тают швейцарца К.-Ф. Оберкамфа, владельца одной из крупнейших и прекрасно оборудованных французских мануфактур в Жюи. Особен­но же прославилась мануфактура Оберкамфа оригинальными, полны­ми изящества рисунками на ткани: разбросанными по одноцветному полю букетиками и одиночными цветами. Французские ситцы были особенно популярны в России в начале XIX столетия, интерес к ним проявлялся и позднее. Так, в 1861 году, готовя крымскую Ливадию к приезду императорской семьи, было решено обтянуть французским ситцем мебель и из ситца же сделать занавески на окнах.

Образцы английского чинтса XVIII века с рисунками, напоминаю­щими росписи на китайском фарфоре, изображающими пасторальные сцены, вазоны с розами или орнаменты-гротески, равно как и фран­цузские обивочные ткани XIX века с цветочным рисунком можно и се­годня увидеть в собрании единственного в нашей стране Музея ситца, который находится в Иваново.

Иваново издавна считалось селом текстильщиков. В XVIII веке са­мые известные набивные фабрики существовали в Шлиссельбурге, в Москве и во Владимирской губернии, к которой относилось и Ивано­во. В 1751 году в Иванове было целых три набивные фабрики, правда, узоры печатали на льне, а образцы заимствовали с зарубежных, чаще всего восточных образцов. Пожар Москвы в 1812 году стал потрясением для патриотов, но одновременно избавил ивановских фабрикантов от серьезной конкуренции со стороны московских предпринимателей. В результате к 1820 году в Иванове насчитывалось около 80 мелких набивных производств, а после отмены крепостного права, в конце XIX века, — 59 ситценабивных фабрик и заводов, на которых работа­ло 27 тысяч человек. Уже с середины столетия Иваново стали называть «русским Манчестером», а чуть позднее бывшее село превратилось в промышленный город Иваново-Вознесенск. Знаменитые московские фабриканты начала XX века, покровители искусств, наук и полити­ческих интриг, бонвиваны и знатоки-коллекционеры, — Третьяковы, Морозовы, Рябушинские, Бахрушины — происходили из семей потом­ственных текстильщиков. Быстро развивавшееся текстильное дело ока­залось настоящим Клондайком для предприимчивых людей.

Местные льняные холсты еще в XVIII веке сменили привозные бу­харские и индийские хлопковые ткани. В первой трети XIX столетия ивановские мануфактуры стали покупать английский и немецкий от­беленный хлопок, а к концу века — египетский и высококачественный американский. Присоединение к России Средней Азии, вызвавшее сильное недовольство Англии, дало ивановским фабрикантам одно­временно и более дешевое отечественное сырье, и новые рынки сбыта готовой продукции. К 1890 году 23,8 % хлопковых тканей в России из­готавливалось из хлопка, выращенного в Средней Азии, Закавказье и Крыму. Перед Первой мировой войной Россия экспортировала в стра­ны Азии ситцев на общую сумму свыше 40 миллионов рублей. Неслу­чайно в рисунках ивановских ситцев такое большое место занимают традиционные восточные орнаменты, в частности «турецкий огурец», «бобы», рисунки, напоминающие иранскую миниатюру, и т.п. Дело было не только в заимствовании оригинальных английских рисунков, традиционно ориентированных на восточные образцы, но и в стрем­лении удовлетворить внутренний спрос на соответствующие узоры. Спрос этот в XVIII веке определялся стремлением повторить в дешевой ткани орнаменты драгоценных аксамитов, парчи и пр., ввозившихся в Россию из восточных стран, создать своего рода «дешевую роскошь». В XIX столетии он регулировался английской и французской модой, увлекавшейся экзотизмом, а к концу века уже определялся рынками Средней Азии, Ирана и Афганистана.

Чем более пестрым, многоцветным был рисунок, тем дороже стоила ткань. Ручная набойка была дорогой и трудоемкой, набивные ткани и в интерьере, и в одежде использовали по преимуществу богатые люди.

Машинная набойка впервые в России появилась на фабрике Спиридонова близ Иванова только в 1828 году, причем ситценабивные машины сначала приводились в действие при помощи лошадей. В 1832-м в Иванове на фабрике Гарелиных появилась первая паровая машина мощностью в 12 лошадиных сил. А с 1847-го на фабриках стали использовать перротины, позволявшие осуществлять печать в несколь­ко красок. Только после этого началось удешевление ситцев, и к сере­дине столетия они стали использоваться не только в среде аристокра­тии и богачей, но даже в крестьянских избах. Ивановские фабриканты сосредоточили свои главные усилия именно на ярких «крестьянских» дешевых — с синим фоном и дорогих кумачовых (ализариновых) сит­цах с орнаментами.

Однако предпринимательская сметка подсказывала фабрикантам, что необходимо обновлять ассортимент тканей и быстро реагировать на смену вкусов, иными словами — необходимы новые рисунки и рас­цветки. Практически каждое производство в XIX веке уже имело своих дессинаторов — рисовальщиков и колористов. На Трехгорной ману­фактуре Прохоровых, например, в начале XX века создавалось ежегод­но около 800 орнаментов. В 1860-е годы фабрикант Зубков представил первые ивановские ситцы с рисунком в виде мелких цветочков — «миль- флёр», в самом конце столетия появились декоративные и мебельные ткани с орнаментами в стиле модерн. Ивановские предприниматели много внимания уделяли воспитанию мастеров-художников. Крупный фабрикант Д.Г. Бурылин все свободное время посвятил коллекциони­рованию произведений искусства, памятников истории и старинных набивных тканей. В 1896 году коллекция старинных набивных тканей Бурылина была впервые продемонстрирована на промышленной вы­ставке в Нижнем Новгороде. В 1914 году в Иванове в специально постро­енном для него здании разместился созданный Бурылиным доступный для публики Музей промышленности и искусства. Коллекции именно этого музея составляют сегодня основу Музея ситца и Ивановского Художественного музея.

В 1896 году при реальном училище Иваново-Вознесенска для под­готовки колористов, граверов и художников для текстильной про­мышленности была открыта Школа колористов. А уже через два года при поддержке крупных фабрикантов в Иваново начал работу фили­ал Санкт-Петербургского училища технического рисования барона Штиглица — Иваново-Вознесенская рисовальная школа. Недаром на Всемирной выставке в Париже в 1900 году ткани ивановских фабрик Ивана Гарелина, Федора Зубкова, Константина Маракушева, Куваевской мануфактуры получили золотые и серебряные медали.

Принципиальное обновление ситцевых узоров произошло уже в новую эпоху, в 1920-е годы. «Ситец такой же продукт художествен­ной культуры, как картина, — и нет оснований проводить между ними какую-то разделительную черту», — утверждал теоретик производ­ственного искусства О.М. Брик в своей программной статье «От карти­ны к ситцу», и он же продолжал: «Укрепляется убеждение, что картина умирает, что она неразрывно связана с формами капиталистического строя, с его культурной идеологией, что в центр творческого внима­ния становится теперь ситец, — что ситец и работа на ситец являют­ся вершинами художественного труда...» (Брик 1924). Если оставить в стороне полемический запал тех лет, Брик был не так уж далек от ис­тины. Руководство Первой московской ситценабивной фабрики, под влиянием широкой пропаганды конструктивистских идей, пригласило на работу известных художниц Л.С. Попову и В.Ф. Степанову. Их зада­чей было изменить сложившееся за века представление о ситце. Ткань, украшенная узорами в цветочек и восточными орнаментами, почти не менявшимися на протяжении веков, теперь декорировалась узорами, отражавшими новейшие художественные течения, — динамическими зигзагами, концентрическими окружностями и т.п.

С середины 1920-х годов на ивановских ситцах стали изображать тракторы, сеялки, дымящие фабричные трубы, ударные стройки и т.п. Дешевая плательная ткань, которая была в дефиците, должна была стать агитатором и пропагандистом, а наряженные в платья и кофточ­ки с «индустриальным» рисунком работницы и колхозницы — заме­нить собою газету «Правда», которую далеко не каждый мог прочесть. Ведь большинство населения России продолжало оставаться неграмот­ным. Эти ткани вошли в историю под названием «агитационные сит­цы». Правда, покупались они плохо: та же Любовь Попова отмечала, что «цветочки» по-прежнему пользовались гораздо большей популяр­ностью, чем геометрические орнаменты конструктивистов, не говоря уже об отпечатанных в два-три цвета пятиконечных звездах, серпах и молотах и гербах революционной России.

Несмотря на курьезность подобных рисунков, именно они сегодня вызывают особенный интерес на художественных выставках и аукцио­нах. А дизайнеры время от времени пытаются вдохнуть в агитационный текстиль вторую жизнь и создают коллекции с использованием либо конструктивистских образцов Степановой и Поповой, либо незамысловатой советской символики.

В действительности 1920-е годы не произвели серьезного переворота в эстетике повседневной жизни вообще и в текстильном дизайне в част­ности. Ткани с тракторами или пышными гирляндами с неведомыми населению ананасами и прочими экзотическими плодами, гордо укра­шенные сияющей красной звездой, так и остались немногочисленны­ми экспериментальными или выставочными образцами, вошедшими со временем в музейные коллекции. Элементарное сравнение альбо­мов образцов, предлагавшихся торговле ивановскими и московски­ми фабриками, показывает, что характер рисунков на тканях в 1910-е и в 1920-е годы оставался примерно одинаковым. Он был равно далек и от романтических цветочков и от конструктивистских эксперимен­тов, представляя собой несложные, дробные геометрические орнамен­ты. Радикально менять узоры было непозволительной роскошью для страны, где самой дешевой ткани катастрофически не хватало на са­мые неотложные нужды.

Сегодня от старых ивановских ситцев осталось одно воспоминание, и связано это не с тем, что зрелые дамы и юные девицы вдруг переста­ли шить сарафаны и пестрые платья из ситца. Конец индустрии, кор­мившей полстраны, наступил вслед за крушением советской империи, когда от текстильных районов оказались оторваны хлопководческие республики Средней Азии, за бесценок и нередко — за счет почти что рабского труда на хлопковых полях детей и подростков, обеспечивав­ших сырьем ситценабивные фабрики средней полосы России. Добавим к этому стагнацию химической промышленности, удачно совпавшую с интересом к экологическому движению, и очевидный застой в обла­сти отечественного дизайна, по крайней мере той его части, которая связана с разработкой узоров для тканей.

Робкие попытки вернуть былую славу и процветание бывшему «рус­скому Манчестеру» пока не увенчались успехом. В 1990-е годы отчаянные усилия отдельных хозяйственников сохранить производство приводили к курьезным примерам обновления ассортимента. Фабрики выпускали партии ситцев с изображениями героев мультфильмов студии «Уолт Дисней»; лишившись заказов со стороны швейной про­мышленности, пытались подменить ее самое, заводя швейные участки и выпуская комплекты постельного белья с иллюстрациями к «Камасутре». Между тем даже простое воспроизведение образцов XVIII — начала XX века или же 1920-1930-х годов могло бы радикально изме­нить ситуацию.

Грандиозный успех Кензо начался с коллекции, сшитой из тради­ционных японских набивных тканей, ближайших родственников евро­пейского ситца. Традиционные ситцы «мильфлёр», «горошек» и «вос­точный огурец» то и дело мелькают в летних коллекциях британских и французских дизайнеров, а международные торговые компании предлагают покупательницам сентиментальные блузочки с цветочка­ми и «кумачовые» юбки. Итальянские и швейцарские текстильщики по сию пору воспроизводят на обивочных и портьерных тканях узоры XVIII-XIX веков, заботливо оберегая от посторонних глаз сохранив­шиеся старинные альбомы с образцами принтов...

Литература

Брик 1924 — Брик О. От картины к ситцу // ЛЕФ. 1924. № 2.

Примечание

1. Против производства дешевого ситца и, соответственно, ввоза необ­ходимого сырья особенно выступали владельцы шелковых мануфак­тур. Так, во Франции в 1681 г. Кольбер издал эдикт, запретивший изготовление набивные тканей, что почти сразу привело к появле­нию подпольных мастерских. В Англии аналогичные законы долж­ны были охранять интересы производителей шерсти.