Автор статьи рассматривает, как в религиозном учении Л.Н. Толстого понимается соотношение времени и вечности как характеристик бытия человека. Толстой, по­добно Платону, резко противопоставляет материальное бытие человека его подлин­ной жизни, связанной с перенесением центра личности в духовное бытие, которое для Толстого есть Бог. В статье показано, что взгляды Толстого на деле очень дале­ки от платонизма и могут быть сопоставлены с философскими взглядами А. Бергсо­на. Во-первых, Толстой утверждает, что материальный мир и духовное бытие связа­ны через человека, причем материальный мир движется ко все большему совершен­ству и соединению с Богом через человека. Во-вторых, самому духовному бытию (Богу) Толстой придает одновременно и характеристику вечности, и характеристи­ку временной динамики. Пытаясь описать отличие временной характеристики ду­ховного бытия от обычного земного времени, Толстой утверждает, что в первой нет разделения на прошлое, настоящее и будущее; все события, которые разделены во времени земного мира, в духовном бытии находятся в единстве, в слитности. По­этому «время» духовного бытия можно назвать «вечным настоящим». Человек, бу­дучи причастным и материальному и духовному бытию, включен и в обычное вре­мя земного мира, разделяющего его бытие, и в «вечное настоящее» духовного бы­тия. Переход от первого ко второму осуществляется памятью (актом воспомина­ния), которая в концепции Толстого оказывается главной метафизической способ­ностью личности.

Статья посвящена вопросу о философском характере двух версий пересказа тракта­та Горгия «О не-сущем» – скептической версии Секста Эмпирика и перипатетиче­ской анонимного автора. Предложен сравнительный анализ аргументов, которых придерживаются информаторы при изложении мысли Горгия, и демонстрируется философская проблематика, которая обсуждалась Горгием, судя по пересказам его речи, и то, каким образом обе версии дополняют и уточняют друг друга в плане фи­лософской проблематики. Показано, каким образом Горгий модернизирует и транс­формирует исходные установки Парменида, переводя план обсуждения с того, как мысль может быть направлена на объект и каковы свойства такого объекта, на то, как мысль может быть направлена на не-сущее. Соответственно, в отношении уче­ния Горгия рассматриваются проблематика интенциональности, вопрос о привиле­гированном статусе какого-либо из ментальных состояний, природа слова или речи как автономного способа познания внешних объектов, проблема значения как рефе­ренции, вопросы интерсубъективности в познании. Делается вывод, что предпочте­ние одной из версий пересказа существенно обедняет наше представление об учении Горгия, тогда как совместный анализ обеих версий в состоянии продемонстрировать включенность софистической проблематики, поставленной Горгием, в общую фило­софскую, и в том числе эпистемологическую, парадигму как античной, так и совре­менной философии.

The three founding fathers of pragmatism – Charles Pierce, William James, and John Dewey – heralded pragmatism as a movement that turned philosophy toward the future. From their perspective, pragmatic philosophy contrasted with traditional metaphysics that they interpreted as an attempt to discover the necessary presuppositions for the existence of a phenomenal world. Some pragmatists analyzed the quest for necessary presuppositions as a turn toward the past. Pragmatic philosophy also rejected a Humean or empiricist meta­physics according to which impressions or sense data were representative of an underlying reality. The Humean account, in which there was no future confirmation of the data of expe­rience, was considered by some pragmatist as a turn towards the present. The initiating turn towards the future within pragmatism was taken by Charles Pierce who defined the “real” as referring to what would be said to exist as a result of the convergence of a process of sci­entific inquiry towards the asymptotic limit of the inquiry. Thus, what was said to exist re­quired confirmation by future experience.James accepted a Piercian account of the true as fixed by a convergence of beliefs through a process of confirmation of the consequences of these beliefs over the long, long run. For Dewey, the acceptance of Pierce’s turn to the fu­ture led to the adoption of scientific method as an instrument for human prediction, control, and even future transformation of the environment. Deweyan pragmatism expanded the ap­plication of scientific method to problems of society and culture with a vision of corrigible and progressive reconstruction of American institutions.