В последнее десятилетие усилиями западных историков советского периода в научный лексикон вошло понятие «советской субъективности». Анализируя такие «источники личного происхождения», как дневники и автобиографии, И. Хелльбек, И. Халфин и другие историки показали, как советская идеология являлась конституирующим фактором становления субъекта и его самосознания . Благодаря подобным работам становится понятно, насколько глубоко советский идеологический язык был воспринят широкими слоями населения. Схожим образом Олег Хархордин, применяя на российском материале идеи М. Фуко, описывает сложившиеся в СССР партийные и воспитательные практики как своего рода технологии производства субъекта. Однако если для 1920–1930-х гг. взаимопроникновение и даже гармоничное единство «субъективности» и «советскости» выглядит довольно убедительно, то в более позднее время картина усложняется