Вряд ли его ждали в литературе (тем более в шестидесятые годы или в ранние семидесятые, когда словно моментально, в одночасье созрел его стиль). Он пришел как неминуемость невозможного и начал с того, что принялся тут же бороться за свою неудачу, за свое поражение, за то, что заранее не получится в толчее тел, читавших стихи непременно с придыханием. Если какой-нибудь просвещенный словесник в ту пору еще в состоянии был предсказать появление, допустим, объективистов, «Группы 63», нью-йоркской школы, леттристов с их сообществами, с их толкованием нового пароля, с их неизбежным показом различных мастей и масок цепкого отставания, то дерзкое дарование и небо соответствий Аркадия Драгомощенко не числились ни в чьих изощренных либо авторитетных прогнозах. |
