Публикуемая ниже подборка статей посвящена встрече — названной автором одного из текстов, Луизой Лоренцой Корной, «упущенной» — между архитектурой и утопией. Эту встречу, или столкновение, можно было бы описать как обоюдное отталкивание, если бы не основополагающий элемент взаим­ного притяжения, делающий это отталкивание возможным и даже неизбеж­ным. То есть в некотором смысле речь идет о диалектике архитектуры и уто­пии — об их, с одной стороны, несводимости, а с другой — крайней близости. На первый взгляд, ничто так не вторит утопии, имеющей дело с регулятивны­ми идеями, идеальными моделями и формальным планированием обществен­ной жизни, как архитектура

В октябре 2012 года депутаты Законодательного собрания Петербурга об­суждали проект поправок к закону «Об административных правонаруше­ниях». Речь шла о необходимости «защиты тишины» и введения наказаний (в виде административных штрафов) за несоблюдение таковой в ночное время — за всевозможные шумы, которые могут потревожить соседей. По слухам, сразу же заполонившим российские медиа, среди потенциально под- запретных шумов обсуждались, в частности, громкий храп, громкий секс, стоны, скрип кровати, стук, пение, передвижение холодильников, вой собак и топот котов. Хотя мало что из перечисленного было одобрено и вошло в окончательную формулировку, этот закон получил в народе ироничное на­звание «Закон о запрете топота котов».

Книга, вокруг которой разворачивается публикуемая ниже дискуссия, посвя­щена предмету очень лукавому, непослушному и неустойчивому, требующе­му от исследователя особой ловкости и терпеливости. Сакральное — поня­тие с двойным дном, тут и там поджидающее, чтобы сбить с пути и заманить в очередную ловушку — антрополога, философа, социолога, литературоведа. Ловушки, расставляемые сакральным, могут быть разные: для кого-то это фасцинация и пылкое отождествление с чудесным и невообразимым, для кого-то, напротив, — редукция, способная высушить любое предметное поле так, что на нем уже больше ничего интересного не прорастет. Между «опья­нением», уничтожающим всякую уважительную дистанцию по отношению к сакральному и потенциально переходящим в чревовещание, в отождествле­ние говорящего непосредственно с силами света или тьмы, — и позитивист­ской «трезвостью», делающей эту дистанцию непреодолимой, а следователь­но, непродуктивной, — никакой точки баланса, сплошная неопределенность. Эта неопределенность как раз и является наиболее привлекательной: иссле­дователь сакрального ввязывается в авантюру с открытым финалом, уровень «опасности» которой он тем не менее должен установить для себя сам