Споры  по поводу возможности  оценивать эффективность научной деятельности на основе критериев РИНЦ не затихают(см. материалы «круглого стола» «Перспективы российской науки как социального и культурного института», ВФ. 2014. №8).  

Особенно активно подвергается сомнению приемлемость количества цитирований некоего сочинения как показатель его качества, а значит – и профессиональности автора. Ведь поводом к цитированию могут быть и из ряда вон выходящие недостатки работы, ее эпатажный характер.

 В укор критериям РИНЦ ставится и  то обстоятельство, что они (критерии) почти «не замечают», не фиксируют и не учитывают монографии, а еще – мол из учета РИНЦ выпадают работы, опубликованные раньше, чем в 2003-2004 года. В свете этих обстоятельств популярна идея «гамбургского счета» – мол, мы сами и без РИНЦ знаем, кто есть кто в нашем цеху. Воплощением этой идеи, похоже, стало появление инструментов прямого и непосредственного воздействия на показатели, зафиксированные в РИНЦ. О чем идет речь? РИНЦ теперь практикует заключение договоров учреждениями на оказание платных услуг, в т.ч. – и возможность «вручную вводить» в базы РИНЦ публикации своих сотрудников (хоть вековой давности), а также ссылки на публикации. Итог подобных услуг уже очевиден – в досье иного автора теперь можно встретить публикации от 50 годов минувшего века и ссылки на них из неизвестных журналов. На таком фоне  «ручной коррекции» показателей РИНЦ в очередной раз обновлен список «топ 100 самых цитируемых российских философов» (см. http://dissertation-info.ru/). И что же мы видим?

С формальных позиций, т.е. в оптике цифровых показателей РИНЦ (число цитирований, индекс Хирша), положение дел в нашем цеху пошло в рост. Так, если в предшествующие списки «топ 100» по философии можно было попасть имея в багаже около 200 цитирований, теперь для этого потребуется 400-500. Если же первые лидеры прежних списков имели за собой порядка 2-3 тысячи цитирований, теперь – около 10 тыс. Но что реально стоит за этим, если обратиться к содержательным измерениям философского творчества? Увы, много неоднозначного.

Начнем с монографий. Недостаточно полный учет монографий особенно остро ставился в укор РИНЦ. Многие коллеги были склонны именно этим объяснять «в целом невысокие» значения показателей публикационной активности российских философов. Но теперь (и при «ручном вводе в базу РИНЦ») стало очевидно, что активно цитируемых монографий у нас не так много. Вот факты. Порядка «тысяча упоминаний» пока снискала лишь книга В.С. Степина «Теоретическое знание». Монографий, процитированных «сотни раз» (300-500) удалось отыскать всего лишь четыре (Лекторский В.А. «Эпистемология классическая и неклассическая»; Федотова В.Г. «Хорошее общество»; Гайденко П.П. «Прорыв к трансцендентному: новая онтология 20 века»; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. «Законы эволюции и самоорганизации сложных систем»). Да и монографий, удостоившихся хотя бы 100-200 упоминаний не более 10 (Гусейнова А.А., Касавина И.Т., Мотрошиловой Н.М., Автономовой Н.С., Аршинова В.И., прежде всего). К тому же, индекс Хирша (число высоко цитируемых работ) у 70% наших коллег, вошедших ныне в топ-лист философии существенно ниже 10 (у большинства – 5, 4, 3, 2 и даже 1!). Возникает вопрос: за счет чего тогда так резко выросли общие («валовые») показатели цитирования на ниве российской философии?

Вот здесь мы подходим к главному, к тому, что, на мой взгляд, требует внимания и  консолидированной позиции философского цеха. Речь идет о двух, скажем так, «смущающих» источниках большого обилия цитирований, чего прежде  не было в нашей практике.

Во-первых, это – перевод литературы из европейской философии (от Уайтхеда до Дерриды) и хрестоматийные подборки текстов (от «Платона до наших дней»), что у нас было трендом и модой с конца 80-х вплоть до 2000. Популярность этих текстов, ставших в свое время «глотком свежего воздуха» вполне понятна. Смущает только одно обстоятельство – после появления права «ручного ввода» сведений базу РИНЦ, у классиков европейской философии вдруг появились российские соавторы (и в большом количестве!). Не хотел бы затронуть чьи-либо чувства и заранее приношу извинения, но все же позволю себе привести пример. Известен философско-социологический бестселлер Э. Тоффлера «Третья волна». Волна, о чем повествует Тоффлер, увы, прокатилась почти мимо России, ее развития. Но зато согласно новейшим данным РИНЦ теперь, наряду с Тоффлером, в качестве авторов знаменитой работы числится еще 13 россиян, в том числе – 12 переводчиков текста. Дальше – больше: поскольку сочинение Тоффлера собрало в научном пространстве тысячи ссылок, эта заслуга прямиком распространилась на всех 13 соавторов. В итоге заглавные строки только что обновленного топ-листа (12 ноября т.г.) «сто наиболее часто цитируемых российских философов» занимают не только инициаторы и редакторы различных переводов (от Канта и Гегеля до Лумана и Дерриды), но и филологи-переводчики (!). И ссылки на западного маститого философа (его произведения) автоматически зачисляется на их счет. Правомерно ли это?

Впрочем, мои попытки найти в поисковых системах труды авторских союзов Тоффлера, Лумана и других звезд европейской философии, сформированных по схеме: один известный европейский философ + X замечательных россиян, не увенчались успехом. В поисковых системах Интернет такие «авторские пулы» не известны, не идентифицируются. Они существуют лишь как продукт «ручного ввода сведений» в РИНЦ.     

Есть еще один источник «пролиферации цитирований». Речь идет о том, как подается и как делится авторство в заметных коллективных трудах, созданных и  опубликованных в нашей стране в последние годы. В этом плане характерна ситуация с изданием «Новая философская энциклопедия». Все четыре тома вместе взятые (т.е. более 3 тысяч статей, вошедших в издание) за  14 лет с момента издания собрали около 1 тысячи ссылок – 0,3 цитирований на статью. А значит – большинство статей (70 %) вообще не цитировались ни разу. Но поскольку в базах РИНЦ после «ручных введений» данное  издание числится как коллективная монография без разграничения авторства по статьям, десятки людей, хоть как-то причастных к «НФЭ» автоматически получают «бонус» в 1000 цитирований. Не странно ли? Ведь получается так: некто (возможно, будучи еще аспирантом, молодым м.н.с.) написал одну небольшую статью в «НФЭ», которая, возможно, ни разу никем и нигде не упоминалась, однако теперь он получает тысячу цитирований и становится в  ряд заглавных лидеров российской философии. Как это соотносится с принципами объективности выявления лидерства в нашем цеху и его справедливого ранжирования?

Коль скоро речь зашла об объективности, надо бы учитывать, что философия ныне также дифференцирована как прочие науки (физика, биология). Значит – наша деятельность (как и публикации) неизбежно носят «секторальный», «сферный» и «региональный» характер. В этом смысле те 300-500 цитирований, которыми отмечены наиболее популярные отечественные монографии, заодно являются и масштабными мерами секторальной и сферной структуры современной российской философии. Более того, оттуда напрашивается вывод: в условиях сегодняшней России багаж цитирований около 500 и выше (разумеется, без учета «искусственных  продуктов ручного ввода» в РИНЦ, о которых уже сказано) – это признак высокой активности и профессиональной значимости коллеги в некоем секторе нашей философии. Именно  среди обладателей 300-500 реальных цитирований («без навесов») и пребывают едва ли ни все значимые фигуры современной российской философии (в том числе руководители научных журналов, известных кафедр), которые, увы, не попала в новый топ-список, хотя они и составляли костяк предыдущих списков. Да, у нас есть 3-5 бесспорных первых лидеров цеха, у которых еще до изобретения технологий «ручного ввода» в РИНЦ, как естественный итог профессиональной жизни, сложились  багажи в «тысячи цитирований». Они хорошо известны.     

Остается только задаться вопросом: будем ли мы по сути и правде уточнять картину лидерства в российской философии, так лихо затронутой духом «ручного ввода» в РИНЦ или предпочтем «толерантно оставить» все как есть? Речь, разумеется, идет не о «профсобрании» цеха, что все «обсудит и поправит». Все куда проще – если регулярная публикация на официальных сайтах рейтингов профессионального лидерства стало частью нашей жизни, не обязывает ли это РФО к тому, чтобы оказывать этой акции экспертно-аналитическую поддержку – дабы уберечься хотя бы от весьма неясных подходов к делу и грубых  ошибок? Ведь речь идет о современных формах саморегулирования и самоуправления нашего сообщества.

Тхагапсоев Х.Г.,д.ф.н., проф. Кабардино-Балкарского государственного университета (Нальчик)