Речь пойдет о сравнительно раннем опыте Мопассана — новелле «Ce cochon de Morin» (1882), хорошо известной в русском переводе А.Н. Чеботаревской1 (далее сокращенно ЭСМ). История соблазнения героини рассказчиком в ходе извинений, приносимых им за приятеля, пытавшегося насильно овладеть ею в ночном поезде, подана с неподражаемой смесью цинизма и изящества. На первый взгляд, тут все просто, но, как часто бывает, простота обманчива.

В 1924 году Максим Горький, поминая недобрым словом русскую литера­туру, назвал ее «самой пессимистической литературой Европы»: ...у нас все книги пишутся на одну и ту же тему о том, как мы страдаем, — в юности и зрелом возрасте: от недостатка разума, от гнета самодержавия, от женщин, от любви к ближнему, от неудачного устройства вселенной; в старости: от сознания ошибок жизни, недостатка зубов, несварения же­лудка и от необходимости умереть. Алексей Толстой, дописывая в том же году авантюрную повесть «Похож­дения Невзорова, или Ибикус», тоже вспомнит о зубах — в залихватски идио­тическом шансоне, который пытается пропеть ее главный герой в констан­тинопольской кофейне:

В 1986 году известный в среде неофициальной культуры поэт и художник-концептуалист Андрей Монастырский написал автобиографический роман «Каширское шоссе», где хладнокровно анализировал свои галлюцинаторные переживания во время психической болезни, о которой он осведомлял чита­теля без всякого смущения или чувства ущербности. Текст Монастырского замечателен тем, что он переступал неписаные правила поведения больного, принятые в советском обществе. Все знали, что в Советском Союзе больной не имеет голоса — советский больной должен быть пассивен и нем перед своей болезнью. Рассуждать о ней, понимать ее, резюмировать являлось пре­рогативой врача, а не пациента. Монастырский, таким образом, узурпировал власть, делегированную медицинской инстанции (учитывая, что власть, о ко­торой мы говорим, являлась частью той неделимой Власти, что олицетворяла собой государство). История превращения одной из самых гуманных про­фессий в репрессивный инструмент тоталитарного государства — история ее грехопадения — заслуживает специального рассказа