В статье о деятельности как форме человеческой активности и ее специфике [1, с.139-155] было указано, что основными разновидностями деятельности, связанными с существованием деятеля, являются:

- деятельность, совершаемая деятелем для себя (эгодеятельность), посредством ее деятель обеспечивает свое существование;

- деятельность, совершаемая деятелем в пользу «другого» (служебная деятельность, служба), способная придать смысл существованию деятеля (ибо человеку крайне важно ответить на собственный вопрос: «если я один и для себя, то зачем я?», хотя не всегда подобный вопрос задается сознательно);

- деятельность, совершаема деятелем ради самой деятельности (игра), которая привносит в существование субъекта радость, веселье.

Эти разновидности выявляются из рассмотрения простейшей ситуации, в которой присутствуют: 1) сам деятель, 2) нечто «другое» (причем другим может быть все что угодно – человек, Бог, общество, природа и пр.) и 3) сама деятельность. Кроме того, предполагается, что деятельность всегда совершается ради кого-то или ради чего-то, в пользу кого-то или чего-то. Простейший перебор вариантов и позволяет выявить три названные разновидности деятельности.

В упомянутой статье было также обещано описать эти разновидности более подробно в другой раз. В настоящей статье предполагается выполнить это обещание. Для этого необходимо: 1) более четко обосновать, почему именно эти разновидности деятельности являются основными, 2) описать важнейшие признаки и свойства этих разновидностей, 3) рассмотреть соотношение этих разновидностей с конкретными видами человеческой деятельности.

Вначале попытаемся аргументировать, почему именно названные разновидности следует считать основными с теоретической точки зрения, почему именно их целесообразнее всего использовать при построении теоретических моделей общества, рассмотрении общественных проблем и т.д. Ведь очевидно, что общество существует на основе самых разнообразных видов деятельности: экономической, политической, религиозной, научной, художественной, идеологической и т.д. Почему основными разновидностями деятельности следует считать эгодеятельность, служебную деятельность и игру, а не, скажем, экономическую, политическую и т.п.?

Отвечая на этот вопрос, рассмотрим внимательнее концепцию культурно-исторических типов Н.Я.Данилевского, где в качестве основы названных типов предложены четыре основные разновидности деятельности: религиозная, культурная, политическая и общественно-экономическая. В зависимости от развитости (преобладания) той или иной разновидности или их комбинации возможны одноосновные, двухосновные, трехосновные и четырехосновные культурно-исторические типы. В качестве примеров одноосновных культурно-исторических типов Данилевский приводит Древнюю Иудею (религиозная деятельности), Древнюю Грецию (культурная деятельность) и Древний Рим (политическая деятельность). Двухосновным культурно-историческим типом, по его мнению, является современная ему Европа (культурная и политическая деятельности). И Данилевский выражает надежду на то, что славянский тип будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом [2, с.400-430].

Независимо от того, насколько верно соотнесены конкретные общества с теоретически выделенными культурно-историческими типами (например, Европу времен Данилевского вполне можно было бы считать трехосновным культурно-историческим типом), в методологическом отношении его мысль о том, что преобладающая разновидность деятельности определяет тип общества, следует считать крайне перспективной в теоретических исследованиях общества. Эта мысль особенно перспективна в том случае, если деятельностное взаимодействие признается основой общества. Ибо, если общество возникает и существует на деятельностном взаимодействии людей (или, если воспользоваться более привычным выражением, на разделении труда), то свойства преобладающей деятельности определят многие свойства общества.

Однако проблема состоит в том, насколько удачен в теоретическом отношении может быть выбор (и набор) конкретных разновидностей деятельности, в частности, предложенных Данилевским. Ибо в качестве исходных элементов теории выбранные разновидности деятельности должны, по возможности, удовлетворять, по крайне мере, двум условиям.

Во-первых, эти разновидности должны быть как можно проще, элементарнее, хотя абсолютной простоты достичь едва ли удастся. Во-вторых, они должны быть самым тесным образом связаны с существованием деятеля, фактически быть проявлениями его жизнедеятельности.

Что касается простоты, т о почти очевидно, что разновидности деятельности, предложенные Данилевским (религиозная, культурная и т.д.), слишком сложны и неоднородны, чтобы их было можно класть в основу изучения общества. Так, есть случаи, когда не вполне ясно, как отличить религиозную деятельность от культурной или экономической, экономическую от политической и т.д.

Например, если взять древнерусскую иконопись, то к какой разновидности деятельности по Данилевскому ее отнести? К религиозной, культурной или экономической? Очевидно, что в ней есть черты и первой, и второй, и третьей.

Более того, в религиозных, священных текстах могут содержаться правила, регулирующие экономическую и политическую деятельность людей. И не всегда ясно, когда речь идет об экономической деятельности, а когда – о религиозной, поскольку эти правила установлены пророками от имени высшей силы. В частности, М.Вебер в своей знаменитой работе «Протестантская этика и дух капитализма» обратил внимание на тот, весьма любопытный, факт, что богатство распределено крайне неравномерно между представителями разных религий. По его сведениям, в Бадене в 1895 году «на 1000 евангелических христиан приходилось подлежащего обложению капитала в 954 060 марок капитала, на 1000 католиков 589 000 марок. Евреи с их 4 000 000 марок обложения на тысячу человек идут далеко впереди» [3, с.43]. Нетрудно подсчитать, что каждый иудей был примерно в четыре раза богаче протестанта и в шесть-семь раз богаче католика. Почему столь разительное имущественное неравенство у лиц разных вероисповеданий?

Вебер уделил в этой работе основное внимание исследованию различий в католической и протестантской религиях, чтобы показать, что капитализм как социальное явление имеет духовные корни в протестантской этике. Но ведь не менее интересно понять, почему богатство концентрируется именно у евреев, точнее, у иудеев? Вебер как-то обошел вниманием данной статье этот вопрос, а ведь ему также можно найти объяснение в религиозной этике иудаизма. Даже в христианстве сохранились ее корни. В «Ветхом завете» сказано: «Не отдавай в рост брату твоему (т.е. иудею – П.С.) ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост. Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь, Бог твой благословил тебя во всем, что делается руками твоими, на земле, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею [4]. Ясно, в чьих руках окажется богатство, если последовательно, на протяжении тысячелетий, придерживаться подобного правила.

Однако основной теоретический интерес для нас этот пример представляет не в том, в чьих руках окажется богатство и даже власть. Вопрос состоит в том, чтобы понять, является ли деятельность в соответствии с этим правилом экономической, политической или религиозной? Получается, что она является и первой, и второй, и третьей, поскольку преследует одновременно религиозные, экономические и политические цели, да еще предписана «священным писанием». Именно поэтому, следует признать, что для исследования общества теоретическим путем желательны более простые, «элементарные» разновидности деятельности, нежели предложенные Данилевским. Опять-таки, если признать деятельностное взаимодействие в качестве основы общества, то категория «деятельность» непременно окажется в основе в социальной теории, а разновидности деятельности следует использовать для построения теоретических моделей общества.

Какие же разновидности деятельности следует считать относительно простыми, элементарными?

Поскольку самых разнообразных признаков, которыми может обладать деятельность, существует неопределенное количество, то и относительно простых разновидностей ее существует неопределенное количество. Например, подобными разновидностями могут быть признаны деятельность творческая (получение нового результата, продукта и пр.) и деятельность рутинная (тиражирование по имеющемуся образцу продукта, результата и пр.), деятельность присваивающая (присвоение готовых продуктов природы или произведенных другими людьми) и деятельность производящая (изготовление продуктов). Простыми разновидностями можно считать деятельность индивидуальную (осуществляемую одним деятелем) и деятельность коллективную (осуществляемую многими деятелями для достижения общей цели). Можно выделить простые разновидности деятельности в зависимости от времени ее протекания: прошлая, настоящая и будущая деятельности.

Однако указанные простейшие разновидности деятельности не слишком удачны для построения теоретических моделей, поскольку они не удовлетворяют второму условию, о котором речь шла выше, а именно, признаки, которыми они отличаются, не связаны непосредственно с жизнедеятельностью человека (деятеля). В частности, творческая и рутинная деятельности качественно отличаются друг от друга в зависимости от признаков произведенного продукта («новый» и «скопированный»). В деятельности присваивающей и деятельности производящей отражена специфика отношений, возникающих между человеком и природой или между людьми. В одном случае человек присваивает что-то готовое, в другом сам что-то изготавливает. Коллективная и индивидуальная деятельности отличаются количеством деятелей, прошлая настоящая и будущая временем осуществления деятельности. Во всех названных разновидностях сам деятель или его жизнедеятельность «не видны», они всего лишь «подразумеваются».

Напротив, предложенные выше простейшие разновидности деятельности – эгодеятельность, служебная деятельность и игра – самым тесным образом связаны с жизнедеятельностью субъекта, деятеля, поскольку, как уже говорилось, первая обеспечивает существование, вторая придает ему смысл, а третья привносит в существование веселье, радость. При этом первую и вторую разновидности можно назвать объективно необходимыми для существования общества. Игру, скорее, можно назвать субъективно необходимой деятельностью. Она возможна в минуты самодостаточности субъекта, когда он, освободившись от потребления мира или служения ему, свободно расходует свои жизненные силы в своем особом, сотворенном для себя мире. В нем деятель отчасти подобен Богу, поскольку свободно сотворил для себя свой собственный мир и свободно действует в нем.

Следует иметь в виду, что названные разновидности деятельности являются абстракциями, они выступают в качестве неких «струй» в общем потоке любой конкретной деятельности. Тем не менее, какая-то из этих «струй» может занимать господствующее положение, благодаря чему данная конкретная деятельность оказывается эмпирическим выражением соответствующей абстракции. Учитывая, что служебная деятельность и эгодеятельность представляют собой разновидности объективно необходимой деятельности, общество существует на их базе, причем одна из разновидностей может стать преобладающей, что определит тип общества.

Рассматриваемые разновидности деятельности обладают важными, во многом противоположными, признаками и свойствами (см. табл.).

В первом столбце таблице даны краткие описания отдельных признаков и свойств разновидностей деятельности, а в последующих столбцах наличие или выраженность этих признаков и свойств в соответствующих разновидностях.

В первой содержательной строке таблицы названы функции разновидностей деятельности в жизнедеятельности деятеля. О них, в целом, сказано достаточно. Дополнительное замечание стоит сделать, возможно, лишь о функциях игры.

Игра, несомненно, несет функции, связанные как с биологическими (выход избыточной энергии, компенсация агрессивных побуждений), так и с социальными потребностями (обучение, воспитание, социализация). Но рассматривая различные функции игры, Й.Хейзинга отмечал, что «игра … поддерживается сознанием радостного отдыха за рамками требований «обыденной жизни» [5, с. 229], а «подлинная игра …содержит цель в самой себе» [6, с. 238].

Во второй (также содержательной) строке таблицы рассматривается соотношение разновидностей деятельности и инстинкта самосохранения. Вполне очевидно, что эгодеятельность находится с ним в согласии, ибо функции инстинкта также состоит в том, чтобы обеспечить существование. Равным образом, понятно, что служебная деятельность часто, а, в пределе, всегда находится с этим инстинктом в противоречии. Служение имеет своей целью существование некоего «другого», поэтому требует от деятеля самоумаления, вплоть до самопожертвования. Что касается игры, т о ее отношение к инстинкту самосохранения можно назвать неопределенным, ибо игра может принимать форму состязания, проигрыш в котором иногда (но не обязательно) влечет смерть [7, с. 87-92 и др.].

Таблица
Признаки и свойства основных разновидностей деятельности

В следующей строке речь идет о признаки рациональности-иррациональности той или иной разновидности с точки зрения деятеля. При этом наблюдается известный парадокс в этом отношении применительно к эгодеятельности и служебной деятельности. Почему эгодеятельность, всего лишь обеспечивающая существование, оказывается всегда субъективно рациональной, а служебная деятельность, придающая существованию смысл, часто субъективно иррациональна для конкретного исполнителя?

Ответ здесь достаточно прост. Рациональность или иррациональность собственной деятельности для деятеля в решающей степени зависит от самостоятельности деятеля в принятии решений.

Если деятель сам принимает решение, что имеет место в эгодеятельности, то цель и цепь дальнейших действий представляются ему рациональными, хотя со стороны они могут казаться полной глупостью, абсурдом. В романе Фаулза «Коллекционер» главный персонаж пытается завоевать любовь девушки, заточив ее в подземелье, забыв, вероятно, что «любовь свободна».

Напротив, в служебной деятельности рядовой исполнитель, поскольку не он принимал решение о тех или иных действиях, склонен рассматривать их как бессмысленную трату сил из-за «дурацких указаний начальства». Не случайно в армейской среде вырабатываются правила поведения, направленные на экономию всяческих усилий («солдат спит – служба идет», «не спеши выполнять приказ, поскольку вскоре может последовать другой приказ, отменяющий предыдущий» и т.д.).

Что касается игры, ее возможная дополнительная цель (например, приз) служит средством повысить напряженность игры, ее воодушевленность, азарт, но сама по себе несерьезна, условна. Цель игры, как сказано, в самой игре.

Последующие строки, в которых речь идет о наличии внешнего контроля, норм, системы наград и наказаний и торжественной клятвы, обусловлены предыдущими признаками – отношением к инстинкту самосохранения и субъективной рациональностью деятельности. Особенно сильно эта связь проявляется в эгодеятельности и служебной деятельности.

Очевидно, что если деятель действует в собственных интересах и сам себе ставит цели, его не нужно контролировать извне и жестко предписывать ему правила достижения собственных целей. Нужны лишь общие рамки, не позволяющие деятелю причинять ущерб другим. Кроме того, для этой деятельности не нужны система наград и наказаний, равно как торжественная клятва. Наградой или наказанием в эгодеятельности является достижение или недостижение результата. Естественно, деятелю не нужно клясться перед другими, что он постарается достичь поставленной для себя цели.

Что касается служебной деятельности, то, поскольку она часто противоречит инстинкту самосохранения, а деятелю представляется иррациональной, необходимы дополнительные меры, побуждающие его выполнять свои обязанности надлежащим образом.

Во-первых, нужны четкие правила, соблюдение которых должно привести к предполагаемой цели служебной деятельности, а кроме того, их наличие позволяет оценить качество выполнения деятельности.

Во-вторых, внешний контроль необходим, чтобы правила служебной деятельности соблюдались, без чего в обиход непременно войдут нормы, нарушающие ее надлежащее исполнение (примеры – неуставные отношения, «дедовщина» и т.п.).

В-третьих, наличие системы наград и наказаний «учитывает» инстинкт самосохранения и субъективную иррациональность служебной деятельности (страх наказания «приглушает» инстинкт самосохранения, а награда привносит элемент субъективной рациональности).

Наконец, торжественная клятва дополнительно гарантирует, что деятель, получивший дополнительны полномочия, связанные с обязанностями служебной деятельности, будет использовать полномочия лишь для блага того «другого», ради которого она совершается. Именно поэтому исполнение служебной деятельности весьма часто начинается с того, что деятель клянется выполнять ее честно и добросовестно, невзирая на возможные неудобства или опасности для себя лично («не щадя своей крови и самой жизни», как звучало в тексте воинской присяги советского времени). Нарушение присяги почти всегда приводит к тяжелым последствиям для служебного долга, а том случае, если деятель занимает высокое положение, то и для общества в целом. В частности, катастрофическое развитие событий в недавней российской истории в немалой степени вызвано клятвопреступлениями Горбачева и Ельцина. Первый ничего не сделала для защиты Конституции СССР, быть гарантом которой он клялся. Второй – совершил государственный переворот, грубейшим образом нарушив Конституцию РСФСР, быть гарантом которой он также клялся, и расстреляв законно избранный законодательный орган (Верховный Совет).

Что касается игры, то поскольку нет четкого и определенного ее соотношения с инстинктом самосохранения и признаком рациональности, нет и жесткой необходимости во внешнем контроле, торжественной клятве, системе наград и наказаний, хотя иногда, особенно в случае коллективных игр, они возможны и востребованы. Однако абсолютно необходимы строгие и точные правила игры, в противном случае она невозможна. Нарушение правил игры мгновенно разрушает игру, превращая ее в разновидность мошенничества. В случае выявления мошенничества деятель наказывается игровым сообществом.

Наличие норм сближает служебную деятельность и игру, что позволяет в определенных условиях превращать первую во вторую. Главным условием превращение служебной деятельности в игру оказывается забвение ее цели, а, следовательно, и смысла. Таков, очевидно, был путь превращения языческих культовых ритуалов в современные народные праздники, связанные с ритуалами, переодеваниями и пр., а также в некоторые детские игры (горелки), причем последние постепенно забываются. В настоящее время наличие норм позволяет превращать служебную деятельность в «бюрократические игры», когда реальный смысл службы выхолащивается, а деятельность чиновника превращается в бесконечное написание справок, отчетов, предписаний и пр., которые реально никому не нужны почти полностью.

Следующие далее в таблице признаки – скорость развития и относительная стоимость результата – обусловлены для эгодеятельности и служебной деятельности наличием (отсутствием) строгих норм и органов контроля. Ясно, что эгодеятельность способна к быстрому развитию (деятель свободно выбирает методы и средства достижения цели). Достигнутый же на ее основе результат относительно дешев, ибо в стоимость его входят только затраты самого деятеля.

В служебной деятельности эти признаки противоположны. Она всегда консервативна и развивается крайне медленно. Это связано с тем, что служебная деятельность всегда выполняется на основе неких инструкций или образцов деятельности, закрепленных в документе или в обычае. Изменить эти инструкции или образцы крайне сложно. Ведь сначала кто-то должен прийти к мнению, что данные инструкции уже не соответствуют изменившейся реальности. Затем кто-то должен взять на себя инициативу по отмене устаревших и разработке новых инструкций, а инициатива, как известно, наказуема. Наконец, нужно научить работать по новым инструкциям всю основную массу исполнителей. А это, возможно, сложнее всего.

Кроме того, поскольку служебная деятельность для своего точного и чистого исполнения требует наличия контрольных органов, это приводит к дополнительным материальным издержкам и обусловливает «дороговизну» результата служебной деятельности.

К игре понятие «развитие» практически неприменимо. Правила игры устанавливаются свободно либо самим игроком, либо игровым сообществом, но в течение игры соблюдаются жестко. Они могут быть изменены в дальнейшем, но тогда меняется и сама игра (хотя она может носить прежнее название). Игра в чистом виде не предполагает также стоимостной оценки. Она – проявление избыточной энергии участников. Так называемые «профессиональные игры» играми уже не являются. Для участников они могут являться эгодеятельностью или служебной деятельностью, а результат – приз или награда – платой за демонстрацию своих физических или умственных способностей и мастерства.

Признание названных разновидностей деятельности основными и элементарными не снимает, однако, проблему, которая возникла при рассмотрении разновидностей деятельности, предложенных Н.Я.Данилевским. Речь идет о проблеме соотношения абстрактно выделенных разновидностей деятельности с конкретными разновидностями деятельности. Действительно, как определить, является ли та или иная конкретная деятельность, скажем, научная или производственная, эгодеятельностью, служебной деятельностью или игрой?

Отвечая на этот вопрос, следует иметь в виду следующие обстоятельства.

Во-первых, ответ на него в известной мере зависит от точки зрения самого деятеля. Если нет никаких внешних обстоятельств, препятствующих деятелю рассматривать свою деятельность тем или иным образом, то он сам определяет ее смысл, «относит» к одной из простейших разновидностей. Так, если он рассматривает свою деятельность как эгодеятельность, службу или игру, то она таковыми и является. Том Сойер сумел превратить побелку забора из служебной (по отношению к нему) деятельности в игру для других, а, в конечном счете, в эгодеятельность для себя, взяв при этом руководящую роль по отношению к другим детям.

Во-вторых, ответ зависит от точки зрения общества в целом. Определенные разновидности деятельности (воинскую, политическую, отчасти врачебную и т.п.) общество склонно рассматривать как служебную деятельность. Эмпирически это подтверждается наличием системы наград и наказаний, торжественной клятвы, инструкций. И формально точка зрения общества сильнее. В реальности же позиция общества далеко не всегда оказывается доминирующей. Формальный служитель достаточно легко способен на практике избежать контроля и превратить конкретную служебную деятельность в эгодеятельность (явление коррупции и пр.), используя при этом служебные полномочия в личных целях. У общества остается механизм санкций для приведения служебной деятельности в «нормальное» состояние.

В-третьих, могут быть разными точки зрения на конкретную деятельность у сравнительно равных по правовой силе участников. Например, работа по найму может рассматриваться нанятым работником как работа на себя (способ обеспечить себя и семью средствами существования), тогда как наниматель может считать ее служебной деятельностью. В этом случае, «доли» той или иной основной разновидности в конкретной деятельности определяются договором. В случае спора между нанимателем и наемным работником «доли» служебной или эгодеятельности определяет суд, выясняя взаимные обязательства сторон.

Наконец, возможен и самый благоприятный случай, когда точки зрения деятеля и общества совпадают. По поводу эгодеятельности это, чаще всего, относится к хозяйственной деятельности или торговле, т.е. к конкретным разновидностям деятельности, обеспечивающим существование деятеля (а через него, и общества в целом). В служебной деятельности подобное совпадение наблюдается в случае «призвания», когда деятель полностью отдается служебному долгу. Нередко совпадают точки зрения общества и деятеля относительно игры.

Итак, в рамках деятельностно-ценностного подхода к исследованию социальных процессов и явлений основными разновидностями деятельности оказываются эгодеятельность, служебная деятельность и игра, поскольку они относительно просты и непосредственно связаны с существованием деятеля. Эгодеятельность обеспечивает существование, служебная деятельность способна придать существованию смысл, а игра привносит в него веселье, радость. Эгодеятельность и служебная деятельность являются объективно необходимыми разновидностями, ибо на их сочетании существует любое общество, а игра – субъективно необходимой. Помимо функций, которые эти разновидности деятельности выполняют в существовании деятеля, они различаются другими важными свойствами: отношением каждой из них к инстинкту самосохранения, жесткостью норм регуляции, скоростью развития, наличием системы наград и наказаний и др. Конкретную разновидность деятельности можно соотнести с абстрактно выделенной в зависимости от:

1) точки зрения общества,

2) точки зрения деятеля,

3) соглашения между участниками взаимодействия, когда договор между ними определяет «долю» каждой разновидности в конкретной деятельности.

Точки зрения общества и деятеля на конкретную разновидность деятельности могут совпадать или не совпадать. В последнем случае точка зрения общества оказывается формально более сильной, но в реальности дело нередко обстоит прямо противоположным образом.

Крайне важным свойством эгодеятельности и служебной деятельности является их способность к развитию, поскольку от этого во многом зависит скорость развития общества. Наличие же или отсутствие системы наград и наказаний является эмпирическим указателем на то, к какой из двух объективно необходимых разновидностей, по мнению общества, относится конкретная разновидность деятельности.

Литература

1. Смирнов П.И. Деятельность как форма человеческой активности: специфика человеческой деятельности / Теоретический журнал Credo new. 2010. № 3 (63). С.139-155.

2. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. – СПб.: Изд.: “Глаголь”; Изд.: СПбГУ, 1995.

3. Вебер М Протестантская этика и дух капитализма / Атеист. 1928. № 30.

4. Второзаконие. 23.19-20.

5. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня: Пер. с нидерл. / Общ. ред. И послесл. Г.М.Тавризян. – М.: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992.

6. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. – М. 1992.

7. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. – М. 1992.