В книге «Поэзия и ее иное» Виталия Лехциера на многих страницах часто повторяется формула «поэтический разум». и это то, с чего мне хотелось бы начать рассмотрение книги. Автор понимает поэзию как практику, размещающую себя особым образом в отношении реальности, и на первый план выходят два аспекта: эстетический и эпистемологический. 

Строго говоря, дело не в том, чтобы верифицировать критическое высказывание. Травма может иметь место, а может — не иметь, и я не могу увидеть ее операторную природу, то есть не могу подействовать травмой как инструментом на поэзию, чтобы продвинуться вглубь, преодолеть коммуникативную поверхность

Двенадцать (начало) было ознаменовано оптикой мутного стекла: проржа­вевшие крыши гаражей, с них скатываешься, оставляя на себе рыжие и кро­вяные следы, если летом. Если осенью — соседи, лишенные человеческой речи, в шесть утра горланящие ту же песню, что и прошлой ночью (ад повто­рения), — ею заходится окно дома, прежде бывшего бараком для строящих завод. Под соседними домами — грунтовые воды, дверные проемы и полки перекошены, отказ плоскостей. Двор замкнут неистовой детской игрой, когда нельзя оглядываться, поздно (в девять) возвращаться домой из парка, носить короткую юбку, распущенные волосы. Зимой светлее, но взгляд обходит ка­навы между домами, где можно встретиться с бездыханным женским телом, привезенным ночью кем-то на машине и оставленным так лежать