Журнальный клуб Интелрос » Теория моды » №27, 2013
Манюэль Шарпи (Manuel Charpy) — выпускник Высшей нормальной школы (Париж), преподаватель прикладного искусства, д-р ист. наук. Ведет работу в Институте исторических исследований Севера в Национальном центре научных исследований при университете имени Шарля де Голля (Лилль III). Область интересов — материальная, визуальная, городская культура XIX столетия.
Статья впервые опубликована в журнале Fashion Theory: The Journal of Dress, Body & Culture (2012. Vol. 16.4)
Введение
В 1858 году модные морские курорты Нормандии заполнились утонченными силуэтами. Элегантность, с которой курортники бросали вызов скверной погоде, подкупила журналиста парижского журнала L'Artiste: «В Шербуре все красивые парижанки и иностранки… отступают от единообразия костюмов, поскольку носят блестящую и модную одежду из каучука... где скопированы шотландские узоры и тафта. <.> Безусловное преимущество этих нарядов — практичность и элегантность» (L'Artiste 1858: 48). Эта статья, откровенно рекламирующая продукцию парижской фирмы Rattier & Guibal, без сомнения, преувеличивала «резиновую лихорадку». Но среди прочих она показывает, что резина появилась на модной арене в середине XIX века; это касалось как женщин, так и мужчин. В начале 1840-х годов в США, Великобритании и Франции одновременно изобрели вулканизацию — обработку каучука серой для достижения желательных химических характеристик. Благодаря вулканизации открылись бесчисленные возможности применения этого «чудо-материала» в повседневной жизни и особенно в одежде. Однако спустя всего полстолетия буржуазия уже считала резиновую одежду вульгарной и непристойной.
Подход к проблемам моды «через материал» позволяет рассмотреть те или иные предметы одежды во всех аспектах: промышленном, общественном, культурном; наконец, в аспекте истории тела. Также он позволяет понять, как в больших городах, центрах индустрии и моды — Париже, Лондоне, Нью-Йорке — в индустриальную эпоху формировались модные феномены (Riello 2009; Riello & McNeil 2010; Verley 1997). Почему резина появилась в индустрии одежды между 1840-ми и 1860-ми годами и, казалось, стала решением разнообразных технических проблем и ответом на покупательский спрос? Каким образом ее присутствие было узаконено в физической культуре, как резина выступала посредником в отношениях одежды и тела? Какие чувства вызывали ее запах и особенно соприкосновение с ней; в каком качестве она фигурировала в процессах культурного и социального различения? Наконец, можно понять, как благодаря социальным и культурным репрезентациям материала, сформированным медицинской культурой, физической культурой и сексуальными практиками, «бум» сменялся отвержением. История моды — это история социального производства тенденций, но в то же время история затухания этих тенденций и иногда история антипатий. Историю моды в самом деле можно рассматривать в аспекте материальной культуры. Изображение «социальной жизни вещей» и в особенности социальной жизни (рождения и смерти) активно применяемого материала — это способ проследить и описать отношения между культурой, телом и социальным измерением моды (Appadurai 1997; Kopytoff 2001).
Одежда из резины: мечта индустрии
Попытки производить обувь и одежду из резины делались с начала XIX века. Производители — Rattier & Guibal во Франции (осн. в 1828), Roxbury India Rubber Company в США (1832) и Mackintosh Company в Великобритании (1824) — сосредоточили усилия на одежде, потому что это был наиболее привлекательный сектор экономики (Picard 1906: Caoutchouc). В самом деле, уже в 1820-1830-х (и уж точно в 1840-х) годах обозначились признаки перемен в производстве одежды и, следовательно, в моде: новая промышленность выпускала готовую к ношению одежду стандартных размеров (Dictionnaire du commerce 1861: Confection). В то же время вслед за ткацким станком появилась швейная машина (Miller 1981)1. Так что появление резины подстегнуло воображение химиков, инженеров-механиков и промышленных портных. В числе первых клиентов оказалась армия. Например, в 1830-х годах гигантская компания Roxbury India Rubber, располагавшаяся под Бостоном, попыталась наладить производство из резины обуви и других предметов военной униформы (Homans & Homans 1852: India-rubber). На вашингтонской реке Потомак прошли впечатляющие публичные демонстрации с участием солдат. Но в жаркую погоду резиновые предметы превращались в дурно пахнущую расплавленную субстанцию, а в холодную замерзали (см.: Army and Navy Chronicle 1839: 249). Из-за таких проблем многие производители резиновой одежды обанкротились — например, несколько фабрик в Массачусетсе в конце 1830-х. Но в начале 1840-х годов была изобретена вулканизация, качество изделий улучшилось, и отныне резина рассматривалась как материал с бесконечным потенциалом. Заводчики мечтали о резиновом мире и создавали его: амортизаторы для паровозов, игрушки, детали мебели, электроизоляторы, садовые шланги и дренажные трубы, статуэтки, рамки для дагерротипов, украшения и, главное, предметы одежды и обувь. Более того, в середине века стало казаться, что мечты вот-вот сбудутся: с появлением пароходов увеличились морские поставки натурального каучука в США и Европу — с Явы, из Бразилии и Перу.
Центром новой индустрии наряду с Бостоном и Лондоном стали Париж и близлежащие города. К примеру, статистическое исследование парижской промышленности, проведенное в 1848 году Торговой палатой, подтверждает бурное развитие этой отрасли, «не известной 50 лет назад». К 1847 году в одном только Париже на 25 резиновых мануфактурах трудились 577 рабочих; большая часть товаров производилась на экспорт. В то же время рос объем импорта в Англию и США. Казалось, что резина пригодна для всего на свете5. Составители «Универсального коммерческого словаря» в 1851 году попробовали перечислить сферы применения: «Мягкость, гибкость, эластичность резины, тот факт, что она нерастворима в воде, — все это воодушевило… многих промышленников». Изделия из резины предназначены для «тех, кто работает в море», для «рабочих, которые трудятся на открытом воздухе», для тех, «кто хочет нежиться в теплой постели»; для того чтобы «не дать дождевой воде протечь сквозь крышу», «не дать отсыреть стенам в квартире — ведь от этого гниют обои и отравляется атмосфера»; чтобы «сохранять свежими пищу и фрукты в особых мешочках», «устраивать палатки», «защищать ткань от насекомых», «сохранять бренные останки любимых людей», «перевозить семена и драгоценные растения из одного полушария в другое» и, наконец, «делать непромокаемые башмаки и шляпы» (Dictionnaire universel 1851: Caoutchouc). И главным применением стала индустрия одежды.
У резиновой одежды было новое очевидное преимущество: эластичность. Эластичные ткани получались благодаря внедрению резиновых полос или резиновых нитей. В это время развивалась индустрия готового платья, и фабриканты мечтали о массовом производстве одежды с универсальными размерами, которая, впрочем, благодаря эластичности подошла бы любому покупателю. Хотели добиться этого и производители обуви: проблема размеров здесь была крайне сложной. С конца 1840-х годов фирмы Rattier & Guibal и Hutchinson (Франция), Macintosh и Hancock (Великобритания), Goodyear Indian Rubber Glove Manufacturing Company (Коннектикут, США) выпускали обувь, которая имитировала сапожничью работу «по мерке». Например, в Монтаржи (к югу от Парижа) Compagnie Nationale de Caoutchouc Souple (подразделение Hutchinson) ежедневно выпускала 14 000 пар обуви под маркой Aigle. Резиновая обувь имитировала кожаную и приходилась по ноге. В рекламе ее называли «резиновыми туфельками Золушки» (L'Artiste 1858: 48; см. также: Dupin 1862: 10). Около 1850 года многие производители решили шить обувь из прорезиненной ткани или же одноразмерные кожаные ботинки со вставными полосами резины — пытаясь таким образом создать универсальный башмак (Lacroix 1867: 310).
Еще большую привлекательность резине придавало то, что в зависимости от уровня вулканизации она могла быть мягкой или твердой. Одежда и обувь традиционно делались примерно из десяти материалов; резина претендовала на то, чтобы заменить их все. Она решила и проблему шитья: резиновая одежда была бесшовной (до широкого распространения швейных машин в 1860-х годах швы оставались серьезной проблемой для промышленного производства), а резиновая обувь не требовала шурупов и гвоздей (см.: Dictionnaire du commerce 1861: Chaussures; Homans & Homans 1858: Shoes). Даже для ремонта обуви и одежды резина была чудо-материалом: «нужно только наклеить новый кусочек гуттаперчи на изношенный участок», — писал Шарль Дюпен о резиновых изделиях со Всемирной выставки 1851 года (Dupin 1862: 10). В обществе, где все время латали прорехи, одежда, которую всегда можно починить, — своего рода вторая, вечно заживающая кожа, — была экономической мечтой.
(Продолжение статьи можно прочеть в печатной версии журнала)