Другие журналы на сайте ИНТЕЛРОС

Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №3, 2009

Риск как имманентная черта формирования идентичности в условиях глобализирующегося общества

Статья подготовлена в рамках проекта 4711

 мероприятия 2 аналитической ведомственной

программы «Развитие научного потенциала высшей школы (2009 – 2010)».

 

       Большинство исследователей сходятся в том, что кризис, поразивший современное общество и его культуру, затронул все пласты человеческой жизни. Современный опыт подрывает веру индивида в долговечность вещей, которые могут служить некими вехами в его жизни, в ясно сформулированные ориентиры, четко определяющих жизненные цели, подрывает и такие институты, как нация и семья, которые в первую очередь воплощают в себе наличие преемственности и традиционности, что ведет к тому, что на смену «долгосрочной» ментальности приходит ментальность «краткосрочная», а значит жизнь современного человека все больше

насыщается неопределенностью. Эта неопределенность наших дней в свою очередь оборачивается могущественной индивидуализирующей силой, фрагментирующей жизнь (З.Бауман).

      О процессе индивидуализации, охватившем современное Западное общество, пишет и У.Бек. Он также подчеркивает освобождение человека от традиционных связей индустриального общества – класса, социальной группы, нации, семьи. В связи с этим формирующаяся модель современного мира в качестве центральной выдвигает проблему риска, с которым все чаще  сталкивается человек, лишенный традиционных ориентиров, что подрывает веру человека в возможность влиять на окружающий мир и , в свою очередь, проблематизирует его самоидентификацию [Cм.:1].

     В последние годы ученые, осуществляющие анализ современного состояния общества и роли традиции в нем, влияния последней на процесс идентичности все чаще обращаются к проблеме риска. В своей статье «Понятие риска» Н.Луман отмечает, что о риске сегодня говорят специалисты самых разных дисциплин. Культурантропологи, социальные антропологи и представители других социальных наук сходятся в том, что оценка риска и готовность принять риск – это проблема не только ментальная, но прежде всего - социальная.

      Луман считает, что древние культуры не нуждались в слове, обозначающим то, что сегодня мы понимаем под риском, хотя очевидно, что с незапамятных времен людям приходилось иметь дело с неуверенностью относительно будущего. Однако в тех условиях главным методом решения этой проблемы оставалась практика девинации. По его мнению, о риске стали говорить только в период длительного перехода от средневековья к ранней современности.

      Подробно анализируя дихотомическое соотношение слова «риск» с такими понятиями как «надежность» и «опасность», немецкий социолог формулирует следующее утверждение: свободного от риска поведения не существует; другими словами, во-первых, не существует абсолютной надежности, и, во-вторых,  если решение вообще принимается, то риска избежать нельзя. Чем больше знаешь, тем больше знаешь, чего не знаешь, и тем скорее формируется сознание риска. Неслучайно, что перспектива риска в обществе обозначивалась параллельно выделению науки. В определенном смысле можно утверждать, что отказ от риска, в особенности в современных условиях, означал бы отказ от рациональности [См.: 2]. С другой стороны, считает он, осознание риска связано с нашей неспособностью знать. Поэтому постоянное отсутствие времени, которое требуется для получения и обладания необходимой информацией, ставшее характерной чертой современности, подрывает нашу веру в рациональность.

     Тесную взаимосвязь между возрастающим в обществе ощущением риска и процессом приращения знания подчеркивают и другие исследователи. Э Гидденс, в частности, считает, что именно рост человеческого знания обусловливает то, что многое в современном обществе воспринимается как лишенное своей определенности. У.Бек формулирует эту идею более определенно: не незнание, но именно знание представляет в наше время источник опасности.

     В целом все исследователи сходятся в том, что ощущение грядущей опасности, так характерное для мироощущения современного человека, значительно усугубляется осознанием того, что полный объем рисков, с которыми сталкивается человечество, будет осмыслен только в далеком и неопределенном будущем.

 

      Обращаясь к анализу понятия «риска», Э.Гидденс также считает, что в традиционных культурах концепции риска не существовало. Данная концепция предполагает наличие общества, которое активно пытается порвать со своим собственным  прошлым, - а это является главной характеристикой индустриальной цивилизации нового и новейшего времени.

     Два аспекта риска – его негативная и позитивная сторона – проявились уже в Новое время. Риск можно рассматривать как динамичную мобилизующую силу в обществе, которое хочет самостоятельно определять свое будущее, а не оставлять его во власти религии, традиций или капризов природы. В условиях современного капитализма оценка будущих прибылей и убытков, а значит и риска, превращается в непрерывный процесс. Таким образом, развитие общества с эпохи Нового времени и до наших дней неизменно связано с осмыслением идеи риска. Однако, как подчеркивает Э.Гидденс,  сегодня риск приобретает новое, специфическое значение. Риск считался способом регулирования будущего, однако оказалось, что попытки общества поставить будущее под контроль обернулось против самого общества, заставляя его искать другие пути для того, чтобы справиться с неопределенностью. Риск глубоко внедрился в нашу повседневную жизнь. Глобализация же приводит к тому, что людям приходится иметь дело со множеством новых ситуаций, связанных с риском. Современность, отмечает он, порождает новые виды риска, параметры которого в принципе были неведомы в предыдущие эпохи. Эти параметры, включают риски, имеющие огромные последствия; риски, происходящие от глобализирующегося характера социальных систем современности.      В результате ослабление влияния традиций и обычаев в мировом масштабе приводит     к изменению основы самоидентификации. В более традиционных условиях  идентификация человека как личности поддерживалось за счет стабильности социального положения индивида. В наши же дни, когда традиции теряют свою силу, человек гораздо активнее, чем раньше, вынужден создавать и воссоздавать собственную идентичность. Современность – это посттрадиционный порядок, в котором вопрос «Как я буду жить?» требует ежедневного ответа, включая решения о том, как себя вести, что носить, что есть – и многие другие, понимаемые в рамках временнόго развертывания самоидентичности  [См.: 3 ]. Именно поэтому психотерапия во всех ее разновидностях пользуется все большей популярностью в Западном обществе. Оценивая  роль З.Фрейда, заложившего основы современного психоанализа, Гидденс отмечает, что тот считал, что разрабатывает научную методику лечения неврозов, в то время как  в сущности он создавал метод обновления идентичности на ранней стадии процесса детрадиционализации [См.: 4 ].

     Риск и традиция становятся двумя полюсами в рассмотрении многих современных процессов, происходящих в обществе. С одной стороны, нарушение традиции, отказ от нее – это всегда риск, кроме того, риск – это то, что разрушает традицию. С другой стороны, традиция предстает как нечто стабильное, как один из неизменных ориентиров в обществе, в котором все больше господствует риск, которое все больше насыщается неопределенностью.

     Взаимосвязь между риском и традицией становится предметом анализа многих современных авторов, ставящих перед собой сложную задачу предугадать черты нового грядущего общества. Возможность такого предсказания закономерно базируется ими на анализе тех черт, которые присущи современному обществу и современному человеку. Глобальный      экономический и финансовый кризис, ставший кризисом системным, еще более актуализировал попытки  комплексного осмысления перспектив общественного развития. Происходящие в мире изменения вновь продемонстрировали, что общество, в котором мы живем – это (по определению У.Бека) общество риска, причем риска постоянного и нарастающего. Характеризуя отличия между индустриальным обществом и обществом риска, У.Бек подчеркивает, что это различие не заключается и не совпадает с различением между «логикой» производства богатства и «логикой» производства и распределения рисков, а вытекает из того, что опрокидывается соотношение приоритетов.  Понятие общества риска, по его мнению, утверждает несравнимость распределения богатства и рисков, а также конкуренцию их «логик».   

      Возникновение рисков связывается немецким ученым с детрадиционализацией общественной и индивидуальной жизни. Именно там, подчеркивает он, где традиции и ценности пришли в упадок, и возникают риски. Поэтому вместе с обществом риска возникает общество детрадиционализированное и самокритичное  [См.: 5].     Эту же идею развивает Ф.Фуреди, в своей ставшей известной   на Западе книге «Культура страха. Принятие риска и мораль низких ожиданий».  Размышляя  о процессах  детрадиционализации, ставшими устойчивыми характеристиками современного общества,  он отмечает, что то пространство, которое высвобождается маргинализацией  традиционной  морали, одновременно  заполняется системой  ценностей и принципами поведения, которые ассоциируются с сознанием риска. Причина, по которой стала возможной смена традиционных ценностей элементами нового сознания риска, напрямую связана с атомизацией индивида и процессами отчуждения; при этом новая мораль риска перемещает груз ответственности за социальные проблемы в индивидуальную плоскость. Главное  же отличие между традиционной моралью и новой моралью, представляющей сознание риска, заключается в индивидуалистической  ориентации последней  [См.: 6].     Системные изменения, коснувшиеся и самого общества, и человека, но, главным образом, изменения взаимоотношений между индивидом и обществом, тенденция к социальной фрагментации выделяются современной теорией в качестве главных причин, породивших «сознание риска» и его глубокую укорененность во всех областях человеческой жизнедеятельности.

     Согласно данным Росстата на март 2009 года ,  две трети россиян расценивают свое будущее как полное опасности. Подобное мировосприятие становится неотъемлемой чертой сознания современного человека.  Западные исследователи создали новую формулу, выражающую состояние  человека нашего времени: ощущать риск – значит быть живым. Неуверенность, уязвимость, беспокойство, пессимизм, ощущение себя в качестве жертвы обстоятельств – вот те черты, которые преобладают в обществе.

     В прошлом люди, пострадавшие от частных случаев насилия, не идентифицировали себя в качестве жертвы. Не потому, что они не страдали…, но потому, что такое жизненное испытание не рассматривалось как определяющее идентичность. Сегодня, напротив, существует убеждение, что чувство восприятия себя в качестве жертвы оказывает на нас влияние на протяжении всей жизни – и это зачастую превращается в решающий элемент  идентичности. И поскольку слишком многое в жизни человека, в его отношениях является результатом внешних сил, не контролируемых самим человеком, жизненный опыт, сводимый к опыту жертвы, приобретает новое значение.  Испытываемое ощущение, что с нами что-то совершают, приводит к ситуации, когда мы начинаем постоянно ощущать чувство «выпадения». И именно это чувство, а не чувство контроля над своей жизнью начинает во многом определять настроение людей нашего времени.

     Идентификация себя в качестве жертвы неуправляемых процессов, уверенность в невозможности повлиять на эти процессы приобретает в современном обществе массовый характер. Возможность нарастания склонности человека к  идентификации себя в качестве жертвы, в качестве пассивного объекта манипулирования со стороны внешних сил – это неотъемлемый элемент того процесса, который способствовал утверждению в нашем обществе «сознания риска». [См.: Там же. – С.100-101].

     Жизненный опыт современного человека, процессы его идентификации в условиях обширных и всеохватывающих трансформационных процессов нашего времени испытывает влияние множества факторов. Происходит соединение того, что Э.Гидденс определил как «the out-thereness»  и  «the in-hereness»: речь идет о том, что в условиях глобализации  отчетливо проявляется связь между обширными системными трансформациями и трансформациями в наших наиболее локальных и приватных «мирах» повседневного опыта.

     Эта взаимосвязь  несомненно – один из решающих факторов, оказывающих влияние на процесс идентичности человека. Несмотря на то, что человеческие «феноменологические миры» существуют локально, для большинства людей они в то же время оказываются вовлеченными в глобальное. Это, конечно, не означает того, что все люди сегодня воспринимают мир как культурные космополиты…. Это, прежде всего, означает, что глобальное все больше начинает  вторгаться  в наше существование,  присутствовать  в жизни людей как  культурные рамки,  в пределах которых  все  мы,  хотя  и  в  разной  степени,  конструируем  свое  существование   [См.: 7].   

      Английский структуралист Р.Уильямс, иллюстрируя свою идею о влиянии глобализационных процессов на жизнь современного человека, приводит в качестве примера следующую любопытную зарисовку :

     «Жил однажды англичанин,  который  работал в Лондонском офисе американской  мультинациональной корпорации. Однажды  вечером он приехал с работы  домой в своей японской машине. Его жена, работающая в фирме, импортирующей немецкое кухонное оборудование, была  уже дома. Ее маленькая итальянская машина чаще бегала быстрее, чем его. После еды, включавшей новозеландскую баранину, калифорнийскую морковь, мексиканский мед, французский сыр и испанское вино, они расположились перед телевизором, произведенным в Финляндии. Программа была посвящена ретроспективному показу эпизодов войны за захват Фолклендских островов. Завершив ее просмотр, они ощутили прилив горячего патриотизма и особую гордость – ощущение себя британцами»  [См.: 8].  

     Бесспорно то, что в современных условиях процесс самоидентификации становится все более комплексным,  и происходящие в мире глобализационные изменения  оказывают далеко неоднозначное влияние на эти процессы. Множественность источников идентичности,  неразрывно связанная с  децентрированием социального субъекта в современных условиях, по мнению профессора глобальной социологии Университета штата Иллинойс Яна Питерса укоренены в способности человека извлекать определенную выгоду для себя из возможности одновременного выбора из нескольких организационных источников формирования идентичности.  И в этом смысле глобализация устанавливает рамки для расширения и все большего разнообразия источников идентичности.

     Одним из центральных подходов к анализу изменяющихся процессов идентификации в условиях глобализационных процессов -  это подход, концентрирующий свое внимания на том, как меняется у современного человека ощущение непрерывности существования во времени и в пространстве, ощущение, являющееся одним из базовых элементов конструирования идентичности. Дело в том, что именно такое ощущение способно гарантировать человеку чувство определенной устойчивости, стабильности. Как отмечает З.Бауман, идентичность – это имя, данное поиску избавления от неопределенности. Однако обнаруживается, что фиксированная идентичность в наше время становится эфемерной. Избежание такой фиксированности идентичности, в частности, легло в основу постмодернистской  жизненной стратегии. В результате происходит фрагментация времени  на эпизоды,  каждый, отрезанный  от прошлого и от будущего, каждый – замкнутый и самодостаточный.  Время,  по определению Баумана, - больше не река, но – скопление прудов и луж [См.: 9]. 

     Индивидуализация как неотъемлемая черта современного общества оказывает всестороннее влияние на процессы, происходящие в условиях глобализации, причем, по характеристике У.Бека, происходит это надкультурно и наднационально. Формы восприятия становятся частными и одновременно – помысленные на оси времени – внеисторическими.  Дети  сегодня уже не знают истории жизни своих родителей, а тем более – бабушек и дедушек. Говоря другими словами, временные горизонты жизневосприятия все более сужаются, пока история ( в экстремальном случае) не сжимается до (вечного) Сегодня, когда все вращается вокруг собственного «я», собственной жизни. [См.:10].

     Процесс, происходящий одновременно с фрагментацией времени, это – «расщепление» пространства.  Профессор Лондонской школы экономики Э.Смит для анализа этого процесса использует понятие «детерриториализации» (как известно данный термин применялся Ж.Делезом и Ф.Гваттари для характеристики социокультурной ситуации в условиях постмодерна). «Детерриториализация» характеризуется Э.Смитом  как «потеря естественного отношения культуры к географическим или социальным территориям». Разъясняя смысл этого термина, он рассматривает территорию как взаимное пересечение «антропологических мест» и «безместья» (non-places). «Антропологические места» характеризуются им как те места, которые обеспечивают культурную идентичность и память, привязывая его обитателей к истории этого места через ежедневные повторения «органичных» социальных взаимодействий. Здесь обеспечивается  связь между прошлым и настоящим, старым и новым, … связь между местом, памятью и идентичностью. Со ссылкой на французского антрополога Марка Ауже, он делает следующее различение: если «антропологическое место» может быть определено как характеризующееся наличием связей, историей, идентичностью, то пространство, которое не может быть определено как характеризующееся наличием связей, истории, идентичности, можно назвать «безместьем» (non-places).  Последнее определяется Смитом как новый, специфически культурно-пространственный феномен, придающий уникальные черты культурному ландшафту. «Безместья» - - это, по его характеристике, - унылые места развертывания современности: места одиночества (даже в присутствии других),  молчаливости, анонимности, отчуждения, временности.  В современных обществах «антропологические места» и «безместья» (non-places) переплетаются.

     Характеризуя стадию «детерриториализации» , Э.А.Орлова подчеркивает, что данное состояние обусловлено множественностью и динамизмом событий современной жизни, уровень которых таков, что не может контролироваться существующими сейчас культурными кодами: как итог -  социокультурное пространство фрагментируется.  В результате значительная часть людей вынужденно оказывается не в состоянии определить свое место в разрушающемся пространстве ранее существовавшего культурного порядка. В условиях детерриториализации происходит маргинилизация целых социокультурных групп, теряющих свое место по отношению к существующей иерархии социальных институтов.  Отсюда – возникновение определенной идеологии, оправдывающей ценностный релятивизм, фрагментированность мира и личности, «маргинальность», децентрированность существования людей в обществе и культуре, незакрепленность переживаний и представлений человека [См.: 11].

     Главной определяющей характеристикой детерриториализации становится ослабление или распад связи между повседневной культурой и территориальным расположением. Это ощущается человеком не просто в качестве культурных потерь или отчуждения, но – как комплексное и неопределенное сочетание близости и в то же время отличия, расширения культурных рамок и растущего ощущения уязвимости, доступа к миру «где-то там» (“out-there”), который одновременно сопровождается проникновением в наш внутренний мир как новых возможностей, так и новых рисков [См.: 12].   

     Культура, доминирующим элементом которой является система ценностей, предстает одним из определяющих факторов, влияющих на процесс формирования идентичности. Большинство исследователей подчеркивают, что существующие в обществе ценности оказывают непосредственное воздействие на то, как в обществе оценивается идея риска, а также на то, каким образом она влияет на представления людей об их будущем. Разрушение системы традиционных норм и ценностей в российском обществе, углубляя ощущение фрагментированности индивидуальной и общественной жизни, приводит к широкому распространению чувства пессимизма, «морали низких ожиданий» ( Ф.Фуреди), и – как следствие – возрастанию ощущения риска.

    Отечественный философ А.Дугин в одной из своих бесед на радио сослался на немецкого философа М.Хайдеггера, писавшего о том, что само человеческое бытие в его внутреннем, духовном измерении представляет собой риск, причем не обычный риск, а «рискованный риск» (« бытие без укрытия в максимально рискованном риске») . Философ определяет это как сущность человеческого существования. Ведь в отличие от других существ человек не является определенным, самотождественным. Это существо, всегда стоящее под знаком вопроса, он все время – « на грани». Его идентичность не является завершенной; она – вариабельна. И в этом отношении само существование человека всегда есть колоссальный риск. При этом чем тоньше человеческая и культурная организации, тем в более высоких и утонченных, сублимированных формах эта рискованность проживается и осуществляется. [См.: 13].

     Рассматривая риск как явление, динамично функционирующее в современном обществе в качестве одной из черт формирования идентичности, следует отметить некоторую переориентацию в исследовании данного феномена: от его  измерения как черты индивидуального сознания до измерения социального. Проблема риска как имманентной черты идентичности во многом отражает глубокую противоречивость процесса самоопределения человека, всегда остающегося незавершенным. Поэтому разработка антропологических, онтологических, аксиологических аспектов данной проблемы представляется нам сегодня чрезвычайно актуальной.

 

Литература.

  1. См.: Бек У. Что такое глобализация? – М., Прогресс – Традиция, - 2001.- С.135.
  2. Cм.: Луман Н. «Понятие риcка» // Thesis, 1994,  вып.5, с.2-21.
  3. См.: A.Giddens. Modernity and Self-Identity. Self and Society in the Late Modern Age. Polity Press, Cambridge, 1994.- P.5 –20.

      4.  См.:Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь.-М., «Весь мир», - 2004. -  С.39 -64.

5.  Cм.: У.Бек. Общество риска. На пути к другому модерну. – М.: Прогресс-Традиция, 2000. – С.234-235, 271.

6. См.: Frank Furedi. Culture of Fear. Risk-taking  and the Morality of  Low Expectations. Cassell. - London-New York. -  1998. – P. 150-162.

      7. См.: J.Tomlison. Globalization and Culture. - Cambridge, Polity Press, 1999. – P.30.      8. См.: R.Williams. Towards 2000. London: Chatto and Windees. – 1993. – P.177.      9. См.: Z.Bauman. From Pilgrim to Tourist – or a Short History of Identity // Questions   of Cultural Identity. Edited by S.Hall and P.de Gay. Sage Publications. Thousands Oaks. London. New Delhi. – 1996. – P. 29.

     10. См.: Бек У. Общество риска, На пути к другому модерну. – М.: Прогресс-Традиция. – 2000. – С.198.

      11. См.: Орлова Э.А. Культурная (социальная) антропология. – М.: Академический проект, 2004. – С.403-404.

 12. См.: J.Tomlison. Globalization and Culture. – Cambridge. – Polity Press, 1999. – P. 107-128.

    13. http: // arctogia.com

Архив журнала
№4, 2020№1, 2021кр№2, 2021кр№3, 2021кре№4, 2021№3, 2020№2, 2020№1, 2020№4, 2019№3, 2019№2, 2019№1. 2019№4, 2018№3, 2018№2, 2018№1, 2018№4, 2017№2, 2017№3, 2017№1, 2017№4, 2016№3, 2016№2, 2016№1, 2016№4, 2015№2, 2015№3, 2015№4, 2014№1, 2015№2, 2014№3, 2014№1, 2014№4, 2013№3, 2013№2, 2013№1, 2013№4, 2012№3, 2012№2, 2012№1, 2012№4, 2011№3, 2011№2, 2011№1, 2011№4, 2010№3, 2010№2, 2010№1, 2010№4, 2009№3, 2009№2, 2009№1, 2009№4, 2008№3, 2008№2, 2008№1, 2008№4, 2007№3, 2007№2, 2007№1, 2007
Поддержите нас
Журналы клуба