Наталия Лебина  — д-р ист. наук, профессор СПбГЭУ. Автор книг: «Рабочая молодежь Ленинграда: труд и социальный облик. 1921-1925 гг.» (1982), «Проституция в Петербурге (40-е гг. XIX в. — 40-е гг. ХХ в.)» (1994), «Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920­1930-е годы» (1999), «Обыватель и реформы. Картины повседневной жизни горожан в годы НЭПа и хрущевского десятилетия» (2003), «Энциклопедия банальностей. Советская повседневность: контуры, символы, знаки» (2006).

 

К моменту смерти И.В. Сталина в культурно-бытовом советском про­странстве завершилось формирование «большого стиля». Это поня­тие все чаще используется для характеристики тоталитарных режи­мов как объектов историко-антропологического описания. Повторяя основные принципы и в какой-то мере воспроизводя идейное напол­нение классицизма, наиболее ярко воплотившегося в архитектуре, изобразительном и прикладном искусстве Франции второй половины XVII столетия, эпохи Людовика XIV, сталинский большой стиль также демонстрировал могущество некой почти абсолютной власти, ее пыш­ность и помпезность.

Визуальные репрезентации эпохи сталинизма нашли отражение в знаковых формах бытовых аспектов повседневной жизни и, в част­ности, в особой агрессивно-монументальной стилистике телесности, не последнюю роль в формировании которой играл официальный спорт. Он рассматривался властью как инструмент целенаправлен­ного воспитания личности, способной не только к созидательному, чаще всего тяжелому физическому труду, но и, как отмечалось уже в 1919 году, в частности, в решениях II съезда комсомола, к «.воору­женной защите революции» (Товарищ комсомол 1969а: 26). Конечно, невозможно отрицать, что спортизация в первую очередь молодежи особенно в 1920-х годах составляла часть социальной политики, на­правленной на оздоровление населения в целом. В октябре 1922 года СНК РСФСР принял декрет «О систематическом надзоре за здоровьем рабочих подростков», согласно которому с весны 1923 года раз в год повсеместно проводились профилактические медицинские осмотры. По их результатам юношей и девушек отправляли на лечение в сана­тории. Уже в 1924 году в СССР бесплатно воспользовались путевка­ми 200 тысяч человек (История советского рабочего класса 1984: 101).

В большинстве случаев «лечение на курортах» сопровождалось физ­культурными занятиями. Как правило, это были малобюджетные ме­роприятия, не требовавшие особых условий и амуниции. Более того, одежда первых советских спортсменов, как правило, примитивная и де­шевая, превратилась в элемент официально поощряемой советской моды рубежа 1920-1930-х годов, где возобладал стереотип внешней принадлежности к эпохе индустриализации и технологизации. Как пи­сал Ю. Олеша, это была некая специфическая красота, возникающая «от частого общения с водой, машинами и гимнастическими прибора­ми» (цит. по: Кирсанова 1997: 45). Популярным видом одежды стали «соколки» — трикотажные футболки с цветной шнуровкой. Именно в такой футболке запечатлена девушка на картине А. Самохвалова «ГТО» (1931). Американский исследователь М. О'Махоуни отмечает, что скромные «соколки» оказались модными среди советской молоде­жи «намного раньше, чем футболка стала частью повседневной одежды на Западе» (О'Махоуни 2010: 11). Однако по мере упрочения большо­го стиля в советской повседневности все отчетливее проявлялись две тенденции: гламуризация моды и военизация физической культуры. Формируя вне системы жесткого распределения тем не менее вполне определенные нормы того, как должен выглядеть хорошо одетый со­ветский человек, властные структуры создали в середине 1930-х годов целый ряд симулякров, своеобразных ложных знаков. С их помощью укреплялась мифология повседневности большого стиля, нашедшая выражение и в модных трендах эпохи сталинизма. По описанию оче­видцев, в частности итальянского дизайнера Э. Скиапарелли, образцы советской моды казались довольно странными, это была вовсе не одежда для работающих людей — простая и практичная, а настоящая «оргия шифона, бархата, кружев». Элементы и мужского и женского костю­ма были дорогими, монументальными и доступными элитным слоям общества сталинского социализма. Конечно, в обыденной жизни эпохи большого стиля существовали дешевые вещи спортивного духа. Реаль­но модными, доступными многим, хотя и совершенно непрактичными, оказались парусиновые мужские и женские туфли на резиновой подо­шве, копирующие обувь, предназначенную в первую очередь для заня­тий теннисом. Верх мужских и женских туфель действительно делался из некрашеной льняной ткани — парусины. Молодые люди натирали ее для белизны зубным порошком. Неудивительно, что на танцпло­щадках предвоенного времени часто можно было видеть белые следы, оставленные слишком рьяными, но скромно обеспеченными модника­ми (подробнее см.: Лебина 1983; Цендровская 1995). Но такие примеры немногочисленны. Советская высокая мода была не только нарочито гламурной, она обладала утрированно выраженными характеристи­ками маскулинности и женственности, что не могло способствовать формированию телесности спортивного характера, где обязательны­ми являются элементы унисекса. Одновременно физическая культура отдалялась от повседневности.

Следует согласиться со следующим утверждением М. О'Махоуни: «В середине и конце 1930-х годов над Советским Союзом нависла угроза мировой войны, и физкультура стала опять рассматриваться как часть военной подготовки» (О'Махоуни 2010: 23). В подобной ситуации занятия физическими упражнениями были, скорее, гражданской обязанностью личности, а не досуговыми практиками и выражением особой стилисти­ки поведения. Рядовой советский человек занимался лишь теми видами спорта, которые в данный момент соответствовали текущим государ­ственным задачам. Это принижало значимость индивидуальности лич­ности в общеисторическом процессе, превращало ее в некий механизм для государственных манипуляций. Спортивные тела, сформированные подобным образом, не могли стать модными ориентирами.

Десталинизация, развернувшаяся в 1950-1960-х годах, затрону­ла и сферу моды. Авторы книги «60-е. Мир советского человека» П.Л. Вайль и А.А. Генис вообще считают, что «оттепель» началась с про­блем моды, тренды которой, ставшие чуть ли не синонимами ХХ съез­да, «.соответствовали принципам раскрепощенной личности» (Вайль, Генис 1996: 65-66). Кроме того, как известно, демократизация и либе­рализация советской повседневности после смерти И.В. Сталина уди­вительным образом совпала с общемировым процессом «сексуальной революции», в процессе которой заметно возрос общественный интерес к проблемам телесности (подробнее см.: Быховская 2000). В советском бытовом пространстве это нашло отражение не только в изменениях общественного дискурса в сфере сексуальности и реальных интимных практик, но и в коррекции социального статуса и смыслового напол­нения понятия «спортивное тело», а также в явном перемещении за­нятий физкультурой в сферу потребления.

Конечно, в официальных документах 1950-1960-х годов массовые за­нятия спортом по-прежнему рассматривались как часть некоей воспи­тательной работы. Об этом, в частности, говорилось в постановлении апрельского 1956 года пленума ЦК ВЛКСМ «О задачах комсомольских организаций в связи с решениями ХХ съезда Коммунистической партии Советского Союза» (Товарищ комсомол 1969б: 150-152). А Третья про­грамма КПСС, принятая в 1961 году и нацеливающая население на за­дачу построения коммунизма за 20 лет, предусматривала вовлечение «в физкультурное движение все более широких слоев населения, особен­но молодежи» (Программа 1962: 206-208). Но в реальности в обществе развивался процесс демилитаризации массового спорта: сокращалось количество людей, стремящихся выполнить нормы БГТО, ГТО и ГЗР (это аббревиатуры, появившиеся в эпоху большого стиля: «Будь готов к труду и обороне», «Готов к труду и обороне», «Готов к защите Ро­дины»). С 1950 до 1965 года количество обладателей этих престижных среди физкультурников Ленинграда 1930-1940-х годов значков, напри­мер, сократилось с 35,9 до 14,3 % (подсчитано по: Ленинград за 50 лет 1967: 134). В сталинском обществе сами массовые занятия спортом но­сили сугубо военизированный характер. Для получения значка БГТО, например, надо было не просто сдать нормы по легкой атлетике, лы­жам и т.д., но и продемонстрировать умение пользоваться противо­газом и стрелковым оружием. Даже переноска тяжестей — традици­онный элемент и показатель физической подготовки — в отношении юношей истолковывалась как переноска «патронного ящика», а деву­шек — «переноска раненого» вдвоем (Справочник физкультурника 1938: 6, 72-74). В ходе десталинизации, сопровождавшейся потепле­нием в области международных отношений, физкультурные занятия начали явно демилитаризировать. Так, вместо гранаты в школе стали метать теннисный мяч. П. Вайль и А. Генис справедливо отмечают, что «идея мирного соревнования с Западом смягчила суровые нравы военизированного советского спорта» (Вайль, Генис 1996: 207). Более того, в контексте общих социальных изменений в 1960 году власти раз­решили запрещенные в 1949-м в ходе борьбы с «низкопоклонством пе­ред Западом» занятия регби (Очерки истории Ленинграда 1970: 288).

В 1950-1960-х годах, по замечанию М. О'Махоуни, «характерный для предшествующей эпохи акцент на оптимизме эпохи, массовом участии и великих возможностях физкультуры в деле формирования новых людей начал таять» (О'Махоуни 2010: 218). Одновременно то, что ра­нее выглядело лишь как тренировка тела и гражданская обязанность, становилось средством коллективного, но не формального и не огосу­дарствленного досуга (Смирнов 2004: 354; Тюпа 2008: 19). Это отчетливо проявилось в росте популярности лыжного спорта как любительского занятия. В отличие от любителей катания на коньках, лыжники не зави­сели от властных инициатив по организации специального пространства, проще говоря, катков, времяпрепровождение на которых невольно но­сило подконтрольный характер. Лыжные вылазки могли осуществлять­ся вполне самостоятельно, просто в хорошей компании, что придавало времяпрепровождению определенный аромат свободы. Фотодокумен­ты двух эпох — большого стиля и оттепели — запечатлели изменения

и в одежде лыжников, и в стиле поведения на загородных прогулках. Именно в годы оттепели лыжи как широко доступный вид спорта стали одним из знаков принадлежности к новому поколению, для которого более гармоничным казалось проведение досуга в лесу, в от­далении от городской суеты. Неслучайно герои повести В.П. Аксенова «Коллеги» (1959) — все заядлые лыжники. Во фразу «поехать покататься на лыжах» они вкладывают не только спортивный, но некий коммуни­кативный смысл. Именно под этим предлогом к молодому врачу Саше Зеленину неожиданно приезжает погостить его будущая жена Инна:

«К нему едет незнакомая девушка по имени Инна. Совершенно не­знакомая. Чужая. <...> Образ, надуманный при помощи писем и те­лефонных разговоров, исчез. Словно к спасательному кругу, Зеленин протянул руку к письму.

„...Я измучилась. Ты стал уплывать от меня, стираться в памяти. Может быть, я сумасшедшая и нахалка, но я твердо решила: сдаю по­следний экзамен досрочно и выезжаю к тебе. Учти — просто кататься на лыжах. Не выгонишь?"» (Аксенов 2002: 110-111).

Занятия спортом выступают, таким образом, в качества средства прояснения непростых любовных отношений. Идеал телесности эпо­хи оттепели — это не лыжник-разрядник 1930-1940-х годов, участник военизированных походов, а затем и боевых действий — в первую оче­редь Финской, а позднее и Великой Отечественной войны, а скорее, лю­битель-спортсмен, сочетающий в себе физическое и интеллектуальное совершенство. Модность внешнего облика играла здесь не последнюю роль. Тот же В.П. Аксенов пишет: «Двое людей с лыжами на плечах двигались по льду берега. <.> Это молодые люди: они идут легко. Это веселые люди: один хлопнул другого по спине, тот на мгновение при­сел, будто корчась от смеха. Это не местные люди: слишком „мастер­ский" у них вид (узкие брюки, кепки с длинными козырьками, канад­ки)» (Аксенов 2005: 172).

Люди действительно стремились приобщаться к лыжному спор­ту, предъявляя законные требования к торговым организациям. Так, в 1957 году в Ленинграде, например, продали 45 тысяч пар лыж, а в 1958-м — уже 60. Однако покупателей не устраивал ограниченный ассортимент спортивного инвентаря (Ленинградская правда 1958). В 1959 году в одном из ленинградских магазинов системы «Спорттор- га» прошла выставка-продажа, на которой были представлены уже бе­говые, прыжковые и туристские лыжи (Ленинградская правда 1959). К середине 1960-х годов любительское катание на лыжах, в целом известное спортивное занятие и в период большого стиля, превратилось в модный тренд советской повседневности. Об этом, в частности, сви­детельствует и официальная статистика. Среди ленинградцев, напри­мер, по данным 1965 года, в лыжных спортивных секциях занималось 88 тысяч человек, тогда как в секциях баскетбола — всего 52 тысячи (Лебина, Чистиков 2003: 247). Для непрофессионалов в 1960-е годы на уже существовавшие лыжные базы стали продаваться однодневные путевки. Так, газета «Ленинградская правда» сообщала в январе 1964 года: «Об­ладателям путевок выдается туристское снаряжение, даются консульта­ции по организации походов и лыжной технике, двухразовое питание».

Но советская легкая промышленность не успевала за новыми по­требностями населения: купить приличную одежду для зимнего спорта было довольно сложно. Неслучайно журнал «Работница» периодиче­ски публиковал в качестве бесплатных приложений выкройки лыжных костюмов (Работница 1961: 30). Эта одежда шилась из фланели с наче­сом и быстро теряла форму. Во второй половине 1960-х годов благодаря активному внедрению синтетики в пространство повседневной жизни советские люди стали с удовольствием приобретать для спортивных занятий брюки из эластика, на самом деле не предназначенные для зимних прогулок. Они были, как правило, без подкладки. На помощь в этой ситуации приходила новинка эпохи десталинизации — утеплен­ные мужские кальсоны. Их в СССР стали поставлять китайцы. Голубое исподнее «с внутренним начесом, с двумя пуговицами на гульфике» и неизменной биркой «Дружба» считалось престижной и дефицитной вещью (Память тела 2000: 93). Но трудности с одеждой, как правило, не останавливали заядлых лыжников-любителей, которые с удоволь­ствием заполняли по выходным дням поезда под названием «лыжные стрелы». Они появились в самом конце 1960-х годов одновременно с по­всеместным введением двух выходных дней.

В годы десталинизации советские люди приобщились и к ранее не­известным видам спорта, в частности к подводному плаванию. Оно стало популярным благодаря не только развитию техники, но и шар­му французского фильма Ж.-И. Кусто «В мире безмолвия», появив­шегося на экранах страны в 1957 году. Лингвисты выделили в ряду новых слов и выражений, появившихся в годы оттепели, словообра­зования: «акваланг», «аквалангист», «аквалангистка» (Новые слова и значения 1971: 39). На рубеже 1950-1960-х годов началась мода на любительские занятия, которые ныне именуются словом «дайвинг», а к середине 1960-х годов, как писал журнал «Наука и жизнь», в на­шей стране любителей подводного плавания «можно встретить в лю­бом море, реке, водохранилище» (Наука и жизнь 1965: 78). И это было непросто соревнование на выносливость при погружении в воду, как в 1930-1950-х годах у спортсменов-водолазов. Это было еще и любова­ние причудливым подводным миром, некий прорыв в неизвестность. В аксеновской повести «Звездный билет» (1961) юные бунтари начала 1960-х годов тоже пытаются приобщиться к модному спорту, правда, изначально мотивируя свое подводное плавание простым желанием поймать рыбу на обед:

«Юрка плыл под водой. Он дышал через трубку и смотрел вниз — песчаное и словно гофрированное дно. По дну скользила его тень, похо­жая на самолет. Перед самым носом, блестя, точно металлическая пыль, прошла стайка мелюзги. Внизу шмыгнула стайка мелочи покрупнее.

„Тюлька, — подумал Юрка. — Четыре рубля килограмм".

Дно было совершенно чистое: ни кустика, ни камушка. Черта с два подстрелишь на таком дне! <...> Внизу появились валуны и лужайки темно-зеленого мха, потом пошли какие-то кустики. Юрка посмотрел наверх. Там все сияло ярко и вызывающе. Здесь был другой, мягкий и вкрадчивый, мир. Юрка чувствовал все свое тело, легко проникшее в этот чужой мир. Он чувствовал себя гордым и мощным, как никогда, представителем воздуха и земли в этой иной стихии. Честно говоря, он ни разу в жизни не охотился под водой и, если уж совсем начистоту, впервые плавал с ластами и в маске. Но с детства он был страшно уве­рен в себе, считал, что любое дело ему по плечу» (Аксенов 2005: 243).

Советский кинематограф 1960-х годов также зафиксировал новше­ства в спортивных увлечениях населения. В кинокомедии «Три плюс два», снятой в 1963 году по мотивам пьесы С.В. Михалкова «Дикари», три убежденных холостяка, отдыхая на Черноморском побережье, тоже плавают с маской и ластами. Следует отметить, что в самом михалков­ском тексте, написанном в 1956 году, фигурировали значительно более скромные атрибуты морских купаний:

«Степан (Роману). До ужина еще далеко. А сейчас пошли купаться!

Друзья берут полотенца, трусы и автомобильную камеру и уходят» (Михалков 1979: 324).

В период оттепели и десталинизации в СССР пришла мода и на зим­нее плавание, в которой П. Вайль и А. Генис усматривают определен­ный политический подтекст: «Роль холодной воды и холода вообще представляется в те годы непомерной. Шумной сенсацией стало от­крытие бассейна «Москва» (на месте снесенного храма Христа Спаси­теля). Бюрократов в фельетонах помещали под ледяной душ критики. Реальной ледяной водой приводили в чувство пьяниц в вытрезвите­лях. Трудновоспитуемый хулиган в кинокомедии начинает исправ­ление в рабочей бригаде именно с добровольно принятого холодного душа» (Вайль, Генис 1996: 143). Исследователи вообще полагают, что «холодная вода» в прямом и переносном смысле превратилась сама по себе в некий символ отрезвления и очищения общества от рутины «сталинского мещанства». Это, конечно, метафора. Обливания и об­тирания советские медики и гигиенисты считали гарантией здоровья и до политической шоковой терапии ХХ съезда. И все же купание зи­мой как некий вид спортивных любительских занятий действительно появилось в конце 1950-х — начале 1960-х годов. Фотокорреспонден­ты тех лет любили снимать эффектные моменты заплывов в ледяной воде, демонстрируя тем самым появление новых телесных практик, превращающихся в своеобразные модные тренды. Их запечат­лела и проза В.П. Аксенова — повесть «Апельсины из Марокко» (1962): «Ну и парень этот Базаревич, такой чудик! Он каждый день это про­делывает и ходит по морозу без шапки и в одном только тонком ки­тайском свитере. Он называет себя „моржом" и все время агитирует нас заняться этим милым спортом. Он говорит, что во многих странах есть ассоциации „моржей", и переписывается с таким же, как и он сам, психом из Чехословакии. У них с этим чехом вроде бы дружеское соревнование и обмен опытом» (Аксенов 2005: 361). Число «моржей» росло. В Ленинграде, например, секция любителей зимнего плавания только при обществе «Спартак» насчитывала в 1963 году более 100 че­ловек (Ленинградская правда 1963). А в Минске в апреле 1967 года со­стоялась, по сообщению газеты «Известия», всесоюзная научно-мето­дическая конференция «моржей».

Конечно, в советской действительности поклонники и зимнего, и подводного, и обычного плавания испытывали трудности в поисках приличных одеяний для купания. Это в равной степени касалось и муж­чин и женщин. Спортивные плавки были товаром дефицитным. И тог­да на помощь приходили практики подмены. Литератор Д.В. Бобышев надолго запомнил совет одного из своих друзей: «На лето — в качестве купального костюма купи за 12 копеек детские трикотажные трусики, и на твоих взрослых чреслах они обретут тугую элегантность!» (Бобышев 2003: 116-117). Женщины и в разгар «оттепели» нередко купались просто в нижнем белье — трусах и лифчике, даже «моржихи». Правда, журнал «Работница» это осуждал: «Иногда видишь на берегу реки или озера женщин, купающихся в нижнем белье: трикотажных, шелковых трусиках и бюстгальтерах — белых, розовых, голубых цветов. Это настолько некрасиво, что лучше совсем не купаться тем, кто забыл взять с собой специально предназначенный для купания костюм» (Ра­ботница 1960б: 31). Одновременно предлагались и выкройки купальни­ков из ситца. Модницы из числа любительниц поплавать умудрялись шить себе даже бикини. Хотя если судить по материалам коме­дии Л. Гайдая «Бриллиантовая рука», отечественные модельеры тоже пытались внедрять образцы «пляжного ансамбля мини-бикини — 69» в советское культурно-бытовое пространство (Кожевников 2001: 509). Закрытые же купальники, наиболее удобные для занятий водным спор­том и сделанные из хороших синтетических тканей, были, как правило, импортными и потому малодоступными. Именно о таком пляжном на­ряде и способах его приобретения писал Ф.А. Абрамов в повести «Алька» (1971): «Есть, есть у нее купальник. Такой, что в ихней деревне и не снился никому, — темно-малиновый, шерстяной, с вшитым белым ре­мешком, с карманчиком на молнии (зимой три часа на морозе высто­яла за ним в очереди)» (Абрамов 1987: 127).

Значительно менее требовательным к экипировке и одновременно самым модным спортивным увлечением 1960-х годов стал бадминтон. Он был очень демократичен, так как в любительском варианте не тре­бовал специальной организации пространства, структуры, которая яв­ляется, согласно П. Бурдье, показателем доступности тех или иных ви­дов спорта широкой массе населения. В романе В.П. Аксенова «Пора, мой друг, пора» (1963) есть характерное описание обстановки совет­ских дачных поселков: «В соснах иногда мелькали белые рубашки, по обочинам тихо проезжали велосипедисты, перед дачами люди игра­ли в бадминтон» (Аксенов 2002: 327). Моду на бадминтон фиксирова­ла и периодическая печать. Газета «Неделя» писала весной 1965 года: «С катастрофической быстротой исчезают с прилавков магазинов из­ящные ракетки, ажурные воланы и сетки, которыми запасаются на лето желающие обрести стройность и бодрость. Начинается очеред­ная бадминтонная эпидемия» (Неделя 1965: 6). Набор ракеток для игры в волан вкупе с хулахупом являлись своеобразными аксессуарами, до­полняющими модный облик в первую очередь женщины 1960-х годов. Гимнастический обруч, вращающийся вокруг тела, — самое популяр­ное средство для похудения в годы оттепели, о чем, в частности, сви­детельствуют строки из поэмы Е.А. Евтушенко «Братская ГЭС» (1965):

И терпя от насмешников муку,
Только сверху я трогала суп,
И крутила проклятую штуку
Под названием «хулахуп»
(Юность 1965: 55).

 

Действительно, идея стройности — результата физических упраж­нений — становилась основополагающей в новой, постсталинской по­вседневности. Единственный советский женский журнал «Работница» с 1957 года стал постоянно публиковать материалы под рубриками «Как стать стройной», «Последите, пожалуйста, за собой», в которых предлагались специальные комплексы гимнастики. На страницах журна­ла стали выступать практикующие врачи. Так, в февральском номере «Работницы» за 1960 год появилась статья профессора Ф. Меньшикова «Полнота не признак здоровья», где предлагалось специальное меню «на два дня для тучных» (Работница 1960а: 30).

В практике трудовой повседневности эпохи «оттепели» также про­явились модные тренды спортивности и бодрости: на многих советских предприятиях согласно июньскому 1956 года постановлению Президи­ума ВЦСПС начали проводить производственную гимнастику (Рабочий класс СССР 1969: 276). Первоначально добровольно-принудительное оздоровление горожан по инициативе власти воспринималось с энту­зиазмом и рассматривалось как выражение демократизации повсед­невности. Ведь в конце 1920-х годов физкультурные перерывы в рабо­чих цехах уже пытались внедрить сторонники системы НОТ (научной организации труда). Начинания нотовцев прекратились в условиях форсированного построения социализма. В 1960 году «пятиминутками бодрости» (так часто называли производственную гимнастику) было охвачено 7 миллионов человек, а в 1966-м — более 11 миллионов (Ра­бочий класс СССР 1979: 156). Профсоюзы занимались и подго­товкой специальных общественных инструкторов, способных прово­дить эти «пятиминутки». В начале 1960-х годов на всесоюзном радио появилась специальная передача, которая выходила в эфир в 11 часов утра. Диктор бодрым тоном призывал работающих потянуться, про­вести сгибания, поставить ноги на ширине плеч и т.д. Однако полезное начинание не привилось на советской почве. Энтузиазм «оттепели» к началу 1970-х годов иссяк. К этому времени производственной гим­настикой занималось не более 15 % трудящихся. Но физическая куль­тура в целом становилась частью досуга, реализуемого в приватном пространстве. Это нашло отражение в проникновении в стилистику одежды и внешнего облика советских людей элементов спортивности.

Как наряд первоначально приспособленный только для спорта в ус­ловиях советской повседневности, в годы оттепели стали распростра­няться женские брюки. Конечно, и в эпоху большого стиля женщины- физкультурницы в СССР надевали на себя нечто более комфортное и удобное, чем платья и юбки. Петербурженка, астрофизик Т.Е. Дервиз пишет в своих мемуарах: «Просторные шаровары с резинкой на поя­се и у щиколотки, сатиновые и байковые, темных расцветок, для заня­тий спортом — обязательно! <...> Чего ж вам боле?!» (Дервиз 2011: 71). С началом десталинизации советские модельеры делали первые роб­кие шаги по внедрению в повседневную жизнь женских брюк, пока как сугубо спортивной одежды. В вышедшем в 1957 году первом за долгие годы справочном издании «Домоводство» была размещена статья с под­робным «пошаговым» описанием построения выкройки женских брюк шириной 30 см (Домоводство 1957: 225-227). В 1959 году журнал «Работ­ница» уже осмеливался давать следующие советы: «Всем, кто проводит отпуск в туристских походах, полезно иметь брюки или комбинезон на бретелях» (Работница 1959: 30). Примерно в это же время в Ленинграде на заседании постоянной комиссии по легкой промышленности при горисполкоме в октябре 1959 года было предложено сделать модный силуэт более спортивным и строгим. И ленинградские модельеры осме­лились начать разработку фасонов женских брюк, которые в 1960 году журнал «Работница» назвал самой приемлемой одеждой для прогулок и занятий спортом (Работница 1960б: 31). Даже просталински настро­енная художественная интеллигенция стала рассматривать спортив­ные элементы женской одежды как нормальное явление. В.А. Кочетов в одиозном романе «Секретарь обкома» (1961) посвятил целый абзац описанию брюк супруги главного героя, партийного работника Дени­сова: «София Павловна немало потрудилась над тем, чтобы одежды ее для такой поездки были удобны и в то же время, чтобы она выгляде­ла в них соответствующим образом. Она сшила несколько комбинезо­нов с лямками, с медными пряжечками, с карманами и карманчика­ми, застегивающимися большими красивыми пуговицами» (Кочетов 1961: 85-86). В 1962 году тот же журнал «Работница» с явным назида­тельным осуждением писал: «Среди мам распространено мнение, что брюки можно носить только дочерям. А разве мамы во время отдыха не катаются на велосипеде, не ходят на прогулки в горы, не играют в волейбол?» (Работница 1962: 31). Это означало явную легализацию брюк в пространстве спортивно насыщенного досуга.

В условиях десталинизации и демократизации происходил, как из­вестно, и процесс формирования новых, отличных от сталинских, кано­нов женской и мужской привлекательности. Чрезмерная брутальность и гиперболизированная женственность казались ненатуральными, как и плакатная красивость. Все это слишком напоминало статичные фор­мы эпохи сталинизма, в рамках которой спорт был прежде всего спосо­бом формирования коммунальных тел, предназначенных для тяжелого труда, защиты социалистического отечества и производства потомства. На смену помпезной представительности пришла спортивная делови­тость. На уровне частного пространства распространялись ориентиры женственности, отрицающие монументальные черты красавиц эпохи сталинизма, о чем свидетельствует мемуаристика шестидесятников. Привлекательными казались, например, Ася Пекуровская — «ко­ротко, „под мальчика" стриженная, своевольная и очаровательная» (Штерн 2005: 130-131) или Галина Дозмарова-Харкевич, которая «об­ладала прекрасной спортивной фигурой» (Штерн 2001: 42), жена дра­матурга и барда А.А. Галича Аня, отличавшаяся почти декадентской худобой (Нагибин 1991: 224). Идеал стройной женщины, конечно же, подразумевал ее подвижность и спортивность, но без элементов атле­тизма, характерных для женского канона времени большого стиля.

Демилитаризация спорта и его перемещение в сферу приватности сказались и на внешнем облике мужчин. Новый образец мужествен­ности не был таким нарочитым, воинственным и публично демон­стрируемым, как в эпоху большого стиля. Идеалом становился образ спортсмена-интеллектуала типа штангиста Юрия Власова и легко­атлета Валерия Брумеля.

П. Вайль и А. Генис отмечают: «Новый чемпион лучился улыбкой, поправляя очки, невзначай ронял томик Вознесенского, а установив рекорд, спешил на зачет по сопромату» (Вайль, Генис 1996: 207). То же можно было заметить и в любительском спорте. Для поколения 1960-х годов он превратился в практику повседневности, окрашенную элемен­тами мужественной интеллигентности и романтизма. Такой характер носили, например, полулюбительское занятие альпинизмом, гимном которому стал фильм «Вертикаль» (1967) с песнями В.В. Высоцкого, и туризм, всегда сопровождавшийся авторской песней. И конечно, об­раз мужчины — человека спортивного вида с гитарой в руках — ста­новился модным трендом.

Сообщества туристов, альпинистов, байдарочников 1960-х годов явно противопоставляли свои идеалы физического развития отдыху и спор­ту в духе норм большого стиля. Демилитаризация и демократизация занятий физической культурой, возможные в условиях десталинизи- рующегося советского общества, способствовали превращению агрес­сивной спортивной телесности эпохи большого стиля в некое модное тело, к обладанию которым проявляли стремление люди вне зависи­мости от их гражданской позиции.

 

Литература

Абрамов 1987 — Абрамов Ф. Дела российские. Повести и рассказы. М., 1987.

Аксенов 2002 — Аксенов В. Затоваренная бочкотара. Сборник произ­ведений. М., 2002.

Аксенов 2005 — Аксенов В. Апельсины из Марокко. М., 2005.

Бобышев 2003 — Бобышев Д. Я здесь (Человекотекст). М., 2003.

Быховская 2000 — Быховская И. Homo somatikos: аксиология челове­ческого тела. М., 2000.

Вайль, Генис 1996 — Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского челове­ка. М., 1996.

Дервиз 2011 — Дервиз Т. Рядом с большой историей. Очерки частной жизни ХХ века. СПб., 2011.

Домоводство 1957 — Домоводство. М., 1957.

История советского рабочего класса 1984 — История советского ра­бочего класса. Т. II. М., 1984.

Кирсанова 1997 — Кирсанова Р. Гимнастерка, джимми и полпред. // Родина. 1997. № 11.

Кожевников 2001 — Кожевников А. Большой словарь. Крылатые слова отечественного кино. М., 2001.

Кочетов 1961 — Кочетов В. Секретарь обкома // Роман-газета. 1961. № 18.

Лебина 1983 — Лебина Н. От поколения к поколению. Историко-социологический портрет молодого ленинградского рабочего. Л., 1983.

Лебина, Чистиков 2003 — Лебина Н., Чистиков А. Обыватель и реформы. СПб., 2003.

Ленинград за 50 лет 1967 — Ленинград за 50 лет. Статистический сборник. Л., 1967.

Ленинградская правда 1958 — Ленинградская правда. 1958, 28 ноября.

Ленинградская правда 1959 — Ленинградская правда. 1959, 5 декабря.

Ленинградская правда 1963 — Ленинградская правда. 1963, 30 октября.

О'Махоуни 2010 — О'Махоуни М. Спорт в СССР. М., 2010.

Михалков 1979 — Михалков С. Дикари // Театр для взрослых. М., 1979.

Нагибин 1991 — Нагибин Ю. Рассказ синего лягушонка. М., 1991.

Наука и жизнь 1965 — Наука и жизнь. 1965. № 5.

Неделя 1965 — Неделя. 1965. № 20.

Новые слова и значения 1971 — Новые слова и значения. Словарь-спра­вочник по материалам прессы и литературы 60-х гг. М., 1971.

Очерки истории Ленинграда 1970 — Очерки истории Ленинграда. Л., 1970. Т. 6.

Память тела 2000 — Память тела. Нижнее белье советской эпохи. Каталог выставки. М., 2000.

Программа 1962 — Программа Коммунистической партии Советско­го Союза. М., 1962.

Работница 1959 — Работница. 1959. № 6.

Работница 1960а — Работница. 1960. № 2.

Работница 1960б — Работница. 1960. № 6.

Работница 1961 — Работница. 1961. № 10.

Работница 1962 — Работница. 1962. № 5.

Рабочий класс СССР 1969 — Рабочий класс СССР. 1951-1965 гг. М., 1969.

Рабочий класс СССР 1979 — Рабочий класс СССР. 1966-1970 гг. М., 1979.

Смирнов 2004 — Смирнов И.П. Социософия революции. СПб., 2004.

Справочник физкультурника 1938 — Справочник физкультурника Ле­нинградской области на летний сезон 1938 года. Л., 1938.

Тюпа 2008 — Тюпа В. Кризис советской ментальности в 1960-е гг. // Социокультурный феномен шестидесятых. М., 2008.

Товарищ комсомол 1969а — Товарищ комсомол. Документы съездов, конференции и ЦК ВЛКСМ. 1918-1968. Т. I. М., 1969.

Товарищ комсомол 1969б — Товарищ комсомол. Документы съездов, конференции и ЦК ВЛКСМ. 1918-1968. Т. II. М., 1969.

Цендровская 1995 — Цендровская С. Крестовский остров от нэпа до снятия блокады // Невский архив. Историко-краеведческий сборник. II. СПб., 1995.

Штерн 2001 — Штерн Л. Бродский: Ося, Иосиф, Joseph. М., 2001.

Штерн 2005 — Штерн Л. Довлатов — добрый мой приятель. СПб., 2005. Юность 1965 — Юность. 1965. № 4.