Интервью с проректором по науке Санкт-Петербургского государственного института психологии и социальной работы, главным редактором журнала «Credo new», доктором философских наук, профессором Иваненковым Сергеем Петровичем

Вопрос: Как складывался Ваш профессиональный путь в философии?
Ответ: В 1985 году я, закончив аспирантуру МГУ и защитив диссертацию по методологическим проблемам социального предвидения и прогнозирования, уехал по распределению в г. Оренбург, где и работал в ряде вузов и организаций города. В 1999 году – защита докторской диссертации по проблемам социализации молодежи. В Санкт-Петербурге я работаю с 2000 года, опять же было несколько организаций и на сегодняшний день я работаю проректором по науке в Санкт-Петербургском государственном институте психологии и социальной работы. Такова моя должностная траектория, но, кроме нее, была и иная траектория, связанная с деятельностью философского общества, с которым я связан еще с 1978 года. На начало 1990-х годов в Российском философском обществе (РФО) состояло около 150 человек. В 1996 году, после знаменитого совещания в Москве преподавателей высшей школы в Институте философии состоялась рабочая встреча с Чумаковым А.Н. – первым вице-президентом РФО, подтолкнувшая нас к активному участию в деятельности РФО. Тогда же мы с Кусжановой А. Ж. ( профессор, доктор философских наук) – выступили инициаторами создания в Оренбурге отделения РФО, и в 1997 году при действенной и активной помощи Денисовой Т.М. и Калмантаева Б.А. выпустили в свет первый номер журнала «Credo».
Вопрос: Что предшествовало созданию журнала?
Ответ: С 1987 года у нас в Оренбурге был создан временный творческий коллектив «Credo». Мы интенсивно работали по целому ряду социальных проектов: телефон доверия, биржа труда для молодежи, музыкальный пансион «Машенька», бизнес-инкубатор и др. Сейчас, осмысливая итоги работы над этими проектами, полностью согласен с тем мнением, что практика в своей концептуальной и методологической основе эклектична и создавая, что-то реально на практике, использовать только одну какую-то методологию или теорию не возможно, всегда происходит симбиоз ряда теорий и философских концепций. Философ всегда должен учитывать адресат своего высказывания, ибо люди, общество, власть имущие инстанции очень разные, у них разные ценности и интересы и всякие «измы» тут не работают. Практики индивида и общества всегда разные и одной философской теорией в принципе не охватываются. К примеру, создание телефона «доверия». Для чего и для кого он создается? – Для тех, кто оказался в трудной жизненной ситуации, часто на пороге суицида. Но это ведь не чисто психологическая проблема. Это и социальная, и философская, и антропологическая и т.д. проблема. И положить в основание деятельности специалистов на телефоне доверия только одну психологию – это ошибка, которая дорого обходится обществу. Но и только одну философию тоже класть в основание практической психологической помощи нельзя. Надо уметь синтезировать разные знания и подходы. Тогда работа телефона доверия будет эффективной.
Поэтому и журнал у нас был задуман как журнал для представителей разных методологических направлений и школ не только в философии, но и в социологии, полит ологии, культурологии и пр..
Вопрос: Почему журнал сейчас называется «Credo new»?
Ответ: «Жизненное кредо - это убеждение в необходимости подвига и жертвы для жизненно-личного достижения очередного социально-исторического императива.» Это лосевское понимание «кредо» легло в основание нашей деятельности и в название нашего журнала. Пять лет журнал издавался в Оренбурге тиражом 400 экземпляров, и мы осуществляли бесплатную рассылку в 50 университетов страны, а с 1998 года журнал выложен в Интернете, и аудитория журнала охватывает более 60 стран мира. Только за последний год мы имеем более 800 тысяч посещений и свыше 200 посетителей. За это время многие журналы, начавшие выходить в те годы, умерли, а мы и сейчас остаемся единственным, в своем формате, философским журналом в Санкт-Петербурге. Что же касается коррекции названия журнала из «Credo» в «Credo new», то это было связано с тем, что при перерегистрации журнала выяснилось, что издание с таким названием уже где-то в стране есть и мы, что бы сохранить базовое слово – «credo», добавили к нему слово «new».
Вопрос: Вы не раз говорили о тенденции к отказу вузов от философии. А какие признаки этой тенденции Вы видите?
Ответ: Наступление на философию идет со стороны Министерства образования под лозунгом «Польза от нее сомнительна, а вред очевиден». Такая оценка ситуации делается на основе того, что сейчас преподавание философии в подавляющем большинстве случаев, превратилось в плюрастически (считай хаотически) построенный курс без какой-либо концепции его преподавания как целостного предмета. И действительно, философия, излагаемая таким образом не нужна, поэтому уже сейчас, несмотря на то, что философия сохраняется в обязательном компоненте вузовских дисциплин, многие вузы перевели ее в дисциплину по выбору. Изымается она и из послевузовского образования: у нас произошла отмена кандидатского экзамена по философии и замена его экзаменом по философии науки. Но представители научных дисциплин прямо говорят: а при чем здесь философия? Мы сами можем прочитать историю нашей науки и вы, философы, нам не нужны. И так действительно произойдет в ближайшее время, если философы не начнут брать судьбу философии в свои руки. Дискуссию по этому поводу можно посмотреть в Вестнике РФО.
А наши философы все продолжает обсуждать свои внутри цеховые проблемы вместо того, чтобы показать и доказать, что философия обществу необходима. Я подчеркиваю, что не философы нужны, ибо им надо зарабатывать и кормить семьи, а сама философия необходима во всем ее функциональном многообразии. Поэтому отказ от такой роскоши как систематическое и всеобщее по охвату слушателей-студентов преподавание философии ударит по качеству и темпам развития самой философии.
Это уже сейчас чувствуется. Заметьте, что по всем контрольным процедурам, которые проходит вуз при аккредитации и лицензировании, как правило, провальным оказываются цикл гуманитарных дисциплин и среди них особенно низкие показатели по философии. Это, конечно, вызывает недовольство у администрации вузов, ибо все хотят быть аккредитованы и лицензированы, поэтому как только появится возможность отказаться от проблемной для них дисциплины – философии, вузы на это пойдут.
Трагизм ситуации состоит в том, что философский истеблишмент, те же преподаватели СПбГУ не представляют себе ситуацию с преподаванием философии в других вузах. Если сегодня принять решение об удалении философии из списка обязательных дисциплин, то завтра 99% всех вузов откажутся от общего курса по философии. Философский факультет СПбГУ предпринимает шаги упреждающего характера: произошло переименование его в факультет философии и политологии, но рынок профессии «политолог» тоже очень ограничен, а авторитет философии от такого переименования явно не вырос. В то время как сообщество, например, педагогов очень активно, и они, как правило, предлагают продукт, который не выдерживает никакой критики, но сила лоббирования такова, что их продукт принимается самыми разными структурами и инстанциями для руководства в практике.
Пока во многих конкретных вузах все держится на договоренностях между заведующими кафедрами, деканами факультетов и заведующими отделениями и ректорами, но при окончательной смене в поколении ректоров эти договоренности уже работать не будут. Я полагаю, что до 2008 года образование трогать не будут, а после этого роковой даты шансов на то, что философия останется в списке обязательных дисциплин очень мало, и тогда философия окончательно станет уделом «любителей мудрости».
Вопрос: Для чего нужна философия?
Ответ: На прошедших днях Петербургской философии по вопросу функциональной востребованности философии было сказано, что философия должна утешать, но ведь это прерогатива религии, и мы - философы на этом поле религии тоже проиграем.
Между тем, исторически роль философии в жизни общества состояла в формировании мировоззрения, выступая альтернативой мифу, а позже религии. Иное дело, что формы существования философии очень разные: от открытых для всеобщего обсуждения доктрин до тайного эзотерического знания. Заметьте, что, став господствующей формой мировоззрения в XIX веке , философия на рубеже ХIХ –ХХ веков по ходу оглушительных успехов науки стала уступать свои позиции, сдавая свое поле психиаторам, физикам, историкам. Но и сейчас мы видим, что ни одна из современных наук при всей ее развитости не может работать с целостностью, что свойственно и присуще философии. Соответственно только одна философия при работе с любым объектом познания, который она выбирает, может подойти к объекту целостно и помочь ориентироваться в целостном мире и предложить решение проблем не в ущерб отдельным сторонам развития личности, общества или всего человечества. Именно это - предназначение философии , в этом она себя не исчерпала, поэтому говорить о смерти философии преждевременно.
Вопрос: А идеология и мировоззрение для Вас – синонимы?
Ответ: Нет, это не синонимы. Разница между ними в том, что идеология – это теоретическое выражение коренных интересов некоей социальной группы. Но помимо идеологии, уже на ином уровне, всегда существовала психология, где эти интересы отражались уже в форме чувств, эмоций. Синтез этих двух уровней, а это и есть дело философов, позволит дать им то, в чем нуждается сегодня большинство населения страны и что можно назвать мифологией. Именно мифология нужна всей массе населения, а идеология нужна ее фрагментам, группам, партиям. Пример – американская мечта, охватывающая все американское общество, но это же не идеология, а мифология. Миф, согласно А. Ф. Лосеву, обладая неким энергийным началом, мобилизует общество или создает ситуацию напряжения для всего населения и, одновременно, миф формирует комфортную ситуацию, объясняя на эмоциональном, ассоциативном уровне смысл жизни человека в этом обществе. Все страны, лидировавшие в тот или иной исторический период, создавали национальный миф, и именно в форме мифа большинство населения усваивает национальную идею. Поэтому сейчас нашему обществу нужно, прежде всего, мировоззрение, пусть и в мифологической форме, а уже потом мы сможем выстроить рациональную идеологию российского государства.
Вопрос: Кто были Ваши однокурсники по философскому факультету МГУ?
Ответ: У нас на курсе училось порядка 150 человек, а на сегодняшний, по моим сведениям неофициальным, в науке осталось около 20 человек. Из них 8-9 человек имеют ученую степень доктора наук. В Москве работает Чумаков Александр Николаевич. Он – первый вице-президент Российского философского общества. В МГУ и сейчас работает Науменко Тамара , там же докторскую по эстетике недавно защитила Татьяна Суслова живет и работает в Томске, в Санкт-Петербурге в Таможенной Академии работает Ажар Кусжанова, докторскую диссертацию по логике, одним из первых на нашем курсе, защитил Анисов Александр – работает в Институте философии в Москве, Дибиров Абдул-Насир работает в Дагестане как политолог, Елена Черная-Драгалина защитила докторскую по логике, работает в Москве. Конечно, это – очень малая цифра, потери в смутное время для нашего философского сообщества слишком велики.
Вопрос: Кто были Ваши учителя в философии?
Ответ: Когда мы учились на философском факультете, то главными учителями были классиками марксизма и от этого нельзя было абстрагироваться, но, одновременно, нам очень хорошо давали историю философии, психологию, логику: Богомолов А.С., Чанышев А.Н, Гальперин П.Я., Войшвилло Е.К., Алексеев П.В. и другие. Всех их можно также назвать моими учителями. Заочными-учителями для себя я, прежде всего, назвал бы Спинозу. Для меня его понятие субстанции, изложенное в «Этике» было настоящим открытием. Из современных интерпретаторов Спинозы на меня влияние оказал Эвальд Васильевич Ильенков. Он не читал нам лекций, но я его несколько раз видел в институте философии. Его книга «Диалектика и абстрактного в «Капитале» Маркса» имела огромное влияние не только на меня, но и на всех, кто учился со мной. Огромное влияние на меня оказал мой первый научный руководитель – Вазюлин Виктор Алексеевич, он занимался освоением творческого наследия Маркса, но с Ильенковым в ряде вопросов он был категорически не согласен, хотя и ценил его очень высоко. Виктор Алексеевич дал мне метод исследования органического целого, показал, что конкретно Маркс уточнил в сравнении с Гегелем. В.А. Вазюлин был всегда немного в тени, по сравнению с теми , кто тогда демонстрировал свою идейную преданность партии и правительству, а сейчас вовсю пишут об ошибках и вторичности философии Маркса. А Виктор Алексеевич был последний человек, который, когда уже была принята «брежневская» Конституция, так называемого «развитого социализма», на всесоюзной конференции публично поставил вопрос: правомерно ли такое понятие как «развитой социализм». Ибо он не видел научно обоснованных критериев развитости этого социализма, исходя из своей методологии исследования органического целого и стадий зрелости развитого органического целого. Естественно, что его взгляды тогда не могли получить широкого распространения. Кроме них на меня повлияли работы Георгия Петровича Щедровицкого, Мераба Мамардашвили и Купцова Владимира Ивановича – консультанта по моей докторской диссертации. Именно В.И. Купцов, просмотрев первый готовый текст моей диссертации, сказал, что если я хочу защищать диссертацию по социологии, то проблем нет, а если – по философии, то надо ответить на вопрос: а где здесь философия? Над этим вопросом я два года сидел и думал..
Вопрос: Вы писали докторскую диссертации по проблемам социализации молодежи. Но молодежь – это не философская категория, а социологическая. В связи с этим вопрос: считаете ли Вы, что философу подвластны любые социальные сюжеты?
Ответ: Это как посмотреть на молодежь… Категория молодежи может быть и медицинской категорией и психологической. Я посмотрел на молодежь не просто как на социально-демографическую группу, а как на некое будущее состояние общества в целом. В своей работе я различал понятия «простое будущее» и «сложное будущее». Простое будущее – это когда нынешнее состояние экстраполируется по хронологической шкале на 15-20 лет вперед и то, что наступит через 15-20 лет и есть будущее. А сложное будущее, согласно моей трактовке, это то, что существует в настоящем, и онтологией его является социальная группа - молодежь. И те ценности и нормы, которые усваивает эта группа, является будущем уже сейчас. Эти ценности могут быть ценностями далекого прошлого, архаичными. В этом плане просто сама по себе молодежь это не будущее. Поэтому мне было важно сначала понять молодость как некое субстанциальное начало, а уже носитель этой молодости и будет молодежью. Поэтому социально-демографическое определение молодежи не достаточно, должно быть еще и ценностно-мировоззренческое, учитывающее те ценности, которые культивирует сейчас молодежь.
Вопрос: Ваш интерес к молодежи – это вариант интереса к будущему?
Ответ: Да. Я, по ходу своих занятий социальным прогнозированием, искал онтологические основания сложного будущего,и этим основанием оказалась молодежь.
Вопрос: Вы не пурист в философии?
Ответ: Нет
Вопрос: Философ должен быть чем-то ангажирован: политикой, идеологией, доминирующей культурной традицией?
Ответ: Да, философ должен быть ангажирован благодарностью предшествующим поколениям своей национальной культуры, которые позволили ему сбыться и состояться философом. Надо учитывать, что не во всех обществах есть профессия «философ» и, поэтому, я отдаю отчет в том, что мне крупно повезло родиться в России. Поэтому я ангажирован, прежде всего, своей культурной традицией. Кстати, к примеру, и Сартр или Хайдеггер – классики мировой философии, тоже были ангажированы своей национальной культурой, но они вносили в мировую культуру свою ангажированность препарированную до стадии всеобщности. Удастся ли мне препарировать нечто такое до стадии всеобщности – это вопрос открытый.
Вопрос: В русской культурной традиции какие имена для Вас наиболее значимы?
Ответ: Из русских мыслителей большое влияние на меня оказал Чаадаев, Лосев и, в какой-то степени, Бердяев, Шпет, Бахтин. Они и сейчас продолжают доминировать в моем круге проблем и интересов к отечественной философии.
Вопрос: А чем вызван Ваш интерес к Пришвину?
Ответ: Надо учитывать , что вышеназванные имена русской философии ( Лосев, Чаадаев, Бердяев) замалчивались в советский период. А работы иных отечественных мыслителей вообще были не доступны, в то время как фигура Пришвина была для советской цензуры легитимна. Я еще в студенческие годы познакомился с маленькими выдержками из его дневников. А дневник это не литературное произведение, это текст сродни, хотя и не тождественен, философскому. В дневнике непосредственно представлено мировоззрение автора, а не мировоззрение вымышленного литературного героя. Если при анализе литературного произведения стоит проблема отделения мировоззренческой позиции автора от позиции вымышленного героя, то при анализе дневниковых записей такой проблемы нет. В случае с дневниками Пришвина мы видим рефлексию огромного временного периода – около 50 лет, изложенную в нескольких томах. Причем опубликовано еще не все, что было им написано. Меня тогда – студента – эти записи («Дорога к другу») поразили, я сравнил эти записи с фейербаховской антропологией, с иным тогда было и не сравнить: очень многое было не доступно. Потом этот интерес несколько угас, но уже в 1990-ые годы я понял, что его место в русской философской традиции не достаточно оценено и предпринял попытку рассказать о нем как о философе. В 1997 году в «Credo» №4 вышла моя первая статья о Пришвине, и я очень рад, что редактор-составитель справочника «Философы России ХIХ – ХХ века» Петр Васильевич Алексеев заметил мою статью и ряд статей других авторов, вышедших после моей статьи, и в четвертое издание «Философы России ХIХ – ХХ века» Пришвин уже внесен именно как оригинальный мыслитель, философ. Сейчас уже из того, что опубликовано, можно без особых усилий выделить философские идеи и классифицировать их как экзистенциальную антропологию. Моя вторая статья о Пришвине так и называется «Экзистенциальная антропология М.Пришвина». С учетом той ситуации в которой ему пришлось долгое время жить и творить (сталинские времена) он, чтобы сохранить себя как мыслящую личность, мог размышлять именно в традиции экзистенциальной антропологии. Его судьба отчасти сродни судьбе Алексея Федоровича Лосева, которому многие годы запрещали публиковаться и высказываться по поводу философии и на вопрос: что Вы делали с 1930-го по 1956 год?, Он отвечал: думал.
И все же Пришвин был в иной ситуации: его публиковали, он был орденоносец, но кроме художественной прозы он еще и дневник вел. Содержание этого дневника очень существенно отличается оттого, что им было опубликовано в художественных произведениях. Я воспринимаю Пришвина как друга и поэтому, если будут силы и время, буду продолжать инкорпорировать своего друга Пришвина в русскую философскую традицию.

Интервью взял и подготовил к печати Семенков В.Е.