Украшения для рук, несомненно, относятся к древнейшим формам декорирования тела. Руки, добывающие пищу, защищающие род и семью, надо было охранять, увеличивать их силу и ловкость, в том чис­ле и с помощью украшений, например браслета, исполняющего роль оберега, что видно уже по одной его форме. Жест руки мог быть угро­жающим, повелевающим, и кольцо на пальце продолжало и усили­вало значимость и выразительность этого жеста. Украшения для рук могли информировать о гендере, социальном и экономическом статусе владельца, его религиозных воззрениях, наконец, служить средством соблазнения, недаром слово драгоценность, на английском языке зву­чащее как jewel, происходит от латинского iocus, что означает игру, легкое развлечение (Walgrave 1995: 19).

Я пишу эту статью, то и дело поглядывая на два стоящих передо мной изображения. Первое — это фотография, запечатлевшая визит буду­щего короля Георга V в Общественное собрание. Он состоялся летом 1907 года, прием проходил в саду. Небольшая стайка оживленно ще­бечущих дам эдвардианской эпохи — все без исключения закованы в броню закрытых платьев с длинными рукавами и юбками в пол. При­мечательно, что, несмотря на теплое время года, их высокие воротники доходят практически до подбородка, ведь именно так должна выглядеть одежда, подходящая для дневного времени суток. Их дорогие неверо­ятных размеров шляпы замысловато отделаны лентами и газом. Над головами двух дам на заднем плане возвышаются пышные плюмажи из нежных перьев страуса или белой цапли, и нетрудно представить, как они колышутся и трепещут под легким июльским ветерком. На перед­нем плане фотографии — сам принц Уэльский; он что-то вещает двум почтенным дамам, а те внимают, слегка склонившись к нему, боясь пропустить хотя бы слово. Их поза еще больше подчеркивает характер­ный для эдвардианской эпохи S-образный силуэт—словно пойманное в ловушку вечности движение, навсегда застывшая в воздухе арабеска. В руках у женщин зонты, принц Уэльский небрежно поигрывает трос­тью. На всех троих надеты перчатки. У принца они из темной мягкой кожи, у дам — из белой лайки. Фактически, их облаченные в перчатки руки образуют композиционный центр всей картины.

Мода и старость нелегко уживаются друг с другом. В их союзе изначаль­но заложено противоречие. Ведь мода прежде всего имеет отношение к юности и красоте: старикам здесь вроде бы не место. И все же мно­гие зрелые женщины одеваются стильно и элегантно и, что не менее важно, могут себе это позволить. Для создателей Vogue здесь кроется серьезная проблема: как включить эту возрастную группу, численность которой увеличивается все заметнее, в круг постоянных читателей и в то же время не скомпрометировать свою роль передового журнала о моде? То, как Vogue освещает сложные и напряженные отношения моды и старости, позволяет культурологам и геронтологам шире взглянуть на перемены, произошедшие в восприятии, понимании и пред­ставлении пожилого возраста в современной культуре. Считается, что понятия возраста и старости подлежат переосмыслению в связи с де­мографическими и социальными изменениями в обществе. Сам образ немолодого человека становится изменчивым, менее однозначным и застывшим. Одежда, как и другие продукты культуры, также играет в этом определенную роль. Анализ материалов журнала Vogue позво­ляет более ясно увидеть суть происходящих процессов.