РАДИО «СВОБОДА» / ПРОГРАММА «ФУТУРОШОК» ОТ16 ИЮЛЯ 2016 ГОДА

Сергей Медведев: Сегодня у нас программа-оммаж, в которой мы хотим отдать долг человеку, давшему название нашей программе. «Футурошок» – это название ключевой книги Элвина Тоффлера, которая иногда еще переводится на русский как «Шок будущего». Тоффлер скончался буквально неделю тому назад в возрасте 87 лет во сне в своем доме в Лос-Анджелесе. Хочется вспомнить Элвина Тоффлера и поговорить об основных его идеях и книгах, о том, как они освещают нашу современность, о том, каким он в свое время был пророком.

Но прежде чем мы начнем и я представлю нашего гостя, я хотел бы сказать пару вещей о самом Тоффлере. Он родом из семьи еврейских иммигрантов из Польши, отец его был скорняком, жили они в Бруклине. Затем, уже в самом начале 50-х годов Тоффлер поступил в Нью-Йоркский университет и достаточно быстро увлекся левыми идеями. На фоне левых и протестных идей он познакомился на Вашингтон-сквер в районе Нью-Йоркского университета со своей будущей женой. Они начали вместе работать.

В какой-то момент он бросил университет и решил, что для того, чтобы узнать жизнь, нужно быть ближе к этой жизни. Они с женой поехали на индустриальный Средний Запад США, в Кливленд, штат Огайо, – это одна из торговых столиц Соединенных Штатов, очень деловой торговый город на Великих озерах. Там они занимались различными работами, он был монтажником, сварщиком, проработал фактически десять лет и только после этого начал понемножку писать для различных журналов, а затем жена уговорила его, наконец, закончить университет.

Тоффлер к концу 60-х годов сформировал представление о том, что индустриальная цивилизация заканчивается, возникает новая, постиндустриальная

Получив такое жизненное образование, познав индустриальную цивилизацию, Тоффлер к концу 60-х годов сформировал представление о том, что индустриальная цивилизация заканчивается, возникает новая, постиндустриальная цивилизация. И последовала череда его легендарных книг. 1970 год – это книга "Футурошок", в которой он предсказал очень многое из сегодняшнего мира: клонирование, появление интернета и самого компьютера, кабельное телевидение, телекомьютинг, то, что люди будут сидеть по домам и не ходить в офис.

Затем, десять лет спустя, вышла его книга «Третья волна», в ней он описал постиндустриальное общество, которое пришло на смену аграрному и индустриальному. Эта книга тоже произвела взрыв. Скажу только одну вещь: ее изучали в Китае фактически как материалы коммунистической партии. Устраивались семинары, конференции, в Китае эта книга издавалась фактически вторым номером по тиражам после собрания сочинений и цитат Дэн Сяопина. Результат, я думаю, вы видите сейчас – что происходит с нынешним Китаем…

В 80–90-е годы он много писал о войне – книги «Метаморфозы власти», «Война и антивойна».

Сегодня мы хотим обсудить основные идеи и основной метод Тоффлера, футурологию – в какой степени это является наукой, что является ее методом. Для этого мы позвали ведущего футуролога Александра Неклессу, руководителя проекта "Интелрос". Вы не возражаете против такого определения, вы считаете себя футурологом?

Футуролог – это нечто среднее между художественным осмыслением и сведением образов в некоторую комплексность

Александр Неклесса: Футуролог – определение, все-таки вряд ли относящееся ко мне. Футурология – нечто среднее между художественным осмыслением открывающихся перед обществом горизонтов и сведением уловленных образов в некую эффектную комплексность. В профессиональных же исследованиях будущего доминирует категория «прогноз» как активное представление этого будущего. Я бы разделил размышления о будущем на два потока. Один можно условно назвать «бумажным» – это хорошо скомпонованные изложения мыслей и представлений относительно происходящих и грядущих перемен. И второй – деятельное прогнозирование как составная часть практической, в том числе политической деятельности. Особняком стоит стратегическое планирование крупных корпораций.

Существует некий не вполне четкий критерий, позволяющий различать эти виды деятельности – футурологи издают книги, политики/политологи прогнозируют действия и предполагают их последствия. Кстати, к футурологам примыкает еще одна плеяда, которая также пишет книги, но художественные – научную и не очень фантастику. В играх с будущим участвуют разные персонажи, тут много разных маршрутов.

Сергей Медведев: Артур Кларк, например.

Александр Неклесса: Да. Но в потоке художественных произведений о будущем я бы выделил авторов антиутопий, которые порой весьма точно опознавали будущие проблемные узлы... Оруэлл был успешен не только как бытописатель тоталитарного общества – о мире, который разрушает и уплощает человека, писали и Замятин, и Хаксли. Но удивительным образом уже в 1945 году Оруэлл пишет статью, где употребляет выражение «холодная война», он вообще оказался его автором, а в 1948 – книгу, где описывает не только тоталитарное общество, но и «мир, который не есть мир».

Меня все же больше привлекает другое направление – деятельное прогнозирование наступивших перемен, которое буквально взорвалось в 60-е годы. Если брать известные имена, то это Дэниел Белл, который еще в 1967 году опознал и прописал приход постиндустриального общества. Это были статьи, затем книга, но это было также символическое действие, давшее имя генеральному направлению в описании перемен. Другой деятель, пожалуй, более резкий, энергичный и весьма провидческий – Збигнев Бжезинский. В январе 1968 года в журнале «Энкаунтер» выходит его статья «Америка в технетронном веке», где сделаны провиденциальные предсказания. Это не общие рассуждения о будущих образах мира и не технологическая линейка, как у Кларка, а анализ тенденций и как следствие – опознание мира, который грядет. Мира, в котором будет господствовать элита. Статья была написана за три десятилетия до книги Лэша о восстании элит. Также на фоне рассуждений футурологов о грядущем мировом парламенте, правительстве Бжезинский пишет о несколько иной конструкции мирового регулирующего органа – союзе ведущих развитых государств. Пройдет 8 лет и в Рамбуйе под Парижем будет объявлено о создании Группы 6-ти, то что вскоре (после включения Канады) стало обозначаться как «Большая семерка».

Удивительно, что уже в 1945 году Оруэлл пишет статью, где употребляет выражение «холодная война», он вообще оказался его автором, а в 1948 – книгу, где описывает «мир, который не есть мир».

И, наконец, третий его прогноз, который оставался на периферии внимания: в 1967 году Бжезинский пишет о грядущей трансформации мировой финансовой и налоговой систем. Т.е. за 4-7 лет до радикальных перемен в мировой финансовой системе – кризиса Бреттон-Вудской системы, появления новых денег, не имеющих прямого материального обеспечения, и свободной конвертации валют. О создании региональных систем управления рисками заговорили позже – в конце 90-х, после «восточно-азиатского кризиса».

Сергей Медведев: То есть фактически то, о чем сейчас говорят экономисты типа Тобина, – что можно ввести единый налог, а с другой стороны – финансовые технологии.

Александр Неклесса: Блокчейн, биткоин… - для того времени это еще совсем дальние горизонты. Бжезинский же оказался в центре кризиса и реконструкции послевоенного мироустройства, в каком-то смысле – пересмотре всего предыдущего проекта европейской цивилизации. Во второй половине XIX века человек Нового времени вкусил плоды индустриального могущества цивилизации. Дополнительные измерения индустриальная цивилизация обретала после Второй мировой войны, когда создавались новая система мироустройства на основе принципа объединенных наций, мировой рынок со снятием тарифных барьеров и деколонизацией, система безопасности, декларировавшая делегитимацию войн. Апогей процесса пришелся именно на 60-е годы.

Сергей Медведев: Что такое было в этом ядре 60-х, из которых родился Тоффлер? Появляются книги Белла, Бжезинского, тогда же задумывается интернет, появляется первая идея РС, частного видеопроигрывателя. В 60-е годах было какое-то ядро, из которого выплеснулся взрыв, и мы до сих пор в нем живем?

Александр Неклесса: В разговорах о прогнозировании и футурологии, в самих текстах ряда футурологических работ я вижу определенный изъян. Они часто ориентированы на феноменологию, но преимущественно экономико-технического характера. Тексты практически всех, кого мы назвали и кого не успели назвать, за исключением Бжезинского, отмечены этим. В 60-е годы происходили радикальные перемены в жизни людей, резнонируемые массовым характером общества. Почему, собственно, пошли в печать миллионные тиражи футурологических трактатов? Люди заинтересовались образом будущего. Мыслить будущее – значит мыслить иное. Но человек не расположен мыслить об ином, ему вполне хватает актуального, для этого нужно определенные усилия или события. Действительно, произошли события, которые предопределили новое, заинтересованное отношение к будущему, которое, как ни парадоксально это прозвучит, стало актуальной проблемой.

Начиная со второй половины XIX века человек почувствовал индустриальное могущество

В 1961 году произошло много событий. Я назову два. Первое –выход человека в космос, полет Гагарина это оптимистическая струя в футурологии и «космической» фантастике. И второе – царь-бомба. 30 октября над Новой Землей была взорвана мегабомба – 58 миллионов тонн в тротиловом эквиваленте, знаменитая «кузькина мать». Две новые реалии – трансконтинентальные баллистические ракеты и мегатонные ядерные заряды объединившись, порождают – впервые в истории – негативную власть людей над пространством и временем, планетой и будущем. Человечество получает не конъюнктурное представление о Судном дне, не проекцию эпоса о Рагнарёке, а реальную техническую возможность уничтожить человеческий мир. И эта новая ситуация касается всех.

Бжезинский, кстати, уже работал в администрации Линдона Джонсона, как раз с этого момента начинается его карьерный рост и интеллектуальный взлет. Он и так был интеллектуалом, но теперь становится интеллектуалом-практиком.

Линдон Джонсон, на мой взгляд, весьма недооцененный американский президент. Я назову три проекта, которые он попытался реализовать. Первый – проект Великого общества, который был сорван в результате колоссальных расходов вьетнамской войны. Второй был реализован и дал фантастический результат буквально через 40 с небольшим лет – Акт о гражданских правах, то есть уничтожение сегрегации в Соединенных Штатах. А вот с третьим ситуация сложилась по-своему любопытная.

Мы связываем политику разрядки с периодом президентства Никсона: «Никсон-Брежнев-детант» – в то время как инициатором этой политики является Линдон Джонсон. Он озабочен проблемой буквально с начала своего президентства, а в недрах администрации к ней причастен и Збигнев Бжезинский, его задача – проектирование мостов с Востоком. Почему это происходит?

Мыслить будущее – это значит мыслить иное

Следующий за 1961-ым годом, 1962-ой – это год Карибского кризиса. Сейчас мы знаем о нем больше и лучше понимаем, сопряженные с ним угрозы. Особенно это касается 27-го октября… Назову два имени, связанных с судьбой мира: Василий Архипов – герой этой черной субботы и Станислав Петров - оперативный дежурный командного пункта Серпухов-15, предотвративший 26 сентября 1983 года ядерную войну. Василий Архипов был старшим на борту подводной лодки Б-59, оснащенной атомным оружием.

Сергей Медведев: Который не запустил ракету?

Мы стоим на пороге изменения человека

Александр Неклесса: Там возникла драматичная коллизия. Валентин Савицкий, командир подлодки, принимал решение (оно не было окончательно принято) ответить атомной торпедой, потому что самолет американской авиации атаковал подводную лодку, надводный корабль произвел выстрел, а инструкции о применении атомного оружия были нечеткими. Да, этого не произошло, но могло произойти.

Сергей Медведев: В 60-е годы осознаются пределы человеческого существования, а затем уже пределы роста. Собственно говоря, осознаются пределы цивилизации, и это заставляет Тоффлера и других футурологов-прогнозистов думать о будущем.

Александр Неклесса: Это заставляет президента Соединенных Штатов Линдона Джонсона и советское руководство начать политическое и социальное обустройство будущего. Это не литературная, «бумажная» футурология, но деятельная прогностика, то, что Эрих Янч называл «активным представлением будущего».

В 1965 году проблему ядерной угрозы обсуждает Совет по международным отношениям. А 7 октября 1966 года Линдон Джонсон выступает с речью, в которой произносит конкретный текст: «мы должны наладить отношения с Востоком и перейти от узкого сосуществования к широкому сотрудничеству». И с 1967 года начинается дипломатический, организационный и интеллектуальный тур де форс, нацеленный на реабилитацию настоящего… Порог же перемен пришелся на следующий, во многом переломный 1968 год…

В 60-е годы осознаются пределы человеческого существования, а затем уже пределы роста

Сергей Медведев: Интересная цепь событий, в которую вписывается и повышенный интерес к будущему, и, с другой стороны, политика разрядки и институализация разрядки.

Я хотел бы вернуться ко второй главной книге Тоффлера "Третья волна", в которой он говорит о постиндустриальном обществе. Первая волна – это аграрное общество, вторая волна – индустриальное общество, промышленная революция, и третья волна – постиндустриальное, информационное общество. Что касается постиндустриализма – продолжается постиндустриальный передел мира или это уже состоявшая постиндустриальная цивилизация? В какой степени в нее вписалась Россия?

Александр Неклесса: Что мне особенно нравится в американских книгах, относящихся не только к футурологии, это продуманность заглавия. «Футурошок», «Третья волна» – подобные словосочетания живут собственной жизнью, т.е. это фактически явление того же порядка, что и мемы: четкая, краткая, содержательная фиксация мысли. Причем сам по себе мем нередко обладает большей мощью, нежели смысл, вкладываемый автором, может поэтому и происходит его вирусное распространение.

Для меня футурошок, как явление, – именно то, что происходит в 60-ые годы, пробуждая интерес к будущему. Также и понятие «волны» имеет для меня несколько иной смысл, чем у Тоффлера. Вряд ли сейчас нам стоит обсуждать проблемы перехода от аграрного общества, слишком мало остается эфирного времени… Что бы я хотел обозначить: человечество за последний век-два действительно переживало исторические, футуристические волны. Или цунами.

Новое состояние мира позволяет по-другому отнестись к вселенной человека

Первая футуристическая волна современности – когда человек ощутил свое индустриальное могущество. Для меня символическая фигура этого процесса – Жюль Верн, особенно его роман «80 дней вокруг света» и пронизывающая книгу, если так можно выразиться, коммуникационно-транспортная эйфория: торжество времени, когда Землю опоясывают железные дороги, сквозь стыки континентов прорывают каналы, а коммуникация распространяется между тем по вертикали, уходя в пространства радиоэфира… фактически уже тогда совершается позитивная глобализация. В этой торжествующей симфонии цивилизации доминирует индустриальный мотив, хотя присутствует и социальный.

Вторая волна с несколько иной тональностью начинает ощущаться после Второй мировой войны. Вроде бы сюжет можно сформулировать весьма просто: постиндустриальное общество идет на смену индустриальному. Но нет, происходит нечто более сложное. Когда взлетает ракета, у нее три ступени, после сброса третьей остается две, затем – одна ступень, здесь же происходит противоположный процесс: к ступени индустриального могущества постиндустриальная ступень прибавляется, но не как надстройка, а как усложнение ситуации. Усложнение же социальной и технической оболочек цивилизации ведет к перевороту, возрастает статус профессиональных компетенций, управленческого мастерства, нематериальных активов. Появляются центры, профессионально занимающиеся представлением будущего, тот же Римский клуб, который предлагает новую методологию анализа глобальной проблематики, объединяющую трансдисциплинарность, холизм, долгосрочность для осмысления характера и перспектив этой новой волны. Процесс этот не был ни линейным, ни уж тем более простым.

Новое состояние мира понуждало размышлять о различных аспектах вселенной человека, пересматривая многие прежние представления. Вторая мировая обозначила серьезную трещину в самом фундаменте прогресса – то, что я бы назвал антропологическим пессимизмом. В ХХ веке не только индустриализм, реализовавший механизм высокотехнологической деструкции, утрачивает прежнее очарование, позволяя как в дурном сне даже в символике космической весны – Гагарине различать контуры царь-бомбы. Происходит постепенная смена доминанты процесса – все большее сомнение вызывает сам человек. Знаете выражение «теология после Освенцима»? Это мироощущение по мере вскрытия все новых неприглядных аспектов века смешивается с индустриальным энтузиазмом, вызывая все больше вопросов. Параллельно с происходит распредмечивание прежних институтов, технических и социальных машин, растет ощущение, что, несмотря на технологические прорывы и удивительные достижения, центральной фигурой новой реальности оказывается человек per se.

В момент, когда писал Тоффлер, носителем знания был человек, это сейчас уже формируется какое-то компьютерное облако

Сергей Медведев: Переход от власти механизмов к власти людей, в том числе потому, что это люди, владеющие знанием. По крайней мере, в момент, когда писал Тоффлер, носителем знания был человек, это сейчас уже формируется какое-то компьютерное облако.

Александр Неклесса: Сейчас, как ни дико это прозвучит, под сомнением, что же такое человек, что он за существо. И чего стоит наше знание о мире и самих себе – тоже диковато звучит. Знание и наука – достаточно различные вещи, причем знание может быть как рациональным, так и нерациональным, отчуждаемым и личным, т.е. не отчуждаемым от человека, пример чему – персональная экспертиза, которую не может провести никто, кроме конкретного лица. Выяснилось, что в этой сфере много непроясненных вопросов, настоятельно требующих ответа.

Раньше ценился алгоритм действия из «Алисы в стране чудес», когда Алиса жалуется черной королеве: «Я бегу, а не могу догнать». Королева отвечает: «Девочка, если ты будешь стоять, ты будешь идти назад, если ты будешь бежать, ты окажешься на том же расстоянии. Чтобы догонять, надо бежать чрезвычайно быстро». И вот этот подход, как выясняется, не слишком правильный. Человечество до какого-то момента бежало очень быстро – кто мог, и кто не мог. Но оказывается, важно не бежать, черепаха вполне может обгонять Ахилла, действуя по другим правилам: например, продвигаясь в отличие от Ахилла в правильном направлении.

Происходит глобальный переворот, мир приближаемся к некоторому состоянию, которое является горизонтом событий. Это состояние называется сингулярностью. Доминирующая ее оценка – это будет технологическая сингулярность. Одно из центральных понятий в данной криптограмме – искусственный интеллект, но это сложное и в некотором смысле обманчивое, различным образом трактуемое понятие. Точнее все же говорить о цифровом сетевом интеллекте – иной форме разума, которая в чем-то лучше, в чем-то хуже, главное, что это не копия человеческого разума, а альтернативный интеллект.

Сергей Медведев: Кстати, интересно, почему искусственный. Он уже не искусственный, а естественный.

Знание и наука – достаточно различные вещи

Александр Неклесса: Был подспудный вызов, синдром Виктора Франкенштейна – сможет ли человек создать другого человека. А создал другой интеллект, который мыслит и действует по иным канонам. Состояние новизны становится перманентным и универсальным статусом, мир переходит в режим перманентного транзита…

Сегодня новизна проникает в мир различным образом, происходит то, что я бы назвал футуристичным торнадо. Общества меняются, изменяя мир, социальная вселенная преобразуется в антропологический империум. Давно обсуждается тема отмирания национального государства. Оно, однако, продолжает существовать, но как жесткая модель становится менее актуальными: над ним и под ним формируются иные политические образования, в том числе человеческие кооперации, слабо формализованные, но влиятельные, действующие при помощи эффективного инструментария, по-новому воспринимая и выстраивая мир.

Говоря в начале беседы о Тоффлере, вы упомянули его связь с Китаем, его востребованность там. Китай – это страна-цивилизация, связанная опытом тысячелетних традиций. Однако, несмотря на распространенный тезис о принципиально негативном отношении китайцев к переменам, и здесь происходят интересные события. В конце прошлого года в медиагруппе близкой к нынешнему руководству публикуется статья «Реформа структуры, реформирующей систему, является самой важной». В ней написано примерно следующее: не модернизация инструментов и технологий, и даже не реформирование правил игры главное для эффективной адаптации к быстро меняющемуся и весьма непростому миру. Такие реформы могут быть осуществлены усилиями социальных элит либо авторитарной власти. Критически же важно изменение самой структуры инициирующей и реализующей реформы, чтобы обрести полноту консенсуса, сопряженного, когерентного с действительными, долгосрочными целями системы, а не интересами отдельных элит. Роль национальной элиты – в создании фундамента социальной конструкции, и от того как прописана формула общественного договора зависит, будет ли здание возведено на скале или же на песке.

Сергей Медведев: То есть это переход к высокоинтенсивному человеческому развитию.

Происходит глобальная революция, переворот, мы приближаемся к некоторому состоянию, которое является горизонтом событий

Александр Неклесса: Я бы сказал, в конечном счете, это движение в сторону антропологической сингулярности. Мы стоим на пороге изменения человека. Человек превращается не то чтобы в новое существо, в некоего монстра, но он пробуждает свою полноту.

Сергей Медведев: То есть нас ожидает не технологическая, а антропологическая сингулярность?

Александр Неклесса: Совершенно верно.

Сергей Медведев: Это очень интересный вывод. Я думаю, здесь зачин нашей будущей передачи. Интересно, что мы начали наш разговор с Элвина Тоффлера… Действительно, разговор об этой фигуре, о его книгах подвигает вперед настолько, что мы выходим за горизонт Тоффлера. Мы говорим о том, о чем он не писал, хотя он, подобно Бжезинскому, очень многое предсказал в своих книгах. В любом случае, это хороший повод вспомнить этого человека, который во многом описал реальность, которую еще не видел, в которой мы сейчас живем, прожил долгую счастливую жизнь и, в том числе, дал заглавие нашей программы, за что мы ему очень благодарны.

http://www.svoboda.org/audio/27839239.html
Текст передачи публикуется в авторской редакции. А.Н.

http://www.ng.ru/ideas/2016-06-22/5_horizons.html

Александр Неклесса. Вселенная горизонтов. Приближение к неизвестному расширяет спектр представлений о будущем.