М.Н. Вольф

ПОРЯДОК АРГУМЕНТОВ
И ИХ ФИЛОСОФСКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
В ЭПИСТЕМИЧЕСКИХ РАЗДЕЛАХ РЕЧИ ГОРГИЯ
«О НЕ-СУЩЕМ» ПО ДВУМ ВЕРСИЯМ ЕЕ ПЕРЕСКАЗА*

Вольф Марина Николаевна – доктор философских наук, доцент, директор ИФПР СО РАН. Институт философии и права Сибирского отделения РАН. Российская Федерация, 630090, г. Новосибирск, ул. Николаева, д. 8; профессор кафедры истории философии и логики. Том­ский государственный университет. Российская Федерация, 634050, г. Томск, пр. Ленина, д. 36; e-mail: rina.volf@gmail.com

Статья посвящена вопросу о философском характере двух версий пересказа тракта­та Горгия «О не-сущем» – скептической версии Секста Эмпирика и перипатетиче­ской анонимного автора. Предложен сравнительный анализ аргументов, которых придерживаются информаторы при изложении мысли Горгия, и демонстрируется философская проблематика, которая обсуждалась Горгием, судя по пересказам его речи, и то, каким образом обе версии дополняют и уточняют друг друга в плане фи­лософской проблематики. Показано, каким образом Горгий модернизирует и транс­формирует исходные установки Парменида, переводя план обсуждения с того, как мысль может быть направлена на объект и каковы свойства такого объекта, на то, как мысль может быть направлена на не-сущее. Соответственно, в отношении уче­ния Горгия рассматриваются проблематика интенциональности, вопрос о привиле­гированном статусе какого-либо из ментальных состояний, природа слова или речи как автономного способа познания внешних объектов, проблема значения как рефе­ренции, вопросы интерсубъективности в познании. Делается вывод, что предпочте­ние одной из версий пересказа существенно обедняет наше представление об учении Горгия, тогда как совместный анализ обеих версий в состоянии продемонстрировать включенность софистической проблематики, поставленной Горгием, в общую фило­софскую, и в том числе эпистемологическую, парадигму как античной, так и совре­менной философии.

Ключевые слова: софистика, Горгий, Парменид, Секст Эмпирик, аргументация, ан­тичная эпистемология, интенциональность, восприятие, субъективный идеализм, ментальные состояния

Для цитирования: Вольф М.Н. Порядок аргументов и их философское содержание в эпистемических разделах речи Горгия «О не-сущем» по двум версиям ее пере­сказа // Философский журнал / Philosophy Journal. 2019. Т. 12. № 4. С. 112‒127.

* Исследование выполнено по гранту РФФИ-ОГН 17‒03‒00360 «Дескриптивная эпистемо­логия Горгия Леонтийского в контексте философского понимания античной софистики».

© Вольф М.Н.

На данный момент известны две версии речи Горгия «О не-сущем, или О природе» (далее – ОНС). Одна дошла в составе произведения «Против ло­гиков» Секста Эмпирика (AM 65‒87), другая – в составе сочинения «О Ме­лиссе, Ксенофане, Горгии» (V–VI. 979a11‒980b21) (De Melisso, Xenophane, Gorgia, далее – MXG) анонимного перипатетического автора. Они не только по-разному излагают аргументы Горгия, но и получили разные оценки со стороны исследователей, касающиеся как аутентичности и подробности самого пересказа, так и отражения его философского содержания. Дискуссии о предпочтительности какого-либо из пересказов для интерпретации горги­евской меонтологии ведутся уже почти век, и у каждого из них есть свои приверженцы.

Сторонники версии Секста, наиболее популярной в 1-й пол. XX в., дела­ют упор на риторический аспект речи Горгия, поскольку его самого характе­ризуют не как философа, а как ритора и софиста в негативном значении это­го слова, подчеркивая нигилистический и субъективистский характер его идей. Сторонники версии Анонима, активно обсуждаемой во 2-й пол. XX в., разделяют более строгий философский и лингвистический подход и предлага­ют различные реабилитирующие философские интерпретации учения Горгия. Может сложиться впечатление, что такой разброс предпочтений обусловлен источником, на котором основывается каждая из интерпретаций, но в дей­ствительности, судя по всему, они оформились стихийно, вследствие опреде­ленных историко-философских традиций и до недавних пор не являлись от­ражением сознательной позиции исследователей.

К сожалению, для российской истории философии практически вся поле­мика западных исследователей вокруг пересказов речи Горгия прошла сторо­ной, поэтому ее контекст и осмысление заслуживают отдельного обсуждения (в данной статье за недостатком места мы их касаться не будем). Утрату рос­сийским антиковедением дискуссионного контекста о предпочтительности версий трактата и их интерпретаций можно объяснить знакомством только с единственной версией изложения речи Секстом Эмпириком1 и отсутствием до недавнего времени полного перевода псевдоаристотелевского трактата MXG на русский язык. Первые две части трактата, приписываемые Мелиссу и Ксенофану соответственно, впервые опубликованы в 1989 г. в составе изда­ния А.В. Лебедевым «Фрагментов досократиков»2, и раздел, посвященный Горгию, в этом переводе отсутствовал. Сам трактат MXG практически не об­суждался в русскоязычной литературе даже в контексте его аристотелевской или псевдоаристотелевской принадлежности3. Перевод третьей части о Гор­гии вышел только в 2014 г.4 В силу этих обстоятельств в российской лите­ратуре практически не обсуждались ни философская составляющая MXG,

1 На русский язык имеются два перевода версии пересказа Секстом: более ранний А.О. Ма­ковельского (Маковельский А. Софисты. Вып. 1. Баку, 1940. С. 29‒33), сделанный с издания Г. Дильса (Die Fragmente der Vorsokratiker griechisch und deutsch / Hrsg. von H. Diels. Berlin, 1903), и более поздний – А.Ф. Лосева, в составе полного перевода сочинения Секста Эм­пирика (Секст Эмпирик. Против ученых // Секст Эмпирик. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1975. С. 73‒77).

2 Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1. М., 1989.

3 Имеется статья Е.В. Орлова, в которой значительный раздел посвящен переводу MXG А.В. Лебедевым, вернее первым двум частям, Ксенофану и Мелиссу (Орлов Е.В. О рус­ских переводах Аристотеля // Вестник ТГУ. 2007. № 298. С. 51‒59).

4 Вольф М.Н. Трактат «О не-сущем, или О природе» Горгия в «De Melisso Xenophane Gor­gia», V–VI: Условно-формальная структура и перевод // ΣΧΟΛΗ. 2014. Т. 8. Вып. 2. С. 152‒169.

ни его аргументы и тем более не проводилась работа по сопоставлению соот­ветствующей аргументации с AM.

В предлагаемой статье мы намерены соотнести эпистемические разде­лы указанных пересказов и обозначить философскую проблематику, которая либо имплицитно содержится в самих аргументах Горгия, либо привносит­ся в нее пересказчиком или, в ряде случаев, переводчиком. То, что Горгий, возможно, первым зафиксировал и сформулировал достаточно серьезные гносеологические проблемы, а его пересказчики смогли их распознать и ин­терпретировать изнутри актуального для каждого из них философского кон­текста, на наш взгляд, свидетельствует, во-первых, о равноправном статусе обоих пересказов (нельзя сказать, что один из них в большей степени рито­рический, а другой – философский), во-вторых, о том, что сам Горгий от­нюдь не нигилист и насмешник, а, напротив, серьезный философ, чей вклад в античную эпистемологию нельзя не учитывать.

* * *

Как известно, в самом трактате Горгия им обозначены три раздела, или структурных аргумента: ничто (не) существует, все существующее непозна­ваемо, но даже если его познание возможно, то невозможно передать содер­жание полученного знания другому. Соответственно, первый раздел носит онтологический характер и представляет собой меонтологию Горгия, два других – эпистемический. Текст трактата содержит значительное количество отсылок к предшествующей досократической философской мысли. Если Аристотеля рассматривают как первого историка философии, который под­вел черту под досократическими и платоновскими размышлениями о первых началах и причинах и на этом основании начал строить собственную фило­софию, то в отношении Горгия будет справедливым сказать, что он своим рассуждением, с одной стороны, подвел черту под досократическими учени­ями о взаимосвязи мышления, существования и языка выражения и, с другой стороны, произвел ревизию используемой для этого аргументации.

Вполне закономерно, что первая часть рассуждения Горгия нередко рас­сматривается отдельно от двух других: онтологическая и две эпистемиче­ские части вполне автономны. В первом разделе Горгию важно продемон­стрировать существование не-сущего, поставив тем самым под сомнение приемлемость элеатовского метода5. В двух эпистемических разделах кри­тика элеатовского метода продолжается6. Для Парменида главным критери­ем существования является принципиальная мыслимость и вербализуе­мость сущего, Горгий же доказывает, что независимо от того, о каком существовании, согласно содержанию 1-й части, идет речь (сущего, несуще­го или того и другого вместе), ни истинно помыслить, ни корректно вы­сказать ни сущее, ни не-сущее невозможно.

5 Наиболее подробное рассмотрение этой части трактата см.: Kerferd G.B. Gorgias on Na­ture or That Which Is Not // Phronesis. 1955/56. Vol. 1. No. 1. P. 3‒25.

6 Эпистемические разделы речи Горгия неоднократно рассматривались в западных иссле­дованиях. Наиболее значимые из них: Mourelatos A.P.D. Gorgias on the Function of Lan­guage // Philosophical Topics. 1987. Vol. XV. No. 2. P. 135‒170; Striker G. Methods of sophistry // Striker G. Essays on Hellenistic Epistemology and Ethics. Cambridge, 1996. P. 3‒21; Caston V. Gorgias on Thought and Its Objects // Presocratic Philosophy: Essays in honour of Alexander Mourelatos. Aldershot, 2002. P. 205‒232.

Ниже мы обратимся к эпистемическим разделам (аргументам) и наме­тим в самом общем виде те принципы и порядок аргументации в них, кото­рых придерживаются наши информаторы при изложении мысли Горгия, и покажем, каким образом обе версии дополняют и уточняют друг друга в плане изложения философской проблематики Горгия, оставив без ком­ментария общие места в персуазивной структуре и риторические приемы. На наш взгляд, даже такое сопоставление в первом приближении может по­казать, что изолированное изучение сохранившихся версий, а тем более от­каз от какой-либо одной в пользу другой существенно обеднит любую ин­терпретацию учения Горгия. Сначала в таблице мы представим порядок аргументов и то, как они соотносятся в разных версиях, затем прокомменти­руем содержание таблицы.

Таблица 1. Соответствие порядка аргументов в MXG и AM7

7 Нумерация разделов в версиях пересказа трактата Горгия дается по изданиям: для MXG (Вольф М.Н. Трактат «О не-сущем, или О природе» Горгия. С. 152‒169); для AM (Секст Эмпирик. Против ученых. С. 73‒77).

* Цифры в круглых скобках указывают на условные шаги аргумента.

** Мы записали аргументы в обеих версиях формально, чтобы наглядно показать, что и в одном, и в другом случае данное рассуждение Горгия, опирающееся на закон контра­позиции, является строгим (независимо от того, в какой из версий дано аутентичное из­ложение его собственной формулировки). В нашей записи мы приняли следующее обо­значение для терминов: М – мыслимость некоторого объекта, С – существование.

Из таблицы видно, что общий порядок изложения эпистемических ар­гументов в двух сохранившихся версиях различается незначительно, однако в содержательной части репрезентация аргументов имеет существенные расхождения.

В первой – онтологической – части речи Горгия последовательно анали­зируются предшествующие философские аргументы, в которых предлагалось то или иное обоснование принципов существования (противопоставление несуществованию, сущее как единое и многое, подвижное и неподвижное и т.д.)8. Аналогичный подход реализован и в эпистемических разделах, где внимание Горгия направлено в первую очередь на аргументы Парменида и Протагора, в контексте которых обсуждается возможная созависимость су­ществования, мышления и познания. Различие заключается в том, что если Парменид рассуждает исключительно о свойствах мышления и мыслимости объектов, подчеркивая, что истинность сопряжена только с интеллигибель­ностью, на что указывает используемый Парменидом глагол νοεῖν (В 8.34‒36 DK), то Горгий задает более широкий контекст для когнитивных способно­стей, называя мыслимое и познаваемое τὰ φρονούμενα.

Этот исходный субъект всего рассуждения Горгия задает характерный для него блок проблем. У Парменида, если следовать стандартной интер­претации его фрагментов9, мышление всегда обращено на сущее, τὸ ἐὸν. Однако резонно задать вопрос, какое именно сущее подразумевается. Со­гласно В 8.34 DK мысль и ее содержание тождественны: «То же самое – мысль и то, о чем мысль возникает (ταὐτὸν δ' ἐστὶ νοεῖν τε καὶ οὕνεκεν ἔστι νόημα), // Ибо без сущего, о котором она высказана, // Тебе не найти мышле­ния» (пер. А.В. Лебедева). Если так, то откуда берется это содержание мыш­ления? Чтобы ответить на этот вопрос, допустим очевидную на первый взгляд точку зрения, что речь отражает содержание нашего мышления, и сконструируем аналогичную гипотетическую ситуацию, где доминант­ным объектом будет выступать не мысль, а слово. Такая ситуация будет спе­цифической прежде всего для софистического хода мысли. Наш искусствен­но сконструированный пример, который формулируется как «тождественны слово и то, о чем это слово», хорошо показывает, что проблема нахождения содержания становится более явной. В отличие от формулировки Пармени­да, он выглядит некорректно, поскольку ясно, что слово и то, на что оно указывает, не тождественны: слово только обозначает вещь, но не является ею. Однако в случае с мыслью создается впечатление, что мысль не указы­вает на свое содержание, а она и есть само это содержание, и не может быть направлена на внешние по отношению к ней и к ее природе (чувственно

8 Вольф М.Н. Трактат «О не-сущем, или О природе» Горгия. С. 204‒209.

9 Стандартной для 2-й половины XX в. стала интерпретация, которая опирается на значе­ния глагола быть и общее признание, что этот глагол используется Парменидом в В 2.3 и В 2.5 DK бессубъектно (и без предиката, что существенно для ряда последующих ин­терпретаций). Соответственно, указанные фрагменты приобретают вид «ἡ μὲν ὅπως __ ἔστιν __ τε καὶ ὡς __οὐκ ἔστι μὴ εἶναι, … ἡ δ' ὡς __ οὐκ ἔστιν __ τε καὶ ὡς χρεών ἐστι __ μὴ εἶναι», с пропусками на месте отсутствующих в древнегреческом субъектов и предика­тов у глагола быть. Считается, что задача всей поэмы – заставить слушателя реконстру­ировать, что же на самом деле подлинно существует, т.е., подставить необходимые субъ­ект и предикат в пропуски у глагола, и наиболее часто в качестве субъекта высказывания у разных интерпретаторов выступает существование (Вольф М.Н. Стандартная англо­язычная интерпретация Парменида // Вестник НГУ. Сер.: Философия. 2009. Т. 7. Вып. 2. С. 96‒105).

воспринимаемые) вещи. Таким образом, мы можем сформулировать базо­вую проблему, которая предшествует эпистемическому содержанию речи Горгия: может или нет мысль иметь своим содержанием какое-либо внеш­нее сущее, т.е. быть на что-то направленной, и является ли сущее независи­мым от мышления или следствием мышления10.

Итак, если теперь следовать идее Парменида, то очевидно, что «все мыслимое необходимо существует», и именно с этой мысли начинается эпи­стемический раздел речи Горгия в MXG (§ 17). Однако то, что в переводе пе­редано как «мыслимое» (или «познаваемое»), в оригинале именуется τὰ φρονούμενα. То, что это слово из собственного вокабуляра Горгия, свиде­тельствует использование его в обеих версиях пересказа, а также на это ука­зывает маркер цитаты у Секста – «…говорит Горгий (φησὶν ὁ Γοργίας)» (AM VII. 77). Имеются определенные затруднения с переводом этого слова. У О.А. Маковельского находим 2 варианта, вполне очевидные: «то, что мыс­лится» и «мыслимое»11. А.Ф. Лосев предлагает более терминологически на­груженную конструкцию, к сожалению не разъясняя свой выбор, – «предме­ты мысли».

Перевод τὰ φρονούμενα предложенным выше образом, и как «предметы мысли», и даже просто «то, что мыслится», не совсем точно отражает смысл сказанного Горгием. Глагол φρονέω, от которого происходит τὰ φρονούμενα, в V в. до н.э. означал «чувствовать, ощущать, размышлять» и подразумевал, что субъект познания находится в здравом уме. Иными сло­вами, τὰ φρονούμενα – это постижимое в самом широком смысле, как чув­ствами, так и здравым рассудком, включая такие способы представлений, как мечты, сны, иллюзии. В отличие от парменидовской ноэтической досто­верности, в этом случае речь идет не о чем-то, что достигается в результате истинного познания, а о любой ментальной сущности, «вещи в уме»12.

10 Более существенной для античных философов оказывается не столько проблема интен­циональности мышления как таковая, сколько направленность мышления на не-сущее. Обсуждение способности мыслить не-сущее (такое как невозможные объекты Сцилла или Химера, отсутствующие положения дел «человек летит», «колесницы сражаются на море» и др.) берет начало у Горгия, Зенона Китийского, затем получает развитие у Плато­на и Аристотеля. В частности, И.В. Берестов показывает, как для фрагмента В 8.34 DK можно установить направленность мысли на что-то (Берестов И.В. Парменидовские по­сылки в homo mensura Протагора // ΣΧΟΛΗ. 2016. Т. 10. Вып. 2. С. 663), В. Кэстон пока­зывает, как на общем плане возникновения этой проблематики в античности формирует­ся ответ Аристотеля на эту проблему (Caston V. Aristotle and the Problem of Intentionality // Philosophy and Phenomenological Research. 1998. No. 58. P. 249‒298).

11 Маковельский А. Софисты. С. 29‒33.

12 В этом отношении дополнительный блок проблематики для понимания и соотнесения мысли Горгия и Парменида вносит В 16 DK, как и весь раздел «Доксы». Во фр. 16 DK читаем: «Какова в каждый момент пропорция смеси… // Такова и мысль (νόος), приходя­щая людям на ум. // Ибо Природа членов тождественна с тем, что она сознает (φρονέει), у людей, // и у всех, и у всего, а именно: чего больше, то и мыслится (букв. ибо многое есть мысль, τὸ γὰρ πλέον ἐστὶ νόημα)» (пер. А.В. Лебедева). Во-первых, мы видим, как смещается мысль Парменида от мышления к постижению вообще и обратно и как он ста­вит в зависимость мышление (или постижение в широком смысле) от состояния тела. Можно предположить несколько интерпретаций для этого фрагмента: от указаний на ан­тичную теорию восприятия до теории возникновения ошибок в познании в связи с вмеша­тельством тела и его ощущений и т.п., но то, что этот фрагмент фигурирует в изложении «ложной» части поэмы, сразу ставит под сомнение то, что Парменид всерьез рассматривал любую из этих возможностей познания (о некоторых интерпретациях и переводах B 16 DK см: Mourelatos A.P.D. The route of Parmenides. Las Vegas, 2008. P. 253‒259). Но не Горгий?

Выражения «вещь в уме», «ментальная сущность», в свою очередь, со­пряжены с другим блоком проблем, связанных с субъективным идеализ­мом. Действительно, заглавный тезис в MXG «все τὰ φρονούμενα (вещи в уме) необходимо существуют» может навести на мысль, что если когни­тивные способности воспринимают какую-либо вещь, то это гарантирует ее существование, в полном соответствии с принципом Беркли «Esse est percipi aut percipere». Ряд старых интерпретаций (Гегель, Кук Уилсон) пря­мо говорит о том, что MXG основывается на принципах субъективного идеализма, и Горгий рассматривает даже такие объекты, которые суще­ствуют в сознании и только в нем (ср. колесницы, которые сражаются на море)13. Если же рассматривать рассуждение Горгия как reductio ad absur­dum и вообще внимательно проследить логику его аргументации, такая интерпретация исключена (хотя бы в силу прямого заявления в MXG 980a14: «видимое не приобретает существование потому, что мы его ви­дим»). Если мыслимое существует не только в уме, коль скоро подразуме­вает весь спектр существования объектов, от подлинно сущих до матери­альных и иллюзорных, то это означает (во всяком случае, не исключает), что мысль все-таки может быть на что-то направлена.

Тем самым интерпретация τὰ φρονούμενα как «предметов мысли» выво­дит нас на понятие интенциональности. Когда говорится о предмете мышле­ния, это предполагает, что мысль на что-то направлена, и это что-то является интенциональным объектом мышления, который должен существовать акту­ально, а не в возможности. Ключевым здесь является требование актуально­сти, и при этом не важно, существует данный объект только в сознании того, кто его мыслит, или в действительности (как в случае спора о субъективном идеализме). Когда речь шла о парменидовской νόημα, применимость к ней представлений о направленности и актуальном содержания мышления при­ходилось специально обосновывать. Есть ли необходимость доказывать, что мыслимые (τὰ φρονούμενα) у Горгия являются интенциональными объекта­ми, действительно ли во всех контекстах τὰ φρονούμενα у Горгия являются актуальными «предметами мысли», и насколько сильно такая концепция по­влияет на конечную интерпретацию его речи? По-хорошему прежде, чем до­пускать перевод «предметы мысли» нужно ответить на эти вопросы.

Вместе с тем допустимо говорить об интенциональности в интерпрета­ции эпистемических разделов Горгия в более мягком значении, переводя этот вопрос в интерпретационный контекст: интенциональная интерпрета­ция подразумевает, что речь идет о любых объектах, которые могут мыс­литься и восприниматься любым способом, каким-то образом вовлекаться в когнитивные процессы; эпистемологическая интерпретация ставит вопрос о том, есть ли у какой-либо из познавательных способностей привилегиро­ванный доступ к реальности. Именно на этом различении построена интер­претация II эпистемологического раздела ОНС, два аргумента которого В. Кэстон (см. таблицу) называет интенциональным и эпистемологическим аргументами. Особенностью интенционального аргумента является то, что в нем не оговаривается какой-либо специфический тип ментального состоя­ния, посредством которого осуществляется познание, и важно только то, ка­ким образом оно соотносится с существованием (или не-существованием)

13 Краткое рассмотрение и опровержение этих интерпретаций см.: Caston V. Gorgias on Thought and Its Objects. P. 213, n. 31.

объекта, вне зависимости от того, соотносится этот объект с каким-либо реальным положением дел, истинны заключения о нем или нет. Эпистеми­ческий аргумент уточняет, есть ли среди наших ментальных состояний (ви­дение, слышание, мышление или речь) такое, которое имеет привилегиро­ванный статус в отношении всех остальных, которое гарантирует если не истинное, то по крайней мере более точное познание14. Итак, мы видим, что уже базовая терминология Горгия порождает значительное количество проблем, свойственных не только античности, но и современной философии.

Эпистемологическая часть ОНС содержит два раздела, II и III эписте­мические аргументы в общей нумерации шагов аргумента, считая I онтоло­гическую часть. Общая структура представлена в таблице. Далее мы кратко охарактеризуем основные проблемные поля, которые представлены в обеих версиях пересказа.

Прежде всего, раздел II.1 рассматривает вопрос о соотношении мышле­ния и существования, а также задает проблему интерпретации исходного те­зиса для всего рассуждения – можно или нет считать решение этого во­проса сводимым к точке зрения субъективного идеализма, т.е. допускать, что мышление о вещи, с точки зрения Горгия, предшествует ее существова­нию. Из таблицы видно, что рассуждение в MXG более краткое. Секст фор­мулирует исходный тезис как Ма~C влечет Са~M и только на четвертом шаге рассуждения переходит к рассмотрению варианта МaС влечет ~Сa~М как одного из допущений, тогда как Аноним сразу сводит весь первый эпи­стемический аргумент именно к этому положению (см. шаги аргумента (1) и (4) в таблице). В остальном смысл данного блока рассуждения в обеих версиях в целом идентичен, включая приводимые примеры.

В версии MXG уже на шаге (3) в II.1 можно говорить об эпистемиче­ском аргументе: § 18 поднимает проблему критерия как способа отличить истину от лжи. Хотя Горгий здесь не говорит о том, что какое-то из менталь­ных состояний приводит к истинному, а какое-то – к ложному познанию, но сам перевод дискуссии в контекст истинного и ложного уже задает принци­пиально иной план, чем просто направленность мышления на объект позна­ния. Все познается или как истинное, или как ложное. Человек видит мир и выносит о нем суждения. Эти суждения могут соотноситься с достовер­ными фактами, а могут не соответствовать действительности, т.е. быть ложными, как в приводимом примере с летящими колесницами. Поскольку ложное соотносится с недостоверными фактами, не-существующим, то в со­ответствии с элейскими аргументами становится ясно, что если ложь есть не-сущее, тогда лгать невозможно, ложное оказывается не высказываемым, и соответственно, все выразимое становится истинным15. Это, в свою очередь, делает все существующие вещи не только подлинными, но и по критерию истинности – тождественными, хотя очевидно, что по способу постижения эти вещи различны. Помимо того, что раздел содержит очевид­ную отсылку к элеатовским способам постановки проблемы, здесь также явны отсылки к протагорейской проблематике «человека – меры» и того,

14 Caston V. Gorgias on Thought and Its Objects. P. 211, 224.

15 Эту же проблематику поднимал Платон в «Софисте», когда старался дать определение софисту, исходя из того, чем тот занимается. Фактически проблема сводилась к попытке определить ложное, т.е. сказать что-то истинное о ложном. План рассуждения и анало­гичные примеры (летящий человек и пр.) позволяют тесно соотнести рассуждения Пла­тона с рассуждениями Горгия.

что «никто не может лгать и противоречить другому». Первое положение наиболее ясно прочитывается у Секста на шаге (3)2): «мыслимое существу­ет в разных видах, как бы кто их ни мыслил», а второе служит основанием для построения всего этого шага аргумента.

Раздел II.2 идентичен в обеих версиях, содержит категориальный аргу­мент16, направленный на критику природы лингвистического значения как референции, который развивает мысль о различении вещей по способу по­стижения, переходя непосредственно к доказательству того, что способы постижения (ментальные состояния) принципиально несводимы друг к дру­гу. Также в основании аргумента прочитывается парменидовский тезис о при­вилегированном статусе мышления, который, однако, опровергается через соотношение мышления и других ментальных состояний. Прежде всего, ставится под сомнение то, что внешнее, независимое от какого бы то ни было ментального состояния, существование вещи гарантирует ее позна­ние. С одной стороны, вещь, независимая от конкретного чувства, не возни­кает (оформляется) в процессе познания именно этим чувством, а значит, может быть познана и другими, независимыми способами. Однако, с другой стороны, именно это и создает проблему: автономность чувств и менталь­ных состояний, их несводимость друг к другу не дает оснований считать ре­зультат познания корректным. В противном случае было бы неважно, каким способом познавать вещь – мыслить, слышать или видеть, – результаты этих процессов были бы тождественны. Равно недостаточно и только внут­ренней убежденности в своей правоте в процессе мышления какой-либо вещи без подкрепления внешними фактами (AM).

Раздел III так же очевидно иллюстрирует общую для двух пересказов проблему понимания сущности слова. В III.1 обсуждается природа слова и опровергается расхожая предпосылка, что слово или речь является медиа­тором между чувственной и рациональной областями. Оба пересказчика со­гласны в том, что слово не может служить медиатором между внешними объектами и содержанием знания о них. Речь обладает своим собственным автономным познавательным статусом и является еще одним способом по­знания наряду с другими познавательными способностями. Оба пересказчи­ка также согласны, что слова формируются таким же образом, как и другие чувства, – от воздействия внешних предметов17.

Важное различие этих разделов: MXG переводит рассуждение в субъек­тивную область и говорит о том, что происходит, когда объекты мыслятся, произносятся или постигаются с помощью органов чувств кем-то, тогда как Секст продолжает рассуждение о различении вещей по способу постижения и говорит о самих сущих, отталкиваясь от стоического понятия «внешняя

16 Аргумент от категорий обсуждается в: Mourelatos A.P.D. Gorgias on the Function of Lan­guage. P. 136‒141.

17 Отметим, что проблематика этого раздела тесно соприкасается с теорией восприятия Ари­стотеля, как она сформулирована в De anima 3.2 (425b25 и далее), – о передаче форм от объекта восприятия к субъекту «без материи» и, соответственно, о проистекающих от­сюда принципах соотношения вещей, восприятия и мышления (концепция представления как ощущаемого без материи, 432а5). В. Кэстон показывает, что эти вопросы тесно связа­ны с проблемой интенциональности (Caston V. Aristotle and the Problem of Intentionality. P. 249‒298). В таком случае данный раздел рассуждения у Горгия требует отдельного рас­смотрения в сопоставлении с позицией Аристотеля в De anima, тем более что и перипате­тическая версия MXG, и ориентированная на стоическую проблематику версия Секста так или иначе определяются аристотелевским контекстом.

реальность» (τὸ ἐκτὸς ὑποκείμενον). Его рассуждение касается проблемы, яв­ляется ли слово такой внешней реальностью, самостоятельным субстратом или оно возникает благодаря этим субстратам, как ответ на воздействие извне, получаемое от такого субстрата.

Сексту важно показать не категориальное отличие слова от других спо­собов познания (что характерно для MXG), а то, что между словом и внеш­ним предметом существует некоторая зависимость. Он хочет обратить вни­мание на то, что слово среди всех других «чувств» наиболее от них отлично. Например, в сравнении с видимым, слово не указывает на вещь прямо, как увиденный образ вещи и сама вещь, и не связано с вещью непосредственно. Оно может существовать «в отрыве» от вещи, произноситься отдельно, и именно эта специфика слова вводит в заблуждение, заставляет думать, что оно является следствием мышления. Но на самом деле не слово объясняет внешний предмет, а внешний предмет объясняет слово.

Расставляя акценты в своем пересказе указанным выше образом, Секст активно опирается на проблематику стоиков. Автономность слова делает возможным предположить наличие определенного посредника между сло­вом и вещью, близкого к тому, что мы понимаем под смыслом, или тому, что у стоиков называлось лектоном, в средние века – концептом (неоформив­шейся мыслью) и т.д. Именно Сексту принадлежит часто цитируемый фраг­мент, касающийся стоической концепции обозначающего как словесного выражения обозначаемой вещи (τὸ λεκτόν), в котором он и использует поня­тие «внешней реальности». Как пишет Секст (AM VIII.2, 11‒12), стоики считали, что «три [элемента] соединяются вместе: обозначаемое, обознача­ющее и предмет». Предмет – это то, что находится вне (τὸ ἐκτὸς ὑποκεί­μενον), обозначающее – это слово, или звуковое обозначение вещи, и эти два элемента телесны. Обозначаемое – это сама вещь в том виде, в каком она устанавливается в нашем разуме, и именно благодаря ей мы способны соотнести внешний предмет и соответствующее ему слово, т.е. то, что пре­вращает комбинацию звуков в осмысленное выражение, наделяет слова смыслом. Тем самым именно в пересказе Секста применительно к Горгию поднимается проблема референции как соотношения вещи, слова и смысла, которая в таком виде полностью отсутствует у Анонима.

Аноним, в свою очередь, ставит проблему иначе. Слушающему можно сказать о вещи, но он не получит знания о ней, но даже не в силу автоном­ности речи как познавательной способности, а в силу закона противоречия. Именно в пересказе Анонима впервые и задолго до Платона и Аристотеля мы встречаем формулировку закона непротиворечия: «одно и то же не мо­жет одновременно присутствовать во многих и отдельных [лицах]; ибо в этом случае одно стало бы двумя» (MXG 980b10). Велико искушение за­явить, что Горгий и был первым, кто сформулировал этот закон, если бы не общее согласие исследователей в том, что Аноним сам принадлежал к перипатетической школе, и в таком случае использование закона в пере­сказе служит скорее объяснением аргумента вследствие приверженности школе, тем более что отсылки к закону отсутствуют в версии Секста.

Раздел III.2 в структуре аргументов в развернутом виде присутствует только в изложении Анонима и посвящен проблеме интерсубъективности по­знания. Однако сказать, что этот момент полностью отсутствует у Секста, нельзя: в разделе II.1 он вносит в рассуждение важную оговорку относи­тельно того, что все мыслимое существует в разных видах, как бы кто их ни

мыслил, хотя и не разбирает этот аргумент подробно. Такой разбор пред­ставлен только у Анонима, и, так же как и предыдущее рассуждение, он осно­ван на законе противоречия, который в этот раз применяется им как к интер­субъективному познанию, так и к отдельному индивиду. Смысл рассуждения в том, что одно и то же знание не может находиться в одном и том же отноше­нии в умах двух разных людей, в противном случае они стали бы не двумя, а одним и тем же человеком. В той же мере это требование применимо и к од­ному человеку: один и тот же человек не сохраняет своего тождества ни во времени, ни в пространстве, ни категориально – он или видит один и тот же объект, или его слышит и т.п. Фактически Горгий предвосхищает форму­лировку скептического тропа относительности (Pyrrh. Hyp. I. 38‒40), кото­рую потом широко будет использовать Секст, и тем более любопытно, почему он не привел этой части рассуждения в своей версии.

Таким образом, даже в первом приближении видно, что обе версии пере­сказа Горгия равноправны по своему философскому значению, нельзя сказать, что какая-то из них фиксирует исключительно проблемы риторики или со­фистики, а другая – только философские проблемы. Они вполне согласован­но и сходным образом представляют то философское содержание, которое затронуто Горгием. В то же время они дополнительны в отношении друг друга, одна версия содержит части и примеры, отсутствующие в другой, и судя по косвенным факторам, можно допустить, что пропущенные в раз­ных версиях части, тем не менее, имелись в оригинальной версии. Другое дело, что содержательно оба пересказа предлагают разные интерпретации аргументов, например, как мы видели, перипатетическая версия Анонима строит аргументацию, опираясь на закон противоречия, а версия Секста ис­ходит из характерных для эллинистического периода дискуссий между скептиками, стоиками и эпикурейцами, однако это не сказывается на общем философском характере всей проблематики, напротив, показывает включен­ность софистической проблематики в общую философскую парадигму и вместе с этим – ее приемлемость и значимость для последующих (в том числе современных) философских дискуссий.

Список литературы

Берестов И.В. Парменидовские посылки в homo mensura Протагора // ΣΧΟΛΗ. 2016. Т. 10. Вып. 2. С. 659‒670.

Вольф М.Н. Стандартная англоязычная интерпретация Парменида // Вестник НГУ. Сер.: Философия. 2009. Т. 7. Вып. 2. С. 96‒105.

Вольф М.Н. Трактат «О не-сущем, или О природе» Горгия в «De Melisso Xenophane Gorgia», V–VI: Условно-формальная структура и перевод // ΣΧΟΛΗ. 2014. Т. 8. Вып. 2. С. 152‒169.

Маковельский А. Софисты. Вып. 1. Баку: Изд. НКП АзССР, 1940. 47 с.

Орлов Е.В. О русских переводах Аристотеля // Вестник ТГУ. 2007. № 298. С. 51‒59.

Секст Эмпирик. Соч.: в 2 т. Т. 1 / Общ. ред., вступ. ст. и пер. с древнегреч. А. Ф. Лосева. М.: Мысль, 1975. 399 c.

Фрагменты ранних греческих философов. Ч. 1: От эпических теокосмогоний до возник­новения атомистики / Изд. подгот. А. В. Лебедев. М.: Наука, 1989. 576 с.

Caston V. Aristotle and the Problem of Intentionality // Philosophy and Phenomenological Research. 1998. No. 58. P. 249‒298.

Caston V. Gorgias on Thought and Its Objects // Presocratic Philosophy: Essays in honour of Alexander Mourelatos / Ed. by V. Caston and D.W. Graham. Aldershot: Ashgate, 2002. P. 205‒232.

Die Fragmente der Vorsokratiker griechisch und deutsch / Hrsg. von H. Diels. Berlin: Weidmannsche Buchhandlung, 1903. x, 601 S.

Kerferd G.B. Gorgias on Nature or That Which Is Not // Phronesis. 1955/56. Vol. 1. No. 1. P. 3‒25.

Mourelatos A.P.D. Gorgias on the Function of Language // Philosophical Topics. 1987. Vol. XV. No. 2. P. 135‒170.

Mourelatos A.P.D. The route of Parmenides. Rev. and exp. ed. Las Vegas: Parmenides Publishing, 2008. iix, 408 p.

Striker G. Methods of sophistry // Striker G. Essays on Hellenistic Epistemology and Ethics. Cambridge: Cambridge University Press, 1996. P. 3‒21.

Gorgias’s speech “On non-being”: the order of arguments
and their philosophical content in two narratives that retell it*

Marina N. Volf

Institute of Philosophy and Law, Siberian Branch of Russian Academy of Science. 8 Nikolaeva Str., Novosibirsk, 630090, Russian Federation; Tomsk State University. 36 Lenin Ave., Tomsk, 634050, Russian Federation; e-mail: rina.volf@gmail.com

The paper discusses the philosophical features of two narratives retelling Gorgias’ treatise “On non-being”: the skeptical version of Sextus Empiricus’ and the peripatetic version of an anonymous author. The author proposes a comparative analysis of the arguments adopted by the informants in their presentation of Gorgias’s thoughts. She examines sev­eral philosophical problems raised by Gorgias in his treatise as they were discussed in the retellings of his speech. The paper shows how these two versions complement and clarify each other in relation to a number of philosophical topics. It shows how Gorgias reno­vates and transforms Parmenidean initial assumptions and transfers the discussion topic from how thought could be directed to an external object and what the properties of such an object are to how thought could be directed to a non-being. Accordingly, in relation to the doctrine of Gorgias, the paper considers the problems of intentionality, the question of the privileged status of any of the mental states, the nature of the word or speech as an autonomous way of knowing of external objects, the problem of meaning as reference, and issues of intersubjectivity in cognition. It is concluded that the preference for one narrative significantly impoverishes our understanding of the doctrine of Gorgias, whereas a joint analysis of both versions is able to demonstrate the inclusiveness of sophistry problems shown by Gorgias in the general philosophical and the epistemologi­cal paradigm of both ancient and modern philosophy.

Keywords: sophistry, Gorgias, Parmenides, Sextus Empiricus, argumentation, structure of arguments, ancient epistemology, intentionality, thought, apprehension, subjective ideal­ism, mental states

For citation: Volf, M.N. “Poryadok argumentov i ikh filosofskoe soderzhanie v epis­temicheskikh razdelakh rechi Gorgiya ‘O ne-sushchem’ po dvum versiyam ee pereskaza” [Gorgias’s speech “On non-being”: the order of arguments and their philosophical content in two narratives that retell it], Filosofskii zhurnal / Philosophy Journal, 2019, Vol. 12, No. 4, pp. 112‒127. (In Russian)

* The reported study was funded by Russian Foundation for Basic Research (RFBR) according to the research project No. 17‒03‒00360-DHS-A “Gorgias’ of Leontini Descriptive epistemology in the context of philosophical reading of the Ancient Sophistic”.

References

Berestov, I.V. “Parmenidovskie posylki v homo mensura Protagora” [Parmenides' Premises in Protagoras’ Homo Mensura], ΣΧΟΛΗ, 2016, Vol. 10, No. 2, pp. 659‒670. (In Russian)

Caston, V. “Aristotle and the Problem of Intentionality”, Philosophy and Phenomenological Research, 1998, No. 58, pp. 249‒298.

Caston, V. “Gorgias on Thought and Its Objects”, Presocratic Philosophy: Essays in honour of Alexander Mourelatos, ed. by V. Caston and D.W. Graham. Aldershot: Ashgate, 2002, pp. 205‒232.

Diels, H. Die Fragmente der Vorsokratiker griechisch und deutsch. Berlin: Weidmannsche Buchhandlung, 1903. x, 601 S. (In German)

Kerferd, G.B. “Gorgias on Nature or That Which Is Not”, Phronesis, 1955/56, Vol. 1, No. 1, pp. 3‒25.

Lebedev, A.V. (ed. and trans.) Fragmenty rannikh grecheskikh filosofov. Chast 1: Ot epicheskikh teokosmogonii do vozniknoveniia atomistiki [Fragments of the early Greek philosophers. Pt. 1: From the epic theocosmogony to the emergence of atomism]. Moscow: Nauka Publ., 1989. 576 pp. (In Russian)

Losev, A.F. (ed. and trans.) Sextus Empiricus, Sochinenija [Works], Vol. 1. Moscow: Mysl Publ., 1975. 399 pp. (In Russian)

Makovelski, A. Sofisty [Sophistes], Vol. 1. Baku: NKP AzSSR Publ., 1940. 47 pp. (In Russian)

Mourelatos, A.P.D. “Gorgias on the Function of Language”, Philosophical Topics, 1987, Vol. XV, No. 2, pp. 135‒170.

Mourelatos, A.P.D. The route of Parmenides, rev. and exp. ed. Las Vegas: Parmenides Pub­lishing, 2008. iix, 408 pp.

Orlov, E.V. “O russkikh perevodakh Aristotelia” [On Russian Translations of Aristotle], Tomsk state university journal, 2007, No. 298, pp. 51‒59. (In Russian)

Striker, G. “Methods of sophistry”, in: G. Striker, Essays on Hellenistic Epistemology and Ethics. Cambridge: Cambridge University Press, 1996, pp. 3‒21.

Volf, M.N. “Standartnaia angloiazychnaia interpretatsiia Parmenida” [Standard Anglo-Ameri­can interpretation of Parmenides], Vestnik NGU, Ser.: Filosofiya, 2009, Vol. 7, No. 2, pp. 96‒105. (In Russian)

Volf, M.N. “Traktat ‘O ne-sushchem, ili O prirode’ Gorgiia v‘De Melisso Xenophane Gorgia’, V–VI: Uslovno-formalnaia struktura i perevod” [Gorgias’‘On not-being or On nature’ in ‘De Melisso Xenophane Gorgia’, v–vi: Its Formal Structure and a Translation from the Greek into Russian], ΣΧΟΛΗ, 2014, Vol. 8, No. 2, pp. 152‒169. (In Russian)