Я намерен обратиться к четырем недавним книгам западных культурных истори­ков советской России, посвященным эпохе сталинского террора. Книга Дэвида Бранденбергера «Государство пропаганды в кризисе: Советская идеология, индоктринация и сталинский террор, 1927—1941» развивает идеи, изложенные в преды­дущих работах автора, прежде всего в его книге «Национал-большевизм: Сталин­ская массовая культура и формирование русского национального самосознания (1931—1956)»

На рубеже тысячелетий историческая наука столкнулась с двумя вызовами, по­ставившими под сомнение прочность ее эпистемологических и институциональ­ных оснований. Сначала «лингвистический поворот» 1960—1980-х гг. заставил усомниться в очевидности различия между художественным и основанным на документах историческим повествованием (поскольку и то, и другое, в конечном счете, является репрезентацией отсутствующей действительности).

Объемистая монография Марины Константи­новой, подготовленная на основе диссерта­ции, защищенной ею на факультете гумани­тарных наук Амстердамского университета, дает, насколько могу судить, наиболее общую и систематичную на нынешний день — и не только из доступных на русском языке — кар­тину взаимодействия различных социальных сил и культурных тенденций, которые дей­ствовали в российской словесности указанной и теперь уже довольно отдаленной в историче­ском плане эпохи.