Способность ясно различать настоящее и  прошлое обычно по умолчанию вменяется историкам, равно как и всем прочим «здравомыслящим» людям. Многим до сих пор нравится думать, что историческое прошлое возникает само по  себе «с  течением времени» — так же естественно, как осень сменяет лето, взрослая жизнь — юность.

На рубеже тысячелетий историческая наука столкнулась с двумя вызовами, по­ставившими под сомнение прочность ее эпистемологических и институциональ­ных оснований. Сначала «лингвистический поворот» 1960—1980-х гг. заставил усомниться в очевидности различия между художественным и основанным на документах историческим повествованием (поскольку и то, и другое, в конечном счете, является репрезентацией отсутствующей действительности).

С каждым годом растет число публикаций, посвященных кризису университета. Эта тема все настойчивее заявляет о своей обязательности для всякого гуманита­рия. По сути, она уже приобрела эпистемологическое звучание, обнажив негатив­ное основание единства гуманитарных дисциплин. Тема эта во многом вынужден­ная. Она навязывается извне университетских стен теми обстоятельствами, которые принято считать экономической злобой дня. Сегодня правительства мно­гих развитых стран стараются сокращать расходы на высшее образование. В глазах чиновников издержки на содержание университетов гораздо выше стоимости про­изводимых ими знаний. Чтобы заставить университеты работать по рыночным правилам, государство придумывает различные способы измерения эффектив­ности труда ученых и преподавателей. Бесконечные отчеты отнимают у них все больше времени и сил. Университеты стремительно бюрократизируются, о прин­ципах академической свободы вспоминают все реже.