Имя:
Пароль:

Журнал "ИНТЕЛРОС - Интеллектуальная Россия"
На печать

Б. Межуев. Будущее возвращается
Просмотров: 3664

БУДУЩЕЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Комментируя результаты проведенного группой ИНТЕЛРОС предварительного рейтинга социогуманитарных мыслителей (бета-версия), мне захотелось написать о становлении Новой России, о строителях ее Будущего Града, творцах ее геокультурной и смысловой ауры.

Начну с того, что я с нетерпением ожидал 2004 года как фактически первого настоящего года Нового века. Кто хоть немного интересуется русской историей, понимает, что «настоящий, некалендарный двадцатый век» начался не в 1901-м, но, пожалуй, и не в 1914-м, как виделось Анне Ахматовой, а где-то в 1903—1904 годах. Первые три года столетия — своей ленивой, неспешной атмосферой, проявившейся и в мистических фантазиях московских аргонавтов, и в дискуссиях участников Религиозно-философских собраний в Петербурге, — еще вполне принадлежали веку XIX . С 1903 года начинается цепь событий, которые приводят к русско-японской войне, «Кровавому воскресенью», торжеству ленинизма в русской социал-демократии. Новый век приносит и новые имена: маргинальная до тех пор группа поэтов-символистов — декадентов, как их тогда называли, становится мейнстримом отечественной литературы (кто бы мог подумать еще в 1903-м, что юношеские мистические забавы Бори Бугаева и Сережи Соловьева спустя полвека станут предметом исследований виднейших историков литературы?), а бывшие марксисты оформляются в крупнейшую в России идеалистическую философскую школу.

Не надо было обладать особым историческим слухом, чтобы летом 2004 года ощутить и понять: Россия меняется. Смыслы, которые были внесены в отечественный политический контекст еще «перестройкой», к этому моменту оказались исчерпанными. Точнее говоря, исчерпанным оказался тот извод перестроечной идеологии, который был востребован последующей эпохой и сформировал язык как власти, так и оппозиции. Речь идет о представлении, что миропорядок в его основах стабилен и неизменен и что только Россия (наряду с малозначимыми «странами-изгоями») в него не вписывается. Кому-то этот миропорядок нравился, кому-то нет — дело не в этом. Дело в том, что российское интеллектуальное сообщество оказалось не готово к генетической мутации или спонтанной трансформации миропорядка, когда он вдруг начал непредсказуемо меняться в непонятно какую сторону.

«Поплыла» рамка восприятия, потому что в историю вернулось «время» , вернулась «неопределенность». Ведь все 1990-е годы господствовало «пространство» (отсюда столь гипертрофированный интерес к геополитике в то время), которое как фактор стационарный, казалось, генерирует смыслы, дает предельные основания политике. Российское интеллектуальное сообщество, отвергнув к тому моменту марксистскую историософию и не приняв историософию русского религиозного Возрождения, утратило навыки общения со «временем»: функцию историософии фактически выполняла теория модернизации, считающая нынешний Запад венцом социальной эволюции. И вдруг в царстве «конца истории» стало твориться нечто, самой этой теорией не запрограммированное и не предусмотренное. Откуда ни возьмись, как чертик из табакерки, выскочили антиглобалисты, затем к полноценной интеллектуальной жизни вернулись ветераны шестидесятых годов вроде Антонио Негри или Тарика Али. Европа в поисках своей геокультурной идентичности столкнулась с Соединенными Штатами, а те (по существу, впервые с середины века) оказались в ситуации, когда им приходится не столько генерировать по всему миру «революционные демократические» перемены, сколько защищаться и защищать мир от них. Иначе говоря, США предстали в своем забытом и, я полагаю, подлинном, хотя и парадоксальном, облике — империи, судорожно пытающейся удержать ускользающий статус-кво посредством непрерывно генерируемых глобальных изменений.

Ясно, что к такому повороту истории наша элита не была готова. Поэтому, как только образ «единого мира», противопоставленного «непредсказуемой» России, сменился картиной расколотого человечества с «мировым лидером» во главе, который уже не очень способен исполнять роль «глобального гегемона», утопающее в волнах реальной истории экспертное сообщество России инстинктивно ухватилось за соломинку «путинского прагматизма». В 2003 году нам говорили, что единственным приоритетом российской политики на Ближнем Востоке должен стать доступ к иракской нефти, теперь же другие, и тоже весьма уважаемые, эксперты готовы оправдать смену государственного строя планами правительства по национализации ТЭКа или же необходимостью наказать того или иного провинившегося регионального руководителя. Но все же не следует думать, что в стране совсем не осталось аналитиков с внятными миропроектными и историософскими представлениями. Они есть, только одни из них не известны широкому читателю, а другие как раз хорошо известны, но Россия, увы, представляет для них не более чем средство решения посторонних — глобальных, и не только глобальных, — проблем.

Хотя каждый из членов группы ИНТЕЛРОС имеет свои политические убеждения, объединяет нас не политика, а сознание того, что российский интеллектуальный класс должен обрести адекватный современной ситуации язык. Но для того, чтобы его выработать, нужно открыть глаза на реальное положение вещей, составить своего рода карту «интеллектуальной России». Именно это мы и попытались сделать с помощью вызвавшего столько споров и породившего самые невероятные слухи рейтинга. На мой взгляд, скандальный успех рейтинга как раз и объясняется тем, что он по меньшей мере на 70% соответствует действительности. Он дает приблизительный срез не той реальности, которая нам самим нравится и которая кого-то — организаторов акции, экспертов или рейтингуемых — устраивает, а той, с которой мы не привыкли считаться. Да, в этой действительности человек по имени Глеб Павловский выступает в амплуа законодателя моды-2004. (Кстати, чтобы проверить, так это или не так, я после завершения опроса, но до его опубликования, задал некоторым коллегам вопрос: «Кто, по-вашему, оказался на первом месте?», в четырех случаях из пяти ответ был: «Наверное, Павловский».) И странно: критики рейтинга не поняли, что наряду с творческим потенциалом интеллектуала оценивается также степень его ответственности за то, что произошло и происходит сейчас в России…

Да, Гейдар Джемаль в интеллектуальном пространстве России занимает сегодня более значимое место, чем Леонид Баткин (это ни в коей мере не умаляет оценку профессиональных исследований последнего по истории итальянского Возрождения), а Сергей Кара-Мурза намного более известен массам, чем, скажем, прекрасный политолог,
к сожалению, не попавший в финальный список, — Владимир Гельман. Признание иногда соответствует, а иногда не соответствует реальным заслугам, которые могут быть оценены только профессионалами. Однако, если бы мы выстраивали отдельно рейтинг IQ интеллектуалов или их профессионализма в избранной ими узкой сфере деятельности, то получили бы все что угодно, но только не отражение российского социокультурного ландшафта и не представление о том проектном и смысловом потенциале, с которым Россия вступает в новый и неведомый период мировой истории.

В заключение немного о недостатках бета-версии рейтинга. Они, безусловно, есть, и, пожалуй, главный — присутствие организаторов акции в списках рейтингуемых. Мы не стали нарушать произвольным удалением своих фамилий чистоту апробации, но, чтобы впредь не создавать ощущение двусмысленности, в новых версиях рейтинга позиции, занятые организаторами, публиковаться не будут. Мы, как и предупреждали в преамбуле, предполагаем существенно расширить Экспертный совет, включив в него представителей профессиональных сообществ, по справедливому замечанию Модеста Колерова, несколько обойденных нашим вниманием, — социологов, экономистов и т. д. Оценки рейтинга, по логике организаторов, привязаны к конкретному времени и, главное, к конкретным достижениям рейтингуемых — репутация же, обретенная в прошлом, не должна учитываться экспертами.

И тем не менее, как бы ни относиться к будущим, более совершенным и выверенным, рейтингам, появление настоящего списка стало, быть может, единственным в своем роде событием, благодаря которому Россия смогла воочию увидеть своих «властителей дум», чтобы тем самым понять, какие же думы имеют над ней власть.