Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №3, 2007
Проблема определения терроризма являлась предметом научных дискуссий на протяжении нескольких десятилетий XX века и остается объектом столь же пристального внимания в начале XXI века. Периодически готовятся к изданию обобщения по проблеме концептуализации терроризма. К таковым относятся научные публикации Кристофера Гринвуда ( Greenwood Ch .), Крзистофа Скубижевского ( Skubiszewski K .), Боаза Ганора ( Ganor B .) и других.
Алекс Шмид ( Schmid A .), оценивая многочисленные определения терроризма и связь терроризма с другими формами политического насилия, уже в начале 80-х годов XX века указывает на не менее чем 109 определений. Определение терроризма, данное А. Шмидом в исследовании этого периода, отличается, во-первых, акцентом на рассмотрении терроризма как метода насилия: «Терроризм представляет собой метод вооруженной борьбы, в которой случайные жертвы ( Victims ), имеющие символическое смысловое значение, выступают основой для выбора их в качестве жертвы. Через повторяющиеся акты насилия, или реальность угрозы насилия остальные члены группы или класса приводятся в состояние постоянного страха (террора). Данная группа или класс, ощущение безопасности членов которых целенаправленно разрушается, и являются целями террора ( Targets of Terror ).
Виктимизация ( Victimization ) цели насилия считается выходящей за пределы нормального восприятия. В той же мере экстраординарны время (мирное время), место (не являющееся местом военных действий) виктимизации, а также пренебрежение правилами вооруженных действий, принятых в рамках традиционных войн.
Нарушение норм способствует формированию, помимо целей террора, определенной аудитории, сектора которой в свою очередь могут выступать в качестве объекта манипуляции. Целью этого непрямого метода борьбы является в равной мере либо иммобилизация целей террора с тем, чтобы обеспечить их дезориентацию, либо мобилизация вторичных целей террора (например, правительства), или мобилизация таких целей, как общественное мнение для изменения их позиций или действий на удовлетворяющие краткосрочные или долговременные интересы агентов террора».
Во-вторых, в определении А. Шмида также очевиден еще один аспект, рассматриваемый в качестве концептуального приоритета – определение целей террора ( Targets of Terror ). Данное обстоятельство следует особо подчеркнуть, так как именно данный момент стал основой как для последующих критических оценок в отношении такого подхода, так и для формирования особой концептуальной традиции в теоретических исследованиях терроризма.
Данный акцент был усилен в исследованиях А. Шмида конца 80-х годов XX века, в которых им дана, по сути, классификация целей террора: терроризм представляет собой метод устрашения посредством повторения актов насилия, применяемый индивидуальными, групповыми или государственными акторами в политических или криминальных целях таким образом, что прямые цели насилия не являются главными целями террора.
Непосредственные человеческие жертвы насилия избираются, как правило, случайно и выступают как возможные цели ( Targets of Opportunity ), либо селективно и являются репрезентативными или символическими целями ( Representative or Symbolic Targets ) из всей совокупности целей, которую составляет население так, что жертвы насилия служат передатчиком информации. Основанные на угрозе применения или на применении насилия коммуникативные процессы между террористами (или террористическими организациями, их жертвами и основными целями террора) применяются с целью манипулирования главными целями, которыми являются: аудитория или аудитории, обращаемые в цели, которым предъявляются какие-либо требования ( Targets of Demands ); цели террора ( Targets of Terror ); цели, чье внимание хотят привлечь исполнители террористических актов.
Заслуживающим внимания представляется уточнение Ноэль Куэнивет ( Quenivet N .), что целями международного терроризма являются государства, символизирующие западные ценности благосостояния, демократии, свободы рынка.
Характерным для конца XX - начала XXI века стал взгляд на терроризм как явление, имеющее интернациональный характер и интернациональную природу. Придерживаясь данной точки зрения, Питер Крикен ( Krieken P .) относит к наиболее обоснованным и конструктивным определениям определение терроризма, содержащиеся в Резолюции 51/210 Генеральной Ассамблеи ООН, принятой в 1996 году в целях снижения рисков международного терроризма, согласно которой последний рассматривается как преступные действия, направленные на провоцирование в обществе, у группы людей (или отдельных лиц) состояния террора в политических целях. Соответствующие действия, при каких бы обстоятельствах они ни совершались, отнесены к категории не имеющих оправдания, какими бы соображениями, будь то политического, философского, идеологического, расового, этнического, религиозного или иного характера, не пытались их оправдать.
Брюс Хоффман ( Hoffman B .), директор Центра исследования терроризма и политического насилия колумбийского Университета ( Director of the Center for the Study of Terrorism and Political Violence , Columbia University , USA ), выделяет несколько основных трендов в эволюции международного терроризма. В основе его классификации – мотивация совершения террористических действий. Б. Хоффман проводит в соответствии с данным критерием различие между политическим (или этнонациональным) и религиозным терроризмом.
Международный терроризм в форме религиозного терроризма Б. Хоффман квалифицирует как наиболее опасный тренд в эволюции международного терроризма. В условиях распространения оружия массового уничтожения религиозный терроризм, по его мнению, представляет большую угрозу, чем политический терроризм. Традиционно целью политического терроризма, подчеркивает Б. Хоффман, было не столько насилие, сколько привлечение внимания средств массовой информации к тем или иным вопросам для формирования общественного мнения в пользу проведения тех или иных преобразований.
Современный терроризм – большей частью религиозный, отличается от традиционного политического тем, что для него первично именно насилие, которое возводится в ранг сакраментального акта или священного долга, совершаемого в соответствии с какими-либо религиозными требованиями или императивами. Б. Хоффман, в этой связи указывает, что фундаментализм любой религиозной направленности потенциально граничит с экстремизмом и терроризмом.
При том, что наблюдения Б. Хоффмана в значительной степени соответствуют действительности, в его характеристике современного международного терроризма прежде всего как религиозного, отсутствует важная отличительная черта – политическая составляющая. В этом смысле более полной представляется концептуальная модель современного международного терроризма, или нового терроризма ( New Terror ), разработанная Дэвидом Мартином Джонсом ( Jones D . M .) и Майком Смитом ( Smith M .).
Модель Джонса-Смита основана на понимании международного терроризма как ассиметричной угрозы ( Asymmetric Treat Model = AT - M ) безопасности в условиях глобализации. Идея о распространении глобальных сетей как основной предпосылке усиления рисков асимметричных методов решения конфликтов обосновывается целым рядом исследователей, в числе которых Томас Фридман ( Freedman T .), Уайн Боуэн ( Bowen W .), Кевин О'Брайен ( O ' Brien K .), Джозеф Нузбаум ( Nusbaum J .) и другие.
Оценивая эволюцию современного международного терроризма, Д. Джонс и М. Смит выделяют в нем следующие новые характеристики:
- значительный рост террористических атак, направленных на гражданское население;
- повышенная степень экстремизма, когда террористические группы не проводят различий между ограниченными формами насилия и запрещенными формами;
- смена приоритетов: отход от предпочтения международного освещения актов терроризма в пользу ориентации на массовость человеческих потерь;
- летальность как отличительная черта террористических атак;
- религиозность, либо этничность как качественные характеристики мотивации, пришедшие на смену абстрактным идеологическим мотивам;
- увеличение в условиях экономической интеграции миграционных потоков и расширение транснациональных криминогенных сетей, связанных с незаконным оборотом наркотиков и контрабандой оружия, что в совокупности способствует формированию сетей международного терроризма как асимметричной угрозы безопасности в мире.
Согласно глобалистской концептуальной модели асимметричности угрозы международного терроризма Джонса-Смита ( AT - M ) асимметричные риски терроризма являются отражением двух специфических явлений, характерных для процесса глобализации последнего десятилетия XX века – начала XXI века. Во-первых, это – пролиферация в постсоциалистических и развивающихся странах конфликтов невысокой интенсивности ( Law - Intensity Conflicts ). Во-вторых, возникновение, как своего рода реакции на угрозы, связанные с глобализацией рыночных отношений, политических стратегий, направленных на продвижение идентичности ( Identity Politics ), чаще всего этнической или религиозной.
Факторами, определяющими распространение в эпоху глобализации ограниченных конфликтов низкой интенсивности, согласно модели Джонса-Смита, выступают, с одной стороны, процессы, связанные с изменением структуры системы международных отношений, и с другой стороны, процесс трансформации в структуре идентичности. Оба процесса, в интерпретации Д. Джонса и М. Смита, взаимодополняют друг друга.
Изменение системы международных отношений, связанное с усилением политического влияния США на мировой арене, одновременно характеризовалось укреплением противоположной данному тренду транснациональной ориентации. По мнению Д. Джонса и М. Смита, в международных отношениях государств и негосударственных акторов мировой политики все большую роль стали играть цивилизационные приоритеты, прежде всего этнического и религиозного характера. Логика исследователей такова, что на смену биполярному миру, характеризовавшемуся идеологическим противостоянием двух сверхдержав, пришло не однополярное мироустройство, как это принято считать, а сформировалась новая биполярность, отличающаяся конфронтацией между глобализмом США и парокиализмом религиозно этнической идентичности значительной части современного мира.
Д. Джонс и М. Смит исходят из идеи о том, что распространение ограниченных конфликтов невысокой интенсивности является отражением диалектического противоборства двух тенденций. В то же время, характер таких конфликтов, указывает на то, что соответствующий конфликтный потенциал локализован. Тем не менее, отмечают исследователи, диалектика двух названных тенденций такова, что процесс пролиферации конфликтов невысокой интенсивности сопряжен с действием разнообразных транснациональных взаимосвязей и процессов.
Последствия же глобализации таковы, что их характер отличается высокой нестабильностью и противоречивостью. Глобализация сопровождается одновременно: и интеграцией и фрагментацией, и гомогенизацией и диверсификацией. Это означает, что сохранение и поддержание существующей конфронтации и конфликтов на том же уровне – очень трудная и сложная задача.
Возрастание роли конфликтов невысокой интенсивности, в том числе, международного терроризма как одной из форм таких конфликтов, исследователи также связывают с возрастанием в структуре идентичности роли этнической и религиозной компонент, снижением роли политической и соответствующей ей идеологической составляющих. Политические стратегии, направленные на укрепление этнической и религиозной идентичностей, считают Д. Джонс и М. Смит, создают асимметричные угрозы, так как такого рода стратегии предполагают противоборство одновременно на локальном, региональном и глобальном уровнях.
Вполне обоснованным представляется уточнение Джонса-Смита о том, что глобализация не является детерминирующим фактором современных форм конфликтов низкого уровня интенсивности. Исследователи выдвигают положение, согласно которому глобализация лишь усилила, интенсифицировала сложившиеся паттерны экстремистского политического насилия, придав им не столько идеологический, сколько религиозно-этнический характер.
Концептуальная модель Джонса-Смита затрагивает важные и значимые грани проблемы международного терроризма, связанные с влиянием глобализации, изменениями в системе международных отношений в период после окончания холодной войны, усилением роли идентичности и ее влияния на современные политические стратегии современных государств и негосударственных акторов мировой политики.
Вместе с тем, в совокупности факторов возрастания угрозы международного терроризма, включенных в указанную концептуальную модель, не раскрыты эффекты конкретных экономических, политических, социальных и иных процессов современного развития, которые имеют специфическое преломление на региональном, национальном, локальном и иных уровнях. Модель Джонса-Смита, разработанная на основе соединения ряда положений неореалистического, конструктивистского подходов в рамках и на базе глобалистского понимания проблемы, при всей инновационности предлагаемых концептуальных решений, не является в достаточной мере полной и предполагает необходимость проведения дополнительных операций по моделированию рисков международного терроризма.
Указанные недостатки возможно преодолеть, на наш взгляд, за счет включения концептуальных компонентов теорий, разрабатываемых в рамках регионализма. В этом отношении интерес представляет концептуальная модель У. Бруггемана ( Bruggeman W .), разработанная с целью проведения политического анализа рисков международного терроризма в Европе.
Отличительной особенностью концептуальной модели У. Бруггемана является выдвижение в качестве исходного положения идеи о сращивании международного терроризма с международной организованной преступностью на глобальном уровне.
Вторым исходным положением является идея о многообразии факторов, определяющих процесс сращивания организованной преступности и терроризма. К таковым отнесены: 1) экономические тренды, связанные с глобализацией; 2) социальные изменения; 3) политические процессы; 4) развитие новых технологий; 5) культурно-психологические факторы.
Оценивая истоки терроризма в Европе, У. Бруггеман указывает, что экономическая интеграция и глобализация финансовых рынков, формирование европейского общего рынка открывают новые возможности для организованных криминальных групп, которые расширяют активность в сфере контрабанды различного типа. Экономическая глобализация и либерализация системы регулирования товарооборота, движения финансовых потоков, услуг и миграции затрудняют, в целом, эффективное выявление, контроль и противодействие международной организованной преступности и терроризму.
Социальные изменения рассматриваются в модели У. Бруггемана как еще один важный общий фактор расширения возможностей преступной и террористической активности. Рост социальной мобильности и урбанизации обеспечивают высокий уровень социальной анонимности совершения преступных деяний, с одной стороны. С другой стороны, высокая мобильность и создание условий для расширения социальных контактов и связей между организованными криминальными группами способствует расширению социальной базы терроризма и формированию транснациональных криминальных и террористических сетей.
В качестве значимого фактора рассматривается также развитие новых технологий (телекоммуникации, транспорт, создание киберпространства и другие), которые также способствуют созданию условий для расширения коммуникации и финансовых трансакций, необходимых для транснациональных организованной преступности и террористических сетей.
Показательно, что регионалистская модель У. Бруггемана синтезирует не только глобалистские концептуальные решения относительно определения основных эффектов процессов глобализации как факторов расширения масштаба насилия и усиления рисков международного терроризма, но интегрирует также целый ряд концептов психологического и культурологического подходов к политическому анализу проблемы.
Обосновывая положение о новом типе терроризма как характеризующемся беспрецедентной эскалацией насилия, новым масштабом насилия и новым уровнем угроз в отношении гражданского населения, выражающихся в форме «терроризма катастроф», У. Бруггеман стремится выявить причины обращения террористов к методам насилия.
Согласно У. Бруггеману, терроризму присущи общие психологические факторы, к которым он относит чувства ущемленности ( Vulnerability ) и фрустрации ( Frustration ).
Чувство ущемленности у террористов выражается в убежденности в том, что они являются представителями народа, подвергаемого несправедливой эксплуатации со стороны власть имущих. У. Бруггеман видит высокую вероятность того, что террористы могут испытывать эмоциональный подъем, создавая собственный имидж наиболее сильных представителей угнетенного народа, являющихся его защитниками. Самоопределение себя как защитников тех, кто более беспомощен, дает террористам чувство психологической компенсации, позволяющее преодолевать внутреннее глубинное чувство собственной ущербности.
Фрустрация и нетерпимость, испытываемые большинством членов террористических организаций, могут быть результатом, предполагает У. Бруггеман, с одной стороны, пережитого опыта эксплуатации и собственного бессилия, порождающих нетолерантность. С другой стороны, фрустрация может быть следствием крушения надежд, связанного с отсутствием личного успеха и неспособности оперировать экономическими и политическими механизмами данного общества для достижения уровня успеха, который имеют другие члены социума.
Независимо от того, чем вызвана фрустрация (внешними или внутренними причинами), возникающее в связи с нею чувство гнева может стать причиной насилия, поскольку распространенной реакцией в состоянии фрустрации является возложение ответственности за собственную несостоятельность в достижении успеха на избранную для этой цели группу, ориентация на насилие в отношении этой группы и идентификация себя как объекта эксплуатации и несправедливости.
Концепт насилия ( Violence ) в модели У. Бруггемана имеет еще один аспект. Это – аспект неизбежной эскалации насилия. В этой связи У. Бруггеман пишет: «В случае, когда паттерн психологической защиты оказался запущенным в действие, именно насилие дает наиболее значимый выход подавляемому до этого гневу. Эмоциональная компенсация, испытываемая благодаря освобождению психологической энергии через акт насилия легко может привести к одержимости насилием ( Obsession with Violence ). Кроме того, тщательность в планировании террористического насилия необходима для предотвращения возможности задержания и наказания. …Одержимость планированием актов насилия может в дальнейшем послужить импульсом для насильственных политических актов».
Важной составляющей психологического блока модели политического анализа международного терроризма У. Бруггемана является типология целей террористических организаций, использующих насилие для достижения политического влияния и контроля. У. Бруггеман выделяет пять основных целей террора:
- привлечение внимания общества и средств массовой информации ( Attention );
- информирование о существовании террористической группы и содержании ее курса ( Acknowledgement );
- общественное признание группы как представителя данного курса ( Recognition );
- укрепление авторитета как легитимной формы политического влияния ( Authority );
- реализация функций управления как формы внутригруппового и политического контроля ( Governance ).
Культурологические концепты модели У. Бруггемана составляют основу классификации террористических групп. Исходной посылкой в данном случае является положение, согласно которому существенные различия, отличающие террористические группы, определяются особенностями культуры, личного и коллективного опыта их членов. В классификации У. Бруггемана выделены три основных категории групп:
- политические (светские) террористические группы;
- этнические террористические группы;
- религиозные террористические группы.
Заслуживающим особого внимания представляется вывод У. Бруггемана о сложности и многообразии факторов, определяющих эволюцию международного терроризма и террористических групп. Не смотря на значимость влияния психологических факторов террористического поведения, влияние других факторов (культурных, экономических, политических, социальных и иных) способно вызывать существенные изменения в ориентациях, ценностях, видах деятельности и психологической ориентации террористических групп, считает У. Бруггеман: «Жизненный цикл большинства террористических организаций составляет менее года, и, учитывая тот факт, что психологическое развитие – длительный процесс, с большой долей вероятности можно полагать, что психология террористических организаций внутренне нестабильна и подвержена изменениям, происходящим под давлением внешних факторов. С одной стороны, это делает затруднительным разработку интегративной теории психологии терроризма. С другой стороны, это означает, что террористические организации подвержены психологическому давлению извне».
Содержательными и представляющими важное значение для политического анализа международного терроризма представляются также следующие выводы У. Бруггемана:
Во-первых, вывод о том, что не смотря на значимость психологических процессов и характеристик, детерминирующим фактором, оказывающим влияние на членов террористической организации, является культурно-исторический: специфическое содержание политической или религиозной философии; декларируемые цели; масштаб и определение целей террора; выбор методов насилия в отношении целей террора; концепции и положения, защищаемые террористами.
Во-вторых, вывод о роли государственной политики и иных внешних воздействий как способных повлиять на изменение психологии террористических групп и усложнить их функционирование.
В-третьих, положение об эффективности горизонтальных связей в осуществлении политики международного сотрудничества в борьбе с терроризмом и ограниченности систем противодействия терроризму, создаваемых на основе вертикальных принципов управления.
Определение международного терроризма имеет важное теоретическое и практическое значение. Особое место в концептуализации международного терроризма занимают такие аспекты, как цели террора (А. Шмид), мотивация совершения террористических актов (Б. Хоффман), политическая или религиозная направленность (Б. Хоффман, Д. Джонс, М. Смит), насилие и другие.
Общим моментом современных классификаций международного терроризма является дифференциация политического и религиозного международного терроризма. Международный терроризм в форме религиозного относится аналитиками к наиболее опасным трендам в эволюции международного терроризма. Отличительными чертами современного религиозного международного терроризма определяются, во-первых, его ориентированность на насилие как приоритет по отношению к традиционному для политического терроризма ориентиру на формирование общественного мнения и привлечение внимания СМИ, во-вторых, отнесение насилия к категории сакраментального акта и священного долга, совершаемых в соответствии с какими-либо религиозными требованиями или императивами, в-третьих, присутствие радикальной политической составляющей, в-четвертых, связь с экстремизмом.
Концептуальные модели международного терроризма, разрабатываемые в рамках глобалистских теорий безопасности международных отношений основаны на понимании его как асимметричной угрозы. Соответствующая концептуальная модель Джонса-Смита содержит характеристики асимметричных рисков, отличающих новый международный терроризм ( New Terror ) от традиционных типов терроризма; определение факторов распространения в условиях глобализации ограниченных конфликтов низкой интенсивности и международного терроризма как одной из форм конфликтов данного типа. Соединение на основе глобалистского подхода ряда положений неореалистических (идея изменения баланса сил после окончания холодной войны) и конструктивистских (положение о роли идентичности и ее влияния на позиции и стратегии акторов мировой политики, включая международные террористические организации) теорий позволяет учитывать важные и значимые грани проблемы международного терроризма при моделировании стратегий снижения соответствующих рисков.
Регионалистская концептуальная модель У. Бруггемана относится к типу моделирования, в рамках которого синтезируются не только глобалистские и регионалистические концептуальные решения относительно понимания последствий глобализации и их преломлени z в контексте регионалистской специфики (на примере европейского региона), но и ряд концептов психологических и культурологических теорий. Имеющими важное значение для политического анализа международного терроризма представляются положения У. Бруггемана о культурно-исторических факторах как детерминирующих; об эффективности стратегий, предусматривающих оказание психологического давления на террористические группы; положени t о предпочтительности стратегий противодействия международному терроризму, учитывающих сетевые тренды эволюции терроризма и разрабатываемых в рамках политики международного сотрудничества, основанной на развитии горизонтальных связей негосударственных акторов, государств и регионов мира.
Greenwood Ch. Terrorism and Humanitarian Law – The Debate Over Additional Protocol // Israel Yearbook on Human Rights. 1989. Vol. 19. P. 187–207; Skubiszewski K. Definition of Terrorism // Israel Yearbook on Human Rights. 1989. Vol. 19. P. 39–53; Ganor B. No Prohibition Without Definition // International Policy Institute for Counter-Terrorism. 2001. October 7 // < http://www.ict.org.il/ Quenivet N. The United States vs The International Community: Are Their Two Approaches Towards the Eradiction of Terrorism Compatible? // Perceptions. 2002-2003.
Schmid A. Political Terrorism: A Research Guide to Concepts, Theories, Data Bases and Literature. 1983.
Terrorism and the International Legal Order / Peter J. Krieken. Hague: TMC Asser Press, 2005. P. 14.
Quenivet N. The United States vs the International Community. Are Their Two Approaches Towards the Eradiction of Terrorism Compatible? // Perspectives. 2002-2003. P. 204.
Terrorism and the International Legal Order / Peter J. Krieken. Hague: TMC Asser Press, 2005. P. 18–19.
Hoffman B. Inside Terrorism. N.Y.: Columbia University Press, 1999.
Jones M., Smith M. Contemporary Political Violence – New Terror in the Global Village // Globalization and the New Terror: Asia Pacific Dimension / David Martin Jones Ed. Cheltenham, UK ; Northampton , MA . USA : Edward Elgar, P. 1–25.
Freedman T. The Lexus and the Olive Tree. London : Harper-Collins. 1999; Bowen W. The Dimension of Asymmetric War // The Changing Face of Military Power / Andrew Dorman, Mike Smith and Matthew Uttley Eds. London: Palgrave, 2003; O'Brien K., Nusbaum J. Intelligence Gathering on Asymmetric Threats – Part One // Jane's Intelligence Review. 2000. 12-10 October.
Jones D., Smith M. Contemporary Political Violence – New Terror in the Global Village // Globalization and the New Terror: Asia Pacific Dimension / David Martin Jones Ed. Cheltenham, UK ; Northampton , MA . USA : Edward Elgar, P. 1–2.
Bruggeman W. Countering Threat of Terrorism in the EU in a Broader Organized Crime Perspective // Legal Instruments in the Fight Against International Terrorism: A Transatlantic Dialogue / C. Fijnaut, J. Wouters, and F. Naert Eds. Leiden ; Boston : Martinus Nijhoff Publishers, 2004. P. 153–169.
