 Александр Неклесса
|
|
ЖИВОЙ ОГОНЬ Мир – это живой огонь… Забывая то, что позади, и устремляясь вперед, я спешу к цели.
Изгибы летописания сопровождаются и запечатлеваются в памяти кризисами, чреватыми смутой и обретающими со временем символический статус. Привычный порядок сегодня удерживается, но усложняется, подвергается эрозии и реконструкции. Национальная государственность все теснее сопрягается с миром трансграничных сообществ, амбициозных корпораций, мотивированных лидеров, постсовременным акционизмом решительных индивидов. Очередная взрывная утопия вносит в происходящее ажиотаж, ускоряющий перемены: история беременна новизной. Трагедия 11 сентября – событие, приведшее к объявлению крупнейшей державой войны необычному противнику: рассыпающемуся, распределенному множеству радикальных мобилизационных структур, лишенных привычных признаков государственности и не обладающих регулярными вооруженными силами, – одно из свидетельств и тень происходящего переворота. Мы живем в подвижной и напряжённой реальности, функционирующей по своим правилам. Состязание политий, обществ, укладов с несовпадающими, подчас химеричными принципами организации, реестрами ценностей и программами мироустройства опознается как эволюционный конфликт – видовая и цивилизационная конкуренция. Обитающие на планете персонажи используют разные алгоритмы развития, вопрос в том, какие оказываются доминантными. В антропологической вселенной применяются стратегии: личного успеха («викария из Брея»), корпоративные («красной королевы»), социокультурные («полифонического резонанса»), ценностные («стратегия черепахи»), а также их изменчивые в пропорциях сочетания.* Данный список не является исчерпывающим. Не исключен выбор – личностями, сообществами, государствами, подспудной либо явной версии «культуры смерти»: суммы практик разрушения цивилизации и самоуничтожения [21, 3-11].* Путь волхвов Исторические зигзаги и перевороты предваряются революцией сознания: трансформацией социальной ментальности, карт мира, методов познания и действия с последующей коррекцией практики и образа жизни. Когнитивные события предопределяют и аранжируют историческую ситуацию. В свое время сомнения парижского епископата (Этьен Тампье) в способности человеческого ума познавать при помощи аристотелевой логики основы бытия заложили фундамент новоевропейской науки [3, 181]. Приоритет в вынесении вердикта был, фактически, отдан свободному от игр разума арбитру – свидетельству созданной нечеловеческим актом и потому не ограниченной рамками людской ментальности «Книги природы» (т.е. эксперименту). Плоды подобного испытания – «инквизиции творения», оказались эффективным средством опознания конструктов и гармоник мироустройства (и в этом особенном качестве – не вполне осознанным побегом теологии). «Новая физика» как инструментальное декодирование естественных законов, в своей глубинной сути – попытка прочесть запечатленный в творении язык и тем самым, отчасти постигнув логику Творца, приобщиться к ней, а не просто стройная комбинация разумных предположений (гипотез). Следствием данной коррекции режима знания стало представление о невообразимой сложности мира и техническая мощь современной цивилизации. Секулярность – этот отличительный признак современности, также возникает в истории как проекция иудео-христианской концепции бытия. Признание естественности высокого достоинства человека, наделенного Творцом неотчуждаемыми правами, «к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью»* (Томас Джефферсон), его способности к выбору, созиданию и обновлению перемалывает многие препоны, воплощаясь в психологическом самоопределении, личной ответственности, политических правах. Происходит «расколдовывание мира» (Макс Вебер) [14], сопровождаемое индивидуацией и деконструкцией религиозного традиционализма, «дефатализация истории» (Поль Рикёр) [25], огранка бытия. Процесс декларируется как преодоление «совершеннолетним человеком» в «повзрослевшем мире» (Дитрих Бонхёффер) [13] мифологических отождествлений и традиционалистских подчинений, «самоосвобождение от пут, привязывающих человека к прошлому, к природе, клану и идолам» (Эрих Фромм) [28]. Утверждаются постулаты интеллектуальной и экзистенциальной самоидентификации, веротерпимости, толерантности, рациональности как освобождения ума от власти суеверий. Общество и личность обретают право на суверенитет, отделяя приватное и социальное от тотальности многовекового синкрезиса, одновременно удерживая и отторгая хаос, продуцируя алгоритмы сложного индивидуального поведения. Политические и юридические гарантии свободы выбора, волеизъявления и его манифестаций суть следствия подобного модуса. Секулярность предоставляет возможность внешней позиции по отношению к сложившимся прочтениям/толкованиям кодексов мысли и действия. Установления, порожденные христианской мыслью и культурой, со временем выходят за пределы религиозной оболочки, осознаются в своей универсальной новаторской сущности и, переосмысленные под гнетом трудной реальности, ее нелицеприятных обстоятельств, мрачных изъянов и скверных подробностей, воздействуют на социальные пространства, подвергая их ревизии и витализируя. Возникают атакующие мир концепции «безрелигиозного христианства» (Дитрих Бонхёффер) [12], «политического богословия» (Йоханнес Метц) [7], «нетеистического теизма» (Доротея Зёлле) [9]. Поиск истины, соединяясь с обретенным социальным опытом, осваивая непривычные наречия, устремляется к вселенской связности. Горизонты и маршруты постсекулярности сопряжены с усложнением картины мира, его запутанной морфологией, нелинейной динамикой, регенерацией живой целостности – когеренцией бытия, личности и познания, предполагая способность нового человека (homomodernus) удерживать синергию и выдерживать это великое объединение.
Персональный кризис и самопознание расчленяют коллективный сюжет, происходит «разжатие бытия» (Жан Поль Сартр) [26], инициируя диссипацию представлений, установок и становление личности, индивидуацию (principium individuationum): известное рождается из неизвестного, производя концепты и рецепты. Универсальность – следствие контакта с полнотой бытия: наличие уникальности, требующей неординарных причин и усилий, круговорота потерь, обретений и удержаний; обобщение же в безликости чревато унификацией. Творческая реализация, равно как личностная эмансипация, созидательные и разрушительные, влекомые наследственным инстинктом к источнику бытия – но и к возможностям познания зла, сталкиваются на пути с завораживающими перспективами, спотыкаясь и погружаясь в иллюзорный fake-world. И одновременно люди, попадающие (In entrata) в этот водоворот, состязаются с рецидивами массового общества, растворяющей силой консьюмеризма и популизма, яростью, усталостью, безразличием. Высокотехнологичная и диверсифицированная инфраструктура – пространство обитания сложноорганизованного общества. Индустриальная оптимизация, намекавшая на общее будущее, сменяется кризисом избыточности и векторами разделения. Происходит массовое преодоление индивидами предписанных прежней культурой функций. Этот революционный фактор, спонтанно возникающая химера, подрывает устойчивость рафинированной культуры и равновесие цивилизации. Конструктивизм современности вытесняется личностным органицизмом новой эпохи, трансгрессируя формально-логичные, позитивистские интерпретации природы вещей и потока событий, отменяя поглощение особенного общим, усечение несжимаемого, экономию на невещественном, списание невидимого, игнорирование артефактов и сегрегацию апорий. Реализация промысленных ситуаций сочетается с бременем случайностей, обилием вероятностей, уводящих развитие по множеству «бурлящих дорог» (Фрэнк М. Норт). Исследование комплексной социальной реальности, вслед за переворотом в естественных науках, испытывает затруднения с рационализацией и предъявлением постигаемого в полифонии общественных явлений, процессов и их следствий. Будущее все чаще демонстрирует свойства кодекса, не прочитываемого и не транслируемого посредством конвенциональных языков. Смысловые тропы переплетаются, обнажая порой фрактальный каскад не пересекающихся напрямую сюжетов. Лишь входя в резонанс с этой алогичной полнотой, усилие и его результат преобразуются в бытие. Стационарный порядок разрушается, на планете рождается и утверждается пульсирующий ячеистый строй антропо-социальных взаимодействий. Тестирование итогов современности и прогнозирование будущего разрушают представления о должном, имеющим основания, но не обладающим бытием. Постсовременный ландшафт – подвижный лабиринт синхронностей, симуляций, обертонов. Стремление к деятельному разнообразию, овладению и управлению новизной со всей ее произвольной двусмысленностью, доминирует над промышленной экспансией, качественные и неизмеримые характеристики над количественными показателями, гештальт над процедурами исчисления, репликацией и перераспределением достигнутого. Человек расправляет крылья Стратегическое планирование не тождественно искусству стратегии, но тесно связано с ним. Суть стратегии – определение оптимального пути для достижения цели: превращения замысла в явление; она подобна дорожной карте, где расчёт маршрута производится не с помощью формальных геометрических калькуляций, а в соответствии с императивом цели, актуальными обстоятельствами, техническими возможностями передвижения и продвижения. Особый импульс искусство стратегии получило в годы II мировой войны, когда организация крупных операций, политика и логистика реализовывались с учетом сложностей и масштаба глобального контекста со множеством переменных, обнаруживая неизвестные ранее закономерности и обретая новые методы действий. В послевоенный период этот опыт развернутых в пространстве-времени боевых и тыловых операций конвертируется в знание, используемое в гражданской сфере, стимулируя разработку больших и долгосрочных проектов (т.е. продуктов стратегического планирования). Данный вид проектирования осуществлялся преимущественно на основе системного анализа, а из центров подобного рода известность получила связанная с военным ведомством корпорация РЭНД. Характеристики системы нельзя полноценно уяснить и эффективно освоить, исследуя лишь структуру частей, вне контекста, без учета динамики ситуации. В 70-е годы заметным явлением в области социального прогнозирования становятся доклады Римскому клубу. Заявленный в них подход – активное представление будущего (Эрих Янч) [31], базировался на трех принципах, сформулированных отцом-основателем клуба Аурелио Печчеи: глобальность, долгосрочность, трансдисциплинарность (холизм). * В качестве исследовательского инструментария применялась методология системной (индустриальной, мировой) динамики, разработанная Джеем Форрестером [27]. В конце века формируются и развиваются методы социального проектирования и прогнозирования на основе концептов матричного анализа, рефлексивного, точечного и роевого управления, синергетики, синектики и синектрии и т.д. Складывается методология анализа сложных систем и проведения комплексных операций, замещающая принцип глобальности – фрактальным масштабированием, долгосрочность – нелинейной динамикой, а трансдисциплинарные обобщения – эволюционной уникальностью. В условиях неопределенности и турбулентности управление событиями реализуется посредством соответствующих аттракторов, а возникающие проблемы становятся своеобразными реперными точками – опорами для восприятия и понимания иначе организованного ландшафта. Наибольшую известность из интеллектуальных центров, занимающихся проблемой сложности и процессами самоорганизации, получил Институт Санта Фе (Нью-Мексико), основанный группой ученых преимущественно из Лос-Аламосской лаборатории. Мир adhoc предстает скорее драматичным, нежели привычным, события приобретают все более комплексный характер, следствия актуализируют причины, человек мыслит природу реальности парадоксами, эксплуатируя «привилегию абсурдов» (Томас Гоббс) [15, 72] и адаптируя результаты логикой. Упрощение сложного дискурса может существенно менять транслируемый смысл. Многофакторные процессы опознаются и декодируются при помощи концептов динамического хаоса, самоподдерживающегося развития, самоорганизованной критичности (Пер Бак) [1], инициируя «новый диалог человека с природой» (Илья Пригожин) [23] с использованием негативной диалектики (Теодор Адорно) [11], фрактальной картографии (Бенуа Мандельброт) [18], деконструкции бинарных суждений (Жак Деррида) [16], двусмысленной экспериментальной философии (Джошуа Ноб) [5], релевантности и прагматизма модельно-зависимого реализма (Стивен Хокинг) [30] как более адекватного инструментария для ориентации сложного человека в сложном мире, прохождения исторической чересполосицы, антропологического перераспределения и освоения «невыносимой сложности бытия». Намечается коррекция «режима истины» (Мишель Фуко) [28], обретаются новая исследовательская позиция и перспектива, допускающие присутствие метафизических смыслов, художественных и мультикультурных языков в легитимном дискурсивном пространстве. Возникает иная внятность, другой тип интеллектуальной организации с заметной примесью личностного знания (Майкл Полани) [22], меняющий координаты восприятия и осмысления мира. Знание из философичного становиться экзистенциальным с апофатичными обертонами, а постижение – неотделимо от субъекта применения при осознании взаимосвязанности явлений. Мы учимся не помнить и знать, но понимать и действовать. Будущее определяется пропорцией настоящего в текущем, интерференцией набегающих фрактальных волн – сполохами и ритмами идеальных конфигураций. Постсовременные операторы композиционно не объединены, но функционально срежиссированны: они кумулятивно продуцируют среду, в которой стратегические преимущества переходят к структурам и системам, способным эффективно действовать в ситуациях мобильности, открытости и неопределенности. Акторы нового века – не институты и учреждения в привычном понимании, но распределенные по планете успешно капитализированные пространства действия: средоточия коммуникационно-связных и универсально координируемых разноформатных объектов, акций, целей. Все это – многослойная перестройка универсума и перенастройка человеческой природы: познание преображает и окрыляет (knowledgeispowerinitself), а характер субъекта предопределяет регистр ситуации. Трансформируются модели поведения и структуры лояльности, понимание суверенитета и базовых активов, соотношение уникального и конвенционального, вероятного и тривиального, меняются баланс обретений и утрат, объем возможностей и сумма рисков. Правила изменились. Это симптомы мира, где контракт – понятие относительное, нет цивилизационного суда и плодятся слабо-формализованные, лишь косвенно соединенные с национальными доменами персонажи. Мы находимся в процессе освоения новых территорий и усвоения закономерностей перманентно динамичной организации, опознания перспективных моделей поведения в подвижном универсуме разрушений и реконструкций антропологических и социальных конфедераций. Интеллектуально глобальная трансформация завораживает, однако на практике, насыщаясь культурной инверсией, нравственными и прочими несовершенствами, она грозит скатыванием в «белый шум» и деструктивный хаос. В информационном и творческом водовороте возникает множество головоломок: от определения функциональных прописей до представления генеральной модели новых правил игры. Дело не только в экономическом или военно-промышленном состязании, отраженном в переговорном процессе национальных государств, – по большому счету это конструкты уходящей эпохи. Государство и Власть Во времена перемен приходится вести речь об основаниях, чтобы, различая тривиальное, иное и случайное, представлять смысл исторического перекрестка, экзистенциальную проблему и магистральное направление событий. Сложный и динамичный характер постсовременной среды, порождающей траектории универсальной персонализации, режимы самоорганизованной критичности (SOC) и высокоадаптивные системы, способные к самоподдерживающемуся развитию (sustainabledevelopment), – результат эволюции социальных укладов: прохождения цивилизацией определенного маршрута. Генезис современного общества был обусловлен транзитом от сословного к гражданскому статусу. Иначе говоря, продвижением от моноцентричных иерархий: персонификаций источника власти в виде сюзерена-монарха или феодала, к воплощению иного, промысленного к тому времени идеала – пришествию нации как суверенного (самовластного) сообщества, процессом культивации гражданина и утверждения нового строя. Реализация замысла влекла переустройство политических институтов – реорганизацию режима производства власти, формируя конкурентную среду сдержек-противовесов и гибких общественных связей. Складывалась система «перманентного плебисцита» (Эрнест Ренан) [24] и представительной демократии: «гражданское политическое сообщество для установления более совершенного порядка» (Мэйфлауэрское соглашение) *. Инициировалось восстановление человека, реставрация его естественного достоинства – извлечение личности из тяглового «трудового ресурса». Подданные переставали быть податными объектами и становились гражданами, определявшими формат и содержание органов управления суверенной властью нации. Законодательная ветвь власти – депутаты (от лат. «посланный», «заместитель»), являлись представителями народа, т.е. проводниками соборной воли, артикулирующими ее и принимающими от лица нации законы, устанавливая правопорядок и ранжируя действия исполнителей, определяя также объем необходимых для эффективного управления средств, способы обретения и распределение оных. Исполнительная ветвь – министры (от лат. minister – «малой», «служитель») утрачивали подчиненность прежнему полновластному суверену, став «слугами народа». Президент, если таковой наличествует в системе (как эрзац от монархии, здесь же своего рода мажордом, т.е. управляющий), проходит обряд инаугурации, то есть принесения вассальной присяги своему сюзерену – народу. А за соблюдением клятв и процедур наблюдает судебная система, руководствуясь особым камертоном: суммой основополагающих принципов – конституцией. В случае же «если какая-либо форма правительства становится губительной <…>, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье» (Декларация независимости США). Народ как властитель обладает правом на выражение своей воли словом и действием (свобода слова, печати, манифестаций, выборов), органы же делегированной власти (служители и представители властителя-народа) подконтрольны и обязаны информировать общество, отчитываясь в намерениях и деяниях (публичность политики, прозрачность документооборота, доступность информации). Закон не должен ущемлять право, а попытки узурпировать власть, то есть отлучить народ от нее тем или иным образом («мятеж правителей»), являются покушением на его статус сюзерена-суверена («величества»), представляя особый вид преступления – государственную измену. Национальное государство – концепция, имеющая корни в европейской, христианской культуре, становясь же универсальной нормой, она воспроизводится скорописью, с той или иной мерой поспешности и успешности в других культурных ареалах. Столкновение асимметричных миров транслирует напряжения в историческую драматургию. ХХ век был периодом обширной реконструкции человеческой вселенной. Кризис и деконструкция имперских структур, сначала континентальных, затем морских, сформировали на обломках пестрое сообщество многочисленных суверенов. Параллельно с продвижением части национальных государств к идеологическому и авторитарному этатизму, происходил демонтаж сословных перегородок. Демократизация, либерализация сопровождались универсальной эмансипацией, десегрегацией, деколонизацией и культурно-демографической экспансией пост-колониального мира. Происходящее сейчас – следующий акт исторической драмы. «Смертный бог» (Томас Гоббс) [15] ощутил пределы актуальности, фрустрирован и умирает, современный мир рассыпается на суверенные молекулы и венчурные композиции. Трансформация порядка – производное от ферментов перемен: трансграничности коммуникаций и умножения генетических цепочек будущего – вирулентных модификаций настоящего, отрицающих прошлое (newvalueschains). Деконструкция отворяет и раздвигает социальный горизонт: система международных отношений расширяет фактическую номенклатуру, преображаясь – с той или иной мерой воплощения – в совокупность гибких, быстрых и разнородных мировых связей. Транзит, продуцируя комплексность, провоцирует частный формат/аппарат управления. Наряду с национальной государственностью в многоликом постсовременном космосе обретаются и состязаются иные формулы властной организации: мировые регулирующие органы, страны-системы, асимметричные союзы и конфедерации, полимерные содружества, субсидиарные управления и сепаратистские образования, государства-корпорации и корпорации-государства, политический конденсат идеологически/конфессионально мотивированных государств-организаций с размытыми и динамичными границами, глобальные племена и социальные сети, не имеющие земных рубежей. Мегаполисы, кланы, ведомства, олигархи, амбициозные люди-предприятия (manterprisers) соучаствуют в диверсификации практики как автономные субъекты и аутсорсинговые агенты. Все они по-своему трансформируют национальный и профанируют гражданский суверенитет. Определяющим критерием эволюционного продвижения являются, однако, не эффекты и аффекты сложных международных взаимодействий, но саморазвитие конкурирующих организмов: растущий положительный баланс обретенных умений и неизжитых обременений. Потенциал и результативность сообществ существенно разнятся в зависимости от геокультуры, типа организации, избранной стратегии и антропологических преимуществ. В новой среде приходится мыслить мир в динамике, руководствоваться не фактами, а тенденциями, приучаться понимать под актуальностью не то, что здесь и сейчас, но что на полшага впереди, избегая упоения скоротечным и соблазна управления прошлым. Грядущее – кризис неясности, исход из прежних констант, экспликация «суммы предысторий» (Ричард Фейман) и столкновение с иным («скрытая угроза»). Самоопределение в обстоятельствах и самопреодоление во времени обретаются в постижениях и достижениях, пренебрегая воспроизводством конъюнктурных состояний и примелькавшихся личин. Не будучи настоящим, прошлое – двусмысленно, его штольни способны поглощать и разрушать сознание. Пиноккио, который в отличие от Буратино не приобрел сказочное театральное имущество, но совершил подвиг преображения из куклы в человека, говорил: «Прошлое прошло, и лучше оставить его в покое». Рождение нации В России власть мыслится посредством государства, но образуя специфическую комбинацию коллективного творчества: центробежную диффузию власти без протокола – парадоксальнуюверсию gouvernementalité (Мишель Фуко) [2, 87–104], что подтверждает значение геокультуры. Являясь большим континентальным пространством, Россия во всех своих метаморфозах: Российской империи, СССР, РФ не смогла подвергнуть деконструкции монополию авторитарной либо олигархической потестарности, обладающей собственным понятийно-правовым аппаратом, и воплотить в политической системе совокупность принципов современного государства*, даже когда пыталась их декларировать – социокультурная рецессия обращала время вспять. Ситуация усугубляется фактической пролонгацией квази-имперского статуса, отягощенного централизованным, тяготеющим к унификации управлением обширными пространствами и разнородными культурами. В меняющихся обстоятельствах накопленные ресурсы могут оказаться обузой, а действия превращаться в свою противоположность. Для лоскутного Левиафана обилие разнородных территорий обернулось проблемами при очередной трансформации мира – продвижении к постсовременному укладу. Подобный организм, даже будучи отчасти модифицирован, испытывает затруднения, постигая подвижные прописи нового эона. Историей засвидетельствованы различные пути и способы разрешения затруднительных обстоятельств, связанных с негативными аспектами пространственного развития: форсированный генезис Австрии, Турции, непростой опыт Германии, деимпериализация Испании, Португалии, Франции. Примеры же эффективного освоения будущего вкупе с удержанием политических множеств в объединяющей рамке – федерализация выстраивавшихся с «чистого листа» Соединенных Штатов или конструирование на основе исторического наследия пестрого Содружества Наций: проекты, сумевшие достичь в различных форматах сопряжение многочисленных (более 50) субъектов. Сложнее обстоят дела с идеей «Соединенных Штатов Европы» и становлением масштабной реальности Европейского Союза. У проблемы реорганизации политического тела РФ собственная специфика. И дело не только в качествах политкласса или других активно обсуждаемых реалиях. Государство – аппаратное овеществление политических и когнитивных практик, продукт исторической декогеренции энергии власти, ее синтезирующая проекция и субъективация. Всевластие российского государственного аппарата, разрушающее достоинство личности, подавляющее самодеятельность общества и самоорганизацию регионов, коренится и резонирует в социальной ментальности, его определяющей. Люди в своей массе не осознают себя в качестве «властного субъекта», страну же воспринимают как «управленческую конструкцию на определенной территории», а не как «суверенное политическое сообщество». Россия в сознании россиян – это именно государство (господарство), что фиксирует объектность людей, их подданство аппарату, а не гражданство, т.е. субъектность. Источник власти понимается не как совокупность граждан, выбирающих и утверждающих направление и характер действий из предъявляемых ими же конкурирующих программ, но как имманентная «властная вертикаль», причем с опрокинутым от декларированного вектором полномочий. Иначе говоря, если в современных странах government мыслится как подотчетные людям органы управления вверенной им властью (ветви), формируемые источником власти – народом (ствол), то в России они артикулируются как сама «власть». И даже претендуют в законотворческих усилиях и судебных разбирательствах на статус самостоятельной социальной группы. Другими словами, демонстрируют регресс к сословному обществу. Отсюда, кстати, вопрошающий формат «претензий к власти» (отказ от позиции самоуправления). Примерно так же обстоят дела с заявленным, но не реализованным федерализмом. Историческая альтернатива – влиятельное суверенное общество (нация), генерируемое городской культурой: «единство непохожих» (Аристотель), осознающее себя сообществом – социальной и политической мультикорпорацией с собственным видением судьбы и ценностным каноном. Основа самодеятельного национального консенсуса – распределенное множество структур, производящих параллельно существующим конструкциям иную реальность, соединив автономию от коррумпированных тем или иным образом «провластных» форматов с осмысленной организующей экспансией, утверждая позитивную повестку, прививая людям осознание их прав, самоуважение, навыки свободной творческой и гражданской регуляции. Цель – создание среды благоприятной для совместной деятельности, развития личности и коэволюции. Данная коллизия предъявляет миру моральное и конкурентное противостояние – «мужественное сопротивление злу» (Мартин Лютер Кинг) [4], очерчивая этические рубежи в индивидуальных взаимоотношениях и шлифуя политическую грань в коллективных взаимодействиях. * Плацдармы пробуждающейся нации – сообщества индивидов, отрицающих заповеди ветхой территории ку-кормления, готовых отстаивать, отстраивать, утверждать суверенитет пространства личной и национальной самореализации. Эта устремленность к перемене участи, нравственное противостояние – дух социальной эволюции и знак присутствия истории в повседневности. Гражданская позиция, культурный капитал, человеческие качества – закваска, определяющая витальность процесса и горизонт успеха. Фрагментация социума, транзитная разноголосица исключают конструктивизм партийности, равно как прежние стандарты идеологической унификации, однако публичные проекты синтезируют ситуационную мозаику, образуя конъюнктурные сопряжения (salads) партнеров/симпатизантов с несовпадающими установками и целеполаганием. В наступившем веке комплексные ассоциации, судя по всему, становятся перспективным форматом слагаемых политий. Подобная социальная агломерация, истощаемая внешним и внутренним миграционным исходом, пребывает в России в затянувшихся родовых муках с неопределенным прогнозом. Новодел же сословного «господарства» при отсутствии у народа интенции самоуправления и потенции самоуважения теряет нужду в имитациях и декорациях, расползаясь, уплощаясь в особую «дикую сословность»: синтез чиновничьего–олигархического–криминального произвола, пронизывающего «государство без справедливости» (Аврелий Августин) [10] сверху донизу. Инволюция социосистемы замещает национальную самоорганизацию режимом подавления, ведущего к цивилизационной депривации и неоархаизации. «Мерзкая мощь» (Клайв С. Льюис) [6] навязывает, продвигает, закрепляет посредством захваченных средств и покоренных душ эрзац-культурную, «овеществленную и омертвленную» идентичность, стремясь «истребить или сделать себе подобными» иное и глубокое (Дмитрий Мережковский) [19], – это морок черни, отринувшей тяготы эволюционного процесса, компенсируя специфическую немощь слиянием с мощью государственной машины. Оказавшись под ударом, эволюция претерпевает сбой, обнаруживая симптомы антропологической катастрофы. Нравственные уроды в продуцируемой среде клонируют аморальных репликантов, карлики уничтожают и поглощают гигантов, общество же, лишенное иммунитета, травмировано, угнетено, пассивно – происходит развоплощение и ремифологизация обретенных ранее смыслов, разложение социальности. Смысл безнадежного сопротивления – в удержании границ достоинства, став «источником силы для молодых поколений» (Михаил Колодзинский). Нация не может полноценно реализоваться и воплощать идеалы, будучи лишена достоинства и десубъективизирована. А поскольку активы и преимущества коренятся не в масштабах территории или численности госаппарата и силовых ведомств, но в качествах «стражей города» и самодеятельности народа, Россия все чаще оказывается «вне игры», проявляя черты незавершенного, уходящего в прошлое общества. Обнаруживая себя в группе проблемных стран и находя в этой же среде своих союзников. Семантическая коррупция Еще один дополняющий картину сюжет. Язык определяет архитектонику мышления, настраивает механизмы восприятия, параметры поведения, отражая и формируя психику. «Идолы площади» (Френсис Бэкон) обуславливают на подсознательном уровне, что есть «правильно-неправильно», «хорошо-плохо». Анализ российской политической лексики показывает определенный дефицит категорий, затрудняющий адекватное представление ситуаций. Скудость вокабуляра предполагает профессиональные деформации, скованность политологического дискурса – своеобразную семантическую немоту. Так для обозначения суверенного сообщества в русском языке используются термины: государство/держава (о чем шла речь выше) и страна, практическими (неполными) аналогами которых являются kingdom/government и country. Но фактически невозможен корректный перевод таких основополагающих современных категорий, как state или nation. Первое превратилось в невнятные «штаты» либо заместилось «государством», а второе слипается с этносом, создавая смысловые ребусы и практические коллизии. Само понятие «национальное государство» оказывается едва ли применимо в России, житейское подтверждение чему – ответы россиян на вопрос о национальности (в бланках при пересечении некоторых границ), которые порой ставят пограничников в тупик. Дело в том, что state, état – обозначает суверенное политическое образование как совокупность индивидов политии, имея исток в таких реалиях, как, например, «третье сословие» (tiers état), «Генеральные штаты» (États Généraux) – отсюда «Соединенные Штаты» (UnitedStates, точнее от нидерландского Staten-Generaal). Или как более внятное нам – «штат сотрудников». А капитализируется оно в том самом, невнятном для россиян понятии «нация» – nation (отсюда не Организация Объединенных Государств, а Организация Объединенных Наций), возвращая к понятию respublica как «общее дело, состояние, содружество» (commonwealth, ting, вече). Свободная гражданская ассоциация и культурная консолидация замещают принудительное подданство аппарату. Иначе говоря, родина – не земля, а семья, суверенная страна – не система управления, режим или территория, а нация, со-организованный народ, люди. Спутанность политологических категорий, небрежный стиль профессионального рассуждения, привычка мыслить мир прошлым, упрощать смысловое и сжимать правовое поле, сужая диапазон альтернатив, – все это характеристики российской социальной ментальности, представляя ее stumbling-block. Из этого же состояния проистекает ограниченный, «технический» модус соцогуманитарных дисциплин, предопределяя второсортность управленческого инструментария, стратегическую пустоту обесточенного, лишенного сложной рефлексии пространства, отсутствие внятной панорамы и дорожной карты. Процесс перемен между тем ускоряется, значение нематериальных активов, разнообразия, отлаженности социальных связей, роль людей, причастных высокому образованию и морали, возрастают. Как следствие – сильнее проявляется социокультурная гравитация одних ареалов и токсичность других, формируя миграционные потоки и преобразуя картографию человеческой вселенной. Мир изменился. Человечность, искушаемая калейдоскопом возможностей, состязается с тяготами обстоятельств и притяжением утопий, приближаясь к точке выбора – фрактальному излому нисхождений и восхождений в динамичных пространствах полифоничного строя. Складываются гибкие антропологические кластеры, создаются изощренные социальные конструкции, понимание характера и перспектив которых – предмет углубленного анализа, рафинированного диагноза, беспристрастного прогноза. Усложнение объектов и разнообразие субъектов сопряжены с императивом управления адекватного ритмам времени – акценты смещаются с централизованного контроля на высокоадаптивную самоорганизацию. Композиция персонализированых сообществ дискредитирует и маргинализирует прежнюю норму, рождая химеры и пробуждая вихри сопротивления. Сумма всех этих факторов определяет турбулентность транзита [20, 149-164]. Поезд истории меняет колею и отходит от промежуточной станции. Речь, фактически, идет о пересечении границы прежнего эона: постсовременном барьере, преодоление которого невозможно для ригидных, упрощенных и синкретичных структур, генерирующих эсхатологизм. Как результат, неизбежно – рано или поздно начинающаяся в их недрах авральная перестройка рискует обернуться политической какофонией и завершиться катастрофой.
А.И. Неклесса. Живой огонь. Глобальная трансформация и социальная ментальность. Аннотация: Расширенная версия доклада, подготовленного для XXIX Экономического Форума (3-5.09.2019, Крыница-Здруй, Польша). В докладе анализируются некоторые методологические и прогностические аспекты цивилизационного транзита, актуальные тенденции глобальной трансформации, эволюция механизмов производства власти, динамика институтов знания, а также значение теории сложных систем для анализа текущей российской и международной проблематики. Ключевые слова: эволюция,цивилизация,глобальная трансформация, постсовременность, история, методология, прогнозирование, сложность, стратегическое планирование, управление, нация, Россия. A.I. Neklessa. Alive Fire. Global Transformation & Social Mentality. NEKLESSA Alexander Ivanovich – Chair of the Commission on Socio-Cultural Issues of Globalization, Member of the Bureau of the Academic Council “History of the World Culture” at the Presidium of the Russian Academy of Sciences. Head of the “North-South” Group at the Center for Civilizational and Regional Studies, Institute for African Studies RAS. Abstracts: Report for the XXIX Economic Forum (3-5.09.2019, Krynica-Zdrój, Poland). The current trends of the global transformation process, dynamics of knowledge institutions and role of theory of complex systems in social sciences are the main topics in this report. The present state of the international relations system, changes in the structure of political organization and perspective methodologies of strategic planning have been briefly analyzed. The advantages and disadvantages of some new political subjects that affect a successful passage of the postmodern barrier have been evaluated as well. Keywords: evolution, civilization, global transformation, post-modernity, history, methodology, forecasting, complexity, strategic planning, governance, nation, Russia. Литература / References
* Состязание эволюционных стратегий («борьба за будущее») проявилось, к примеру, в личностных доминантах, дорожных картах и логике действий ключевых фигур времен II мировой войны: (а) оппортунистического «викария» Сталина, реагировавшего на вызовы своему лидерству сменой платформ и террором (e.g. антиТроцкий – антиБухарин, антифашизм – критика «антигитлеризма» etc.), укрепляя позиции за счет ревизии курса и снижения качества популяции; (б) «ферзь» Гитлер с идеей «синкретизированной» национально-расовой корпорации, повышающей эффективность ценой мобилизационных усилий и ограничений индивидуального своеобразия; (в) социополитический дизайнер Рузвельт, проводивший модернизационное «терраформирование» внешней среды; (г) «черепаха» Черчилль, ставший символом общества, категорически отрицающего угрозу личностно-ориентированным ценностям («категорический императив»). * Элементы можно уловить в реалиях последних дней Третьего рейха и милитаристской Японии, однако более яркие примеры дает теория и практика современного «шахидизма», но не только. * Declaration of Independence: A Transcription. URL: https://www.archives.gov/founding-docs/declaration-transcript * Римский клуб. История создания, избранные доклады и выступления, официальные материалы. Сост.: Д.М. Гвишиани, А.И. Колчин, Е.В. Нетесова, А.А. Сейтов. М.: УРСС. 1997. C. 36-37. * Mayflower compact. URL: https://www.mayflowercompact.org/ * «Статья 3. 1. Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». Конституция Российской Федерации. URL: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_28399/ * Интересен в социальных и типологических аспектах опыт Подпольного Польского государства – «Делегатуры правительства на Родине», эффективно действовавшего в годы нацистской оккупации [8]. Черты феномена проявились впоследствии при формировании «параллельного общества» в ПНР, а также повлияли на методы движения «Солидарность». Присутствуют они и в «оранжевой», «потешной» феноменологии Вроцлава (связанной с голландским контркультурным опытом), в свою очередь стилистически повлиявшей на «оранжевую революцию» в Украине.
|
История телеологична. Развитие социосистем не тождественно, но, по сути, аналогично генеральному эволюционному коду. Последовательное усложнение социокосмоса – результат обращения и устремленности к предзаданному идеалу. Смысл процесса – становление личности, преображение человека, осознание обстоятельств, освоение и отторжение среды, преодоление биофизических ограничений и социальных пределов, совокупно воплощая геном истории.
Путеводная звезда истории, камертон иного – предписанный, но не сыгранный сценарий: реальность выше рациональности, смыслы глубже вербализаций, а исполнение постигнутых прописей произвольно, подчас травматично и рекуррентно. Преодолевая границы цивилизационного текста, действие вязнет в слоях контекста и подтекста, пока не достигает радужных вод. Истина прозревается, правда же зависит от позиции и намерений наблюдателя – содержание событий тесно связанно с их восприятием и толкованием.| 27 декабря 2019 | Рубрика: Портрет в интерьере издания |