В дискуссии о месте и условиях возникновения библейского монотеизма можно выделить две «географических» позиции: условно обозначив их как «вавилонскую» и «егитпетскую». Согласно «вавилонской»  позиции, монотеизм древних евреев  «в его классической библейской форме начинает преобладать  с периода, последовавшего за воз­вращением из вавилонского пленения ( здесь и далее курсив мой – С.В.)  и строительством второго храма»[1].  Причины этого, видят во влиянии зороастризма на библейский иудаизм  в период  вавилонского пленения. Эта точки зрения имеет место, как в отечественной, так и в зарубежной науке: показательной  в этом плане является работа Мери Бойс «Зороастрийцы: верования и обычаи».

 Согласно второй позиции у древнееврейского монотеизма преимущественно египетское происхождение.  Работа Зигмунда Фрейда «Этот человек Моисей» относится ко второй, «егиептской» точке зрения, относительно места и условий  формирования библейского монотеизма,   и заслуживает не меньшего внимания, чем работы Мери Бойс.

Фрейд обратился к этому сюжету в конце своей жизни, за полгода до смерти, будучи уже смертельно больным человеком. Это обстоятельство обуславливает хаотическую структуру работы: три эссе и два предисловия, но главную мысль – Моисей как основоположник монотеистической версии иудаизма – Фрейд  все  же успел прописать. Работа Зигмунда Фрейда «Этот человек Моисей»[2]дает нам основание говорить, что социальное признание   одной и той же фигуры может осуществляться в двух совершенно разных модусах. Сам Фрейд не делал акцента на этом, но его работа очень показательна как иллюстрация выше сформулированного положения. Укажем схематично основные положения этой работы.

Свое исследование о пророке Моисее  Зигмунд Фрейд  строит на трех тезисах, являющимися для самого Фрейда очевидными фактами: 1) религиозная реформа фараона Эхнатона как акция  по введению культа единого и единственного бога Атона, 2) имя  пророка Моисея – имя египетского происхождения,  3) культ Ягве[3]оформился в период после объединения древнееврейских племен в оазисе Кадеш-Барнеа, расположенном на северо-востоке Синайской пустыни.

Причем,  как  указывает, Фрейд  между  ев­рейской традицией, стремившейся сократить промежуток между Исходом и принятием новой религии в Кадеше, и его собственной позицией по вопросу Исхода существенные различия. Фрейд относит Исход из Египта к 1350 г. до н.э., т.е  к  концу эпохи фараона Эхнатона (С.338), в то время как  научная традиция указывает на более поздний период, определяя исход эпохой Рамсеса (XIII в. до н.э. ).

Далее Фрейд опирается на работы Эрнста Селлина, который следуя «южной» гипотезе выводит монотеизм евреев из учения  Моисея, и видит в отказе евреев от учения Моисея  ситуацию сходную с отказом от навязанной египтянам религии Атона. Но, указывает Фрейд, все дело в том, что учение Моисея не было полностью отринуто, а существовало в латентном виде, ибо по ходу времени монотеистическая практика  почитания единого и единственного Бога, гомологичного богу Атону все-таки возобладала среди древних евреев, причем, что принципиально, этот культ  апеллировал к авторитету, отвергнутого  было, Моисея.

Великий ученый подчеркивает: «Мы можем с уверенностью утверждать, что Ягве совершен­но не походил на Моисеева Бога... Племенам, которые намеревались покорить новые земли, несомненно, больше подходил яростный Ягве. И вообще, все, что зас­луживало преклонения в моисеевом Боге, превосходило умственные способности этих примитивных людей» (С.340). Фрейд, опираясь на мнения других исследователей, подчеркивает, что «главной особенностью еврейской религии была по­степенная утрата богом Ягве его первоначального характера, и все боль­шее уподобление старому богу Моисея, Атону» (С.340).

Естественно, что такая инволюция (или «ретроградное развитие»  по выражению самого З.Фрейда) требовала какого-то обоснования и, прежде всего, со стороны священников. Фрейд считает, что последние «пытались таким способом неразрывно связать свои времена с Моисеевыми. Они хотели завуа­лировать как раз ту особенность, которую мы признали самой поразительной в еврейской религиозной истории — наличие разрыва между Моисеевым законодательством и более поздней еврейской религией; того разрыва, который поначалу был заполнен культом Ягве и лишь постепенно был преодолен» (С.341). Но столь важная деталь, как генезис учения Моисея  в этой версии уже был опущен, – имела место ситуация забывания.   Так  Ягве стал богом праотцев, так возобладала идея единственного Бога, равно возобладал и стал легитимен акцент на Его этических требованиях, равно возобладало и отрицание всех магических церемоний. Но возникает вопрос: как все эти отличительные особенности моисеевой докт­рины, поначалу неуслышанные и  невостребованные, постепенно, по прошествии дли­тельного времени, возобладали?

Сам Фрейд объясняет эту ситуацию тем,  что многим людям свойственна потребность в авторитете, но при этом  ученый подчеркивает, «что великий человек влияет на своих современников двояко: самой своей личностью — и той идеей, которую он выражает. Вне сомнения, Моисей, снизошедший до несчастных еврейских ра­бов, чтобы сказать им, что они — его возлюбленные дети, был для них гигантской отцовской фигурой. И не менее величественной должна была показаться им  концепция единственного, вечного, всемогущего Бога» (С.369).

Фрейд не ставил перед собой задачи в определении заслуг в возврате к учению Моисея конкретных индивидуумов. Он  только  указывает на  наличие потомков  последователей Моисея – левитов, хранившие память именно о его учении и непрестанно совершавшие усилия по  отвоевыванию утраченных ранее позиций. Если для массы евреев притягательна была сама личность Моисея – пророка и вождя, то для левитов принципиально важно было отстоять  саму  идею, концепцию, учение, представленное именем Моисея.  Причем эта идея может играть главенствующую роль по отношению к личности, выражая  желания масс и указывая массам новые цели. Но может быть и наоборот: «иногда — но это, конечно, самый примитив­ный случай — влияние может оказывать прежде всего сама личность, тогда как идея играет подчиненную роль» (С.369).  «Благодаря этому не­престанному многовековому усилию, и не в последнюю очередь, двум великим реформам, до и после вавилонского пленения, в конце концов и произошло обратное превращение народного божества Ягве в того Бога, поклонение которому Моисей некогда навязал евреям» (С.370).

Такова, коротко, концепция самого Фрейда о происхождении  древнееврейской религии. Какова точка зрения по этому сюжету у библеистики и других гуманитарных наук после Фрейда?

По мнению некоторых историков, в том числе таких выдающихся исследователей, как египтолог Брестэд и семитолог Олбрайт, можно проследить косвенную связь между монотеистическими идеями,  провозглашенными Моисеем, и религиозно-культовыми тенденциями, которые начали проявляться в Египте в XIV веке до н. э.[4]. Эти тенденции выражались в элиминации некоторой части пантеона и в стремлении укрепить авторитет одного центрального божества. Но строгий запрет на изображение божества, не имеет себе подобного ни в одной из религий Древнего Востока, поэтому не один Фрейд, но и другие исследователи видят в эхнатоновской попытке введения культа Атона основу единобожия, которая наложи­ла свой отпечаток на последующую историю израильско­го народа[5].

Согласно Рафаилу Нудельману некоторые исследователи  выдвигают предположение, что  основная масса еврейских колен  проживала в Ханаане со времен праотцев, а в Египет ушло и там попало в рабство только колено Леви.[6]Согласно этой точки зрения, они то и создали культ Ягве и стали его истовыми поклонниками. Когда эти левиты вышли из Египта, и ведо­мые Моисеем и Аароном, устремились в Ханаан, то здесь они встрети­лись со своими сородичами — поклонниками Элогим, уже поделивши­ми между собой всю землю. В компенсацию за отсутствие территории они были сделаны жреческим сословием, и в этом качестве стали ут­верждать среди остальных еврейских колен свой культ Ягве и его бескомпромиссно-суровый монотеизм. Эта схема сочетается с концепцией Фрейда в том, что левиты  вместе с Моисеем вышли из Египта, но – расходится в признании прямого заимствования  египетского культа Атона из Египта. Согласно такой (нефрейдовой) позиции у левитов культ Ягве был и до египетского пленения.

Однако, существует и иное объяснение соотношения культа Ягве и Элохим, дающее иной взгляд на происхождение монотеизма у древних евреев. Еще в 1943 году немецкий ученый Мартин Нот обратил внимание на то, что «Второзаконие»  образует единый цикл, раскрывающий всю историю  древних евреев как историю исполнения или неис­полнения Божественных заповедей данных пророком Моисеем[7]. Тем самым, он указал на  конкретный библейский текст,  сфокусированный на личности и заповедях Моисея. Логично задаться вопросом об авторстве этого текста. Гипотеза Мартина Нота, утверждающая, что «Второзаконие» сфокусировано на личности и учении Моисея, получила подтверждение и развитие в работах современного американского исследователя Баруха Гальперина[8].

В своих работах Гальперин представил ряд фактов, свидетельствующих о «пролевитской» направленности «Второзакония». Согласно Гальперину можно считать  доказанным, что  левиты, эпохи Судей  не образовывали единой группы и поэтому неминуемо встает вопрос: интересы какой именно группы левитов этот цикл отражает? Гальперин, рассмотрев возможные группы и фигуры, показал, что религиозный кодекс «Второзакония» полнее всего совпа­дает с интересами и характером потомков левитов Шило – первого религиозного центра древних евреев, долгое время служивший резиденцией семьи первосвященника и местом пребывания «Ковчега завета», т.е. ларца, в котором хранился священный договор.

Если автор «Второзакония» в своем  обращении к древнееврейскому народу опирался на «кодекс жрецов Шило», то логично предположить, что и сам этот автор, тоже принадлежал к потомкам этих жрецов. В таком случае он, как и они, должен был вести свою родос­ловную от Моисея (а не от Аарона, как левиты Иерусалима)[9]. Прославление пророка Моисея связано с выбором определенной версии религиозной традиции древних евреев.

Согласно так называемой «документальной гипотезе», принятой  многими современными библеистами, в основе Пятикнижия  лежит несколько письменных источников  выражающих разные версии единой религиозной традиции. Согласно этой гипотезе, в рамках которой  разрабатывал свое исследование и Зигмунд Фрейд, у древних евреев было несколько версий одной религиозной традиции, причем в разных версиях было разное обозначение  Бога. Следуя такому подходу (критика текста как критика традиций) можно предположить, что  наличие двух имен Бога в Торе: «Ягве» и «Элохим» – отражает две версии единой религиозной традиции[10]. Согласно традиции исследований, заданной документальной гипотезой рассказ  Торы, именующий Бога словом «Элогим», был составлен и записан в Израильском царстве, а рассказ «Ягвиста» зафиксирован в Иудейском царстве. Американский исследователь Ричард Фридман выдвинул предположение, что этим автором «элогистского» текста  был один из леви­тов города Шило[11]. Именно левиты из Шило  вели родословную от Моисея. Поэтому для «Элогиста»  Моисей – центральный персонаж, в то время как для «Ягвиста» центральный персонаж – Аарон. Поэтому, если верно предположение, что «Элегистом» был человек из Израильского царства, жрец из города Шило, считавший себя потомком Моисея, то никак нельзя говорить, что эти левиты создали культ Ягве[12].

Что это нам дает? Если у левитов Шило был культ Элохим, то, до этого они вряд ли могли уйти в Египет с культом Ягве, тем более, что как указывает М.Б.Мейлах: «по мнению различных исследователей, бог по имени Ягве первоначально  почитался  в качестве  бога только  одним из древнееврейских племен – коленом Иуды и лишь позднее стал главным божеством – покровителем  древнеизраильского союза племен»[13]. Повторим также, что ряд исследователей,  считает,  что только колено Леви ушло в Египет.

 Но и культ Элохим вряд ли мог быть исходным  культом левитов, ибо как указывает тот же М.Б.Мейлах: «имя Элохим, первоначально служившее, для обозначения бога, … постепенно приобретает статус имени собственного»[14].

В развитии этой мысли очень показательна  позиция Иоэла Вейнберга: «Теоним 'elohim употребля­ется в качестве «невоплощенного» имени нарицатель­ного в значении «бог, боги вообще», но также как «воплощенное» имя собственное определенного бога. В ветхозаветных историописаниях теоним 'elohim ча­ще всего применяется в его втором, «воплощенном» значении… Если теоним 'elohim совершает в ветхозавет­ной модели мира семантически-мировоззренческую эволюцию от «невоплощенного» имени нарицательно­го к «воплощенному» имени собственному, то семан­тически-мировоззренческая эволюция … теонима yhwh во многом прямо противоположна. … Этот теоним, первоначально отличавшийся выраженной «воплощенностью» и  отчетливой идольностью, с тече­нием времени … приобретает все большую универсаль­ность и трансцендентность как обозначение «далеко­го—близкого», даже «личного» бога»[15]. Причем тот же И.П.Вейнберг подчеркивает, что сочинения с преимущественным употреблением теонима Элохим было созданы позже, чем  сочинения с преимущественным употреблением  теонима Ягве[16].

Зигмунд Фрейд, давая характеристику противостояния этих двух имен Бога в Торе  указал, что «поэтические описания соответствующих событий, которые приписываются Ягвисту и его более позднему сопер­нику, Элогисту, — всего лишь своеобразные могильные плиты, под ко­торыми навечно похоронена правда об этих событиях, о сути моисеевой религии и насильственном устранении ее основателя, — та правда, ко­торую хотели скрыть от последующих поколений» (С.339).

Так за двумя древними  священническими  традициями – Моисеевой и Аароновой  – видно противостояние двух разных пониманий Бога: понимания монотеистического и понимания генотеистического. Можно указать на наличие связи между исчислением своей родословной от Моисея или Аарона  и выбором монотеистического или генотеистического культа Бога.  За монотеизм «стояли» левиты из Шило – главного религиозного центра  эпохи Судей. Именно эти левиты и были потомками тех левитов, что пришли с Моисеем в Ханаан, именно эти левиты и задавали монотеистическую версию иудаизма в религиозном центре Шило.

Напомним, что религиозные центры сформировались в период между 1200 и 1025 г. до н.э. Этот период получил название «эпохи Судей» по характерному для него образу правления. Историк Мартин Нот высказал предположе­ние, что именно эти «судьи» принадлежали к постоянному племенному руководству того времени. Образ их правле­ния он назвал амфиктионным, по аналогии с Грецией, где существовали своего рода «священные союзы» – амфиктионии[17]. Такие союзы формировались вокруг религи­озного центра и обычно объединяли в себе двенадцать городов или племен[18].

По предположению некоторых исследователей, израильская племенная амфиктиония начала создаваться накануне завоевания Ханаана и центром межплеменного союза был уже упомянутый оазис Кадеш-Барнеа в северной части Синайской пустыни. 

Заслуживает внимания  концепция, согласно которой  левиты были не еврейским племенем, а жреческой кастой, сложившейся еще в Мадиамской земле, а то и в самом Египте, на последнее указывают типично египетские имена их представителей[19].  На эту концепцию работает факт двойственного значения  термина «левит». «С одной стороны, левиты – это потомки Леви, одного из двенадцати сыновей Йакова-Израиля, а с другой – священнослужители, подчиненные и помогающие священникам, потомкам Аарона.»[20]

Мы сейчас не сможем сказать, каким образом оформилось это колено, но нам принципиально важно указать, что к структуре объединившихся этнических союзов, присоединилась социальная группа, образованная по профессиональному (религиозному?) признаку.  Возможно, здесь мы имеем тот случай (достаточно типичный), когда этническая идентичность, если таковая была у левитов (?), сконструирована ими из своей профессиональной (религиозной) идентичности[21].

И снова обратимся к работе Зигмунда Фрейда.  По поводу левитов он  пишет:  «объединение племен и принятие новой религии в Кадеше было компромиссом, две стороны которого легко различимы и сейчас. Один парт­нер был заинтересован лишь в том, чтобы скрыть новизну и чуждость бога Ягве и обосновать его претензии на поклонение народа. Другой партнер не желал отказаться от дорогих ему воспоминаний об Исходе из Египта и величественной фигуры своего вождя Моисея; и он сумел выторговать место и для того и другого в новом каноне еврейской исто­рии, сохранив, как минимум, внешний признак моисеевой религии – обряд обрезания – и добившись определенных запретов на употребле­ние имени нового божества. … Люди, которые этого добивались, были, по всей вероятности, потомками последователей Моисея (левитов) во втором-третьем поколении, еще хранившими па­мять о его живой традиции» (С.339).

Эта традиция монотеизма утвердилась благодаря упорной работе потомков левитов по сохранению памяти  последующих поколений о  харизматической личности Моисея, выведших левитов из рабства. Потомки этих левитов совершили ряд интеллектуальных усилий, по письменной фиксации памяти о Моисее, что в конечном итоге привело к созданию Учения Мосеева – Торы.  Эта работа требовала создания неких новых культовых практик, в рамках которых они могли апеллировать к слову Моисееву.

Представляется возможным сказать, что в случае с формированием культа почитания пророка Моисея имело место эффективное взаимодополнение почитания  харизматичной фигуры и восприятия радикально нового религиозного учения. Одна сторона – религиозные евреи –  «вложилась»  в эмоционально выраженные усилия по почитанию  личности Моисея – пророка и вождя древних евреев, а другая сторона – левиты– инвестировала свои усилия  в интеллектуальную новизну самой идеи монотеизма. Это и дало эффект равно-, но разнопризнанного авторитета.