Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №1, 2014
Нурышев Геннадий Николаевич
Санкт-Петербургский государственный экономический университет,
Институт управления (ИНЖЭКОН)
доктор политических наук,
профессор кафедры истории и политологии
E-Mail: g.nuryshev@yandex.ru
Nuryshev Gennady Nikolaevich
Saint-Petersburg State Economic University,
Institute of Management (ENGECON)
Doctor of Political Sciences,
Professor of the Department of History and Political Science
В статье выделяется сложный, противоречивый характер современных этнополитических и этноконфессиональных процессов на Северном Кавказе. Обращается внимание на актуальные проблемы усиления этнократических тенденций в регионе. В статье отмечается, что основные причины геополитических вызовов и угроз РФ на Северном Кавказе связаны, прежде всего, c обострением геополитической конкуренции глобальных акторов в связи с изменением геополитической и геоэкономической роли Черноморско-Каспийского региона в мире, а также недооценкой, а порой даже игнорированием нашей политической элитой целой группы взаимосвязанных факторов внутренней геополитики России. Предлагаются меры для повышения внутренней геополитической субъектности государства на Северном Кавказе.
Internal Geopolitics of Russia: ethnic and political challenges
It is marked that the main reasons of geopolitical challenges and threats to the Russian Federation in the North Caucasus first of all are connected with the aggravation of global actors geopolitical competition in connection with the change in the geopolitical and geo-economic role of the Black Sea-Caspian region in the world, as well as an underestimation, and sometimes even ignoring by our political elite of the whole group of interrelated factors of internal Russia geopolitics. Complex, contradictory nature of modern ethno-political and ethno-religious processes in the North Caucasus is marked out in the article. It is noticed that actual problems of ethnocratic trends are increasing in the region. Measures of internal geopolitical state subjectness increasing in the North Caucasus are suggested.
По оценкам экспертов, основная угроза безопасности Российской Федерации в ближайшей перспективе будет определяться геополитическими процессами, происходящими на Юге России. Эти процессы связаны, прежде всего, со стремлением мировых держав обеспечить господство на историческом плацдарме между Востоком и Западом. В это геополитическое противоборство, развивающееся в общем контексте мировой глобализации, втягиваются все большее число стран и народов как ближнего, так и дальнего зарубежья. Так, 12 октября 2012 года президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, выступая на казахстанско-турецком бизнес-форуме в Стамбуле, сказал:«Между Средиземным морем и Алтаем живет более 200 миллионов наших соплеменников. Если бы они объединились, мы стали бы большим и влиятельным в мире государством». При этом он заявил: «Мы живем на родине всего тюркского народа. После того как в 1861 году был убит последний казахский хан, мы были колонией Российского царства, затем Советского Союза. За 150 лет казахи едва не лишились своих национальных традиций, обычаев, языка, религии. С помощью Всевышнего мы в 1991 году провозгласили свою независимость. Ваши предки, уходя с исторической родины, из Тюркского каганата, забрали с собой название тюркского народа. До сих пор турки называют лучших джигитов «казак». Вот мы и есть эти казахи»[1]. При этом следует отметить, что Н.Назарбаев был инициатором и одним из ключевых участников евразийского политико-экономического строительства на пространстве СНГ. Поэтому считалось, что в Казахстане евразийское строительство мыслится как широкое международное сотрудничество с участием всех исторически присутствующих «на просторах Евразии» этносов, и, безусловно, русского. Теперь же пантюркистская тема, скрыто содержащаяся в евразийской идее, прозвучала в выступлении Назарбаева как совершенно самозначимая. Как известно, пантюркизм в геополитике имеет свои собственные антироссийские мироустроительные задачи, включающие все тюркскиt народs от Балкан до Дальнего Востока в общее туранское федеративное государство[2].
При рассмотрении евразийской идеи в этом ключе необходимо отметить, что с давних времен Кавказ рассматривался как важный геостратегический регион, арена противостояния Византии, Османской империи, Ирана и России, где разграничиваются и взаимодействуют Запад и Восток как культурно-цивилизационно-географические образования. На протяжении всей его истории здесь происходило смешение различных племен и этносов. В политическом и духовном менталитете народов Кавказа веками оформлялись и кристаллизировались пространственно-территориальные критерии социальной организации и самоидентификации. Все конфликты на Кавказе отражали и, по-прежнему, продолжают отражать столкновение двух глобальных геополитических сил, противоположных геополитических интересов: России и США, или, более широко, России и Северо-Атлантического Союза [3].
Не случайно, в 2009 году для разработки сценариев трансформации Кавказа в Иерусалиме «срочно» был создан «Институт восточного партнерства», который призван вовлечь в единую государственную структуру, зависимую от Запада, Израиля и Турции, черкесов, карачаевцев, адыгов и кабардинцев [4].
Несмотря на все усилия федерального Центра, обстановку почти на всем Северном Кавказе, мирными можно назвать с большой натяжкой, так как там, по сути, продолжается война. Налицо все признаки нарождающейся гражданской войны в республиках Северного Кавказа. По мнению экспертов, в ближайшей перспективе активность бандформирований будет смещаться ближе к Черному морю. Штабами международного терроризма ставка делается на срыв зимних Олимпийских игр 2014 года в городе Сочи[5].
Основные причины геополитических вызовов и угроз РФ на Северном Кавказе, по мнению аналитиков, прежде всего, связаны обострением геополитической конкуренции глобальных акторов в связи с изменением геополитической и геоэкономической роли Черноморско-Каспийского региона (ЧКР) в мире, который стал весьма значимым сегментом мирового геополитического пространства в геоэкономических треугольниках. Первый «большой» треугольник представляют: Новороссийск (основной пункт отправки нефти на европейские рынки), Стамбул как крупнейший торгово-посреднический центр региона (он во многом перенял функции Бейрута как торговой и финансовой столицы Ближнего Востока) и румынский порт Констанца (главные морские ворота в Европу). Второй «малый» ‒ Бургас (в Болгарии), грузинский порт Поти (второй по значению пункт отправки нефтяного сырья в Европу) и Самсун (будет набирать силу в связи с началом функционирования газопроводной системы «Голубой поток»). В связи с этим на западной и южной периферии границ России сегодня возникает перспектива создания нового «санитарного кордона», тем более, что нет отбоя от желающих выступить в качестве «организаторов» этого геополитического строительства [6].
Нынешняя взрывоопасная ситуация на Северном Кавказе вызвана и недооценкой, а порой даже игнорированием нашей политической элитой целой группы взаимосвязанных факторов внутренней геополитики России:
Такая сегментация культурного пространства Северного Кавказа обусловила его мозаичность, синкретическое смешение типологически различных культурных систем, куда оказались включенными местные этнические, религиозные, часть русской, западной массовой, остатки советской культуры. В этих условиях получили развитие геокультурные технологии «третичной мифологии», которые направлены на формирование новых и изменение существующих идентификационных основ местных этнических групп через искажение за счет идеализации базисных элементов исторической памяти «своего» этноса и создание «образа врага» в лице других этносов [9].
Поэтому в условиях дезинтеграции социокультурного пространства чрезвычайно высокой стала потребность в этнической самоидентификации, определяющая социально-политический статус человека и являющаяся важным ориентиром в межэтническом взаимодействии [10]. Отсюда чрезвычайную значимость приобретают диаспоры, которые превращаются во влиятельный фактор решения социокультурных, экономических и политических проблем не только в жизни северокавказских республик, но и страны в целом. Диаспорные структуры представляют в настоящее время центры мобилизации, где формируются «этнические коды» и идет активное обучение практикам этнического поведения в полиэтническом социуме [11]. Такие практики дают кумулятивный эффект, когда внутри этнического поля возникают социальные сети, способные формировать этносоциальную иерархию, мобилизовать массы по этническому признаку для достижения определенных политических целей.
К межэтническим конфликтам приводят и неразрешенные территориальные споры. Так, до сих пор не проведена демаркация современной границы между Чечней и Ингушетией. Тем более, что большую часть населения тех мест составляют две совершенно особые этнические группы (остхоевцы, они же карабулаки и мелхи). Любое действие в отношении Малгобекского и Сунженского районов неминуемо задействует этот фактор. Земли Малгобекского района, из-за которого идет спор Чечни и Ингушетии имеют историческое название Малая Кабарда или Восточная Черкесия. Конфликт рискует втянуть в эту проблему третью сторону. В Ачхой-Мартановском районе Чечни до сих пор не улажена вражда между тейпом хайхаро и тейпом мялхи, начавшаяся более десяти лет назад. Всего по данным дореволюционной этнографии, чеченцы подразделяются на двадцать групп. «Линии трансформации» между ними никуда не исчезли и сегодня, но только ждут своего часа.
Имеют явный тренд к значительному обострению отношения внутри Кабардино-Балкарии между кабардинцами (адыгами-черкесами) и балкарцами (тюрками) и внутри Карачаево-Черкессии между черкесами (адыгами) и карачаевцами (тюрками), а также осетино-черкесские, вайнахо-черкесские, казацко-черкесские и российско-черкесские земельные споры. Все исторические предпосылки для выхода их из латентной стадии налицо. Следует выделить и специфику взаимотношений между армянским населением Северного Кавказа и другими этническими группами. В последние годы в ЮФО переселилось, по оценкам аналитиков, до полутора миллионов армян, что вызывает все растущее напряжение в отношениях с другими этносами. Уже сейчас между шапсугами-черкесами, коренным населением Лазаревского района г. Сочи и армянами происходят постоянные столкновения. Усиливается конфликт между адыгами и армянами. И эти примеры можно бы продолжить [12].
Одним из серьезных геополитических вызовов является отток русского населения из Кавказа. Уменьшение роли «русского буфера» приводит к усилению межэтнических противоречий между кавказскими группами. Сохранив в незыблемости русский язык и базовые основы русской ментальности, «русские кавказцы» были главными проводниками российского геокультурного влияния в регионе. Слабое владение горцев русским языком, малодоступность русского телевидения, радио, литературы, устаревший культурный национальный продукт ведут к ситуации «духовного голода», открывающей широкие возможности для геокультурной экспансии извне [13].
2. Одним из ключевых вопросов для стабильности на Кавказе и в РФ в целом стал«черкесский вопрос», который представляет серьезный вызов для внутренней геополитики России. На Кавказе и на Западе о «черкесском вопросе» не забывал никто. Сегодня черкесы в России искусственно разделены на три народа (черкесы, адыгейцы и кабардинцы) между четырьмя субъектами Федерации. Зарубежная черкесская диаспора проживает почти в 50 странах мира. Она многочисленна и хорошо организована. У нее есть богатый опыт участия в политической жизни различных стран. Черкесы уже давно сложились в мощное международное лобби. Запад присматривается к «черкесской теме» давно и всерьез, ей уделяется там большое внимание ‒ и в академических и в политических кругах. С 2007 года серьезно активизировалась черкесская диаспора в США. Существенную роль в этом играют представители Всемирного Адыгского братства. В Калифорнии создана новая общественная организация «Адыгэ Хасэ» Калифорнии. При участии Всемирного Адыгского братства на базе «Адыгэ Хасэ» Нью Джерси создана Circassian Education Foundation.
В настоящее время среди черкесов зарубежья все активнее раздаются требования полной независимости Черкессии, о выходе ее из состава РФ, о необходимости силового давления на Кремль, и даже о солидарности с действующим на Кавказе исламистским подпольем, хотя до самого последнего времени черкесские националисты старалась дистанцироваться от радикального ислама. В октябре 2006 года черкесские общественные организации России, Турции, Израиля, Иордании и ряда других стран, где в большом количестве проживают черкесы, направили председателю Европарламента письмо с просьбой признать «факт геноцида» против черкесского народа. Обращение съезда черкесской молодежи, состоявшегося в конце 2008 года в столице Карачаево-Черкессии, с требованием создать единую Черкесскую республику по этническому принципу в составе РФ является очередным проявлением растущей напряженности на Северном Кавказе.
В 2010 году на конференции в Тбилиси по «черкесскому вопросу», президент черкесского института из Нью-Джерси Иад Йогар четко сформулировал три цели радикального крыла черкесского движения: создание собственного государства на территории Российской Федерации, признание геноцида черкесов русскими и отмена Олимпиады в Сочи. Позиция черкесской диаспоры Израиля столь же радикальна, как и позиция черкесов США. Сближение «черкесского национального движения» и прибалтийских ветеранов «борьбы за независимость» свидетельствует о том, что на Западе взят курс на придание черкесскому национальному движению некой «респектабельности» с последующей легитимацией его самых радикальных конечных целей ‒ образования «черкесского политического субъекта» с требованием выхода из состава Российской Федерации [14].
3. Наряду с «черкесским вопросом» существует и проект политического этноцида в существующих административных границах т.н. «национальных государств», прежде всего Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии и Северной Осетии. Здесь речь идет, по сути, о создании предпосылок для формирования политической нации на базе каждой из этих республик. Тогда кабардинцы – доминирующие политически, ‒ по сути, принудительным образом «кабардинизируют» всю Кабардино-Балкарию, создавая политическую нацию. Каждая перепись населения в этих республиках уже «снижает» количество нетитульных этносов и, в принципе, все идет к тому, чтобы создавалась основа для кабардинского государства с подавлением всех остальных этносов, проживающих там. То же самое происходит в Карачаево-Черкесии и Северной Осетии. Далее предусматривается создание моноэтнических анклавов в качестве предпосылки к дальнейшему провозглашению независимости таких моноэтнических образований, как Чечня и Ингушетия. Культурно эти территории с Россией больше ничего не связывает, что создает в этих республиках полное этническое единообразие. И тогда встает вопрос – а зачем нам Россия, мы обходимся и без нее.
4. Отрицательно сказывается на политической и экономической ситуации в Республике Дагестан нарастание диспропорций в социально-экономическом развитии между горными и равнинными районами республики. В большинстве районов равнинной зоны массовая миграция населения горных районов порождает социальные напряжения из-за различий в ментальности, в социальной организации горских и равнинных этносов, конфликта идентичностей, неопределенностью положения мигрантов, снижением их социального статуса и маргинализацией [15].
Неконтролируемая миграция усиливает конфликтогенный потенциал и в отношениях между этническими группами. Так, массовое заселение мигрантами Кумыкской равнины Дагестана осложнило положение кумыков на своей родной территории. В своем обращении Президенту РФ Д.А. Медведеву общественность кумыкского народа отмечала, что «уже много десятилетий, из-за систематических непродуманных решений федерального центра в республике реализуется политика доминирования интересов так называемых «правящих этносов» при полном игнорировании интересов других коренных народов республики… С попустительства властей продолжаются самозахваты Кумыкских земель, массово застраиваются и расширяются незаконно созданные населенные пункты переселенцев, которые потом получают статус муниципальных образований… Идет последовательное добивание кумыкского народа» [16]. А в резолюции чрезвычайного съезда кумыкского народа ‒ учредительного собрания межрегиональной общественной организации «Конгресс кумыкских общин России» от 10 февраля 2013 года было подчеркнуто, что в Республике Дагестан проводится дискриминационная антикумыкская кадровая политика, в результате чего народу грозит этноцид. Съезд выразил недоверие всем руководителям исполнительных органов власти, депутатам Народного Собрания Республики Дагестан, номинально представляющим кумыкский народ, и потребовал от них добровольного сложения полномочий из-за их систематического игнорирования запросов и чаяний своего народа [17].
Обостряется проблема, связанная с лезгинским народом. Из лезгинонаселенных районов Азербайджана наблюдается массовый отток населения в Дагестан и другие области России. По мнению дагестанских экспертов, в отношении лезгин в Азербайджане осуществляется последовательная политика вялотекущего геноцида. Территории расселения лезгин на севере Азербайджана в высшей степени милитаризованы, с целью морального подавления лезгин, лучшие земли лезгин без их согласия заселяются репатриированными из Средней Азии г.турками-месхетинцами. Таким образом, вектор развития событий в Дагестане таков, что рано или поздно приведет к возникновению серьезных противоречий с Азербайджаном. Это связано и с геоэкономическими, и с религиозно-политическими проблемами. Баку был сильно раздражен проведением 18 июня 2012 года в Москве лезгино-аварской международной конференции «Проблемы лезгинского и аварского народов, разделенных госграницей между Российской Федерацией и Азербайджанской Республикой, и пути их решения». На конференции лезгины, рутульцы, аварцы и талыши подняли вопрос о проблемах, замалчиваемых в Азербайджане. В то же время вполне допустимо, считают эксперты, что аварцам, даргинцам и лакцам станет выгодным политико-административное дистанцирование лезгинского народа от Дагестана, то есть создание отдельной автономной республики Лезгистан в составе России. Не случайно, в Южном Дагестане возрождается лезгинское патриотическое объединение «Садвал». При этом не исключено разделение Дагестана на три или четыре республики – Аварско-Даргинскую, Кумыкско-Ногайскую и Лезгино-Лакскую [18].
В России осознают, что в Азербайджане усиливается американо-израильская геополитическая экспансия. Поэтому РФ придется принимать ряд адекватных мер по защите своих национальных и геополитических интересов у южных границ. Исторической необходимостью становится российское покровительство национальных меньшинств Азербайджана: лезгиноязычных народов, аварцев и талышей [19].
5. Дополнительным катализатором обострения конфликтов в этой сфере, помимо исторических корней межэтнической конфликтности и несоответствия существующей системы национально-государственного устройства региона сложившимся ареалам расселения этносов, явились последствия приватизации 90-ых годов ХХ века госимущества и капитализации промышленных предприятий, сельхозугодий, объектов инфраструктуры, обусловленные законами «дикого капитализма». Отсюда имущественные споры приобретают межэтническую окраску. Ситуацию ухудшают правоохранительные органы, которые приобретают черты преступных организаций. Работники правоохранительных органов зачастую стоят за многими преступлениями, совершаемыми в регионе. Дефицит российских инвестиций в производственные и коммерческие предприятия Кавказа открывает к ним доступ компаниям, за которыми стоят транснациональные преступные сообщества. Для расширения своей деятельности лидеры преступного мира предпринимают меры по сращиванию с руководителями крупнейших предприятий региона. Создание криминальными структурами собственной сети действующих фирм и переход под их контроль ряда банков позволяет осуществлять масштабную легализацию преступных доходов [20].
6. Массовая безработица и сильное социальное расслоение стали основным показателем кавказской действительности. Большинство населения осталась вообще без работы и доходов. Многие на Кавказе уверены, что независимо от того, какая команда правит в Москве, в отношении их региона проводится политика вытеснения населения из родных краев и искусственного сдерживания экономического развития. У части населения сложилась устойчивая ментальность, характеризующаяся заинтересованностью в дестабилизации республик Северного Кавказа, ориентирующаяся на силовые методы противоборства с органами власти, в том числе путем проведения акций устрашения. Направление ее политизации связано с деструктивными силами и опорой на преступные и люмпенизированные элементы. Для расширения возможности в достижении экономических и политических целей используются террористические методы. Организованная преступность стала отражать состояние общества в целом. В ряде регионов (Ингушетия, Чеченская Республика, Дагестан) занятие террористической деятельностью стало способом существования части коренного населения, не обременяющей себя поиском других источников средств существования. Массовость захватов заложников и другие преступления позволяют говорить о появлении криминально-террористической технологии производства материальных благ и услуг. Политическая и экономическая нестабильность на Северном Кавказе стала мощным фактором развития наркобизнеса. Финансовые ресурсы от продажи наркотиков направляются на достижение политических целей, в т.ч. на закупку оружия для развязывания и поддержания межнациональных конфликтов, совершения террористических актов. Проблема распространения наркотиков связана с угрозой локальной криминализации – 6 из 10 имущественных преступлений совершаются наркоманами.
7. В условиях модернизации и глобализации возрастают риски исламского радикального фундаментализма как фактора международного терроризма и экстремизма [21]. Особую угрозу составляет распространение радикального фундаментализма и экстремизма в молодежной среде [22]. Продолжается рост влияния сторонников исламского терроризма в регионе. Все более популярным особенно среди молодежи становится салафизм. Перед лицом этой проблемы местная власть либо отмалчивается, либо отвечает неуклюжими репрессиями, и мусульманский экстремизм, а с ним и терроризм, все сильнее охватывает республики. Молодые священнослужители, получившие духовное образование за рубежом (Турция, Египет), обычно находятся в явной или неявной оппозиции местному официальному муфтияту. Влияние радикально настроенных мусульманских групп можно обнаружить во многих учебных заведениях (особенно в сельских медресе), а также в местных СМИ. «Официальное» и «традиционное» исламское духовенство проигрывает информационную войну экстремистам. Уже более 15 лет глубокий внутриконфессиональный конфликт разделил северокавказских мусульман на традиционалистов и фундаменталистов (преимущественно салафитов), что особенно актуально для Дагестана, Чечни и Ингушетии. Традиционный ислам здесь тесно переплетен с местными этнокультурными традициями, адаптирован к национальному образу жизни и в большей степени сконцентрирован на вопросах местной культурной идентичности. На этой почве, например, существует реальный конфликт между осетинским социумом и частью мусульманской общины Северной Осетии, которая исповедует радикальную версию ислама и отрицает осетинские национальные ценности и общую для христиан и мусульман республики осетинскую идентичность. В республике этнополитический «разлом» может пройти и по линиям, разделяющим четыре субэтноса (дигорцев, иронцев, чсанцев, кударцев) в республике. Не случайно, брак дигорца и иронки сами осетины могут охарактеризовать как «межнациональный брак». Усиливающийся религиозный фактор порождает ужесточение психологического давления на личность. Все это ведет к развитию у молодежи ментальных установок на силу. Так, в одном из селений Ингушетии местная девушка, обратившаяся в христианство, была попросту убита. Неслучайно, в молодежной среде уход в лес остается до сих пор привлекательным [23].
В сознании субъектов террористической деятельности государство, местные органы власти, законопослушные граждане выступают в «образе врага» и борьба с ними в условиях примитивизации религиозной догматики обосновывается националистическими концепциями социального утопизма. А террористическая деятельность начинает выступать как «борьба за справедливость», «за права угнетенных». Привыкание к терроризму, своего рода адаптация, отношение к нему как к чему-то банально-неизбежному оказывается социальным следствием этого антиобщественного явления. В массовом сознании в последние годы прочно поселилось чувство тревоги и страха. «Поэтому наиболее типичной, «стереотипной» реакцией на терроризм становится апатия» [24].
«С уверенностью можно говорить, отмечает И.В. Пащенко, что на Северном Кавказе существует антигосударственное образование, которое контролирует основные формы деятельности диверсионно-террористических групп. Оно построено по сетевому признаку. Главным консолидирующим фактором выступает радикальная исламская идеология». Он считает, что «действия этой организации носят систематический характер, их целью является построение суверенного теократического исламского государства на территории Юга России» [25].
8. Одним из факторов усиления этнократических тенденций на Юге России стала этнизация политического управления, связанная с так называемой ее «коренизацией», т.е. превращением всего управленческого корпуса, в первую очередь, государственного, в представительство кадров титульной национальности. Силовые структуры обеспечивают сохранение власти в руках тех или иных этнополитических групп. Из-за сложившейся порочной практики подбора и расстановки кадров на местах в большинстве случаев к власти приходят подхалимы, «преданные» Центру и коррупционеры, местные «олигархи» и «феодалы», нечистые на руки люди. В результате каждый из этих людей создает свой клан, и вместе со своим окружением начинает грабить, не чувствуя никакой ответственности перед народом. Более того, не так уж редки случаи, когда вооруженные силы строятся по этноклановому принципу или даже преследуют этнокриминальные интересы [26]. Широкое распространение исламского радикализма в северокавказских республиках тесно коррелирует с такой спецификой властных структур в регионе, как дотационный авторитаризм, базирующийся на трансфертах и дотациях из федерального центра [27].
10. Этнократические тенденции на Северном Кавказе ведут к «этнизации экономики», которая выступает формой экономического национализма. Его основу составляет экономическая политика и хозяйственная практика, которые отстаивают интересы не всех народов, населяющих определенную территорию, а только интересы «титульной» этнической группы и ориентируются на создание привилегий и преференций только для представителей этой группы, поощрении «национального предпринимательства», выдаче льготных кредитов, лицензий и других привилегий представителям «своей» бизнес-элиты, а также в поддержке «теневых» экономических структур, оформившихся по национальному признаку. Подобные «экономические кланы» обладают достаточными ресурсами для того, чтобы сформировать сильное политико-административное лобби, поэтому влиятельные «фамилии» имеют «своих» депутатов, руководящих работников в региональных и местных органах власти, которые, собственно, и обеспечивают выживание таких неэффективных «фамильных» производств за счет патронажного перераспределения материальных и финансовых ресурсов, предоставления выгодных кредитов и налоговых льгот. Формирование в республиках Северного Кавказа «клановой экономики» с отчетливо выраженной моноэтнической специализацией приводит к «выдавливанию» иноэтнического, прежде всего, русскоязычного активного населения из экономики, к ее миграции из республик, особенно из Дагестана, Ингушетии и Кабардино-Балкарии. Поэтому ресурс государственной власти в республиках региона неумолимо убывает. В результате такой политики, во-первых, еще больше усиливается недоверие населения Северного Кавказа к Центру, а, во-вторых, Центр сам себя не очень уютно чувствует в этом регионе [28].
11. В регионах России мощные миграционные потоки оказывают чрезмерную нагрузку на социальную инфраструктуру, формируют замкнутые анклавы компактного проживания мигрантов, где процветает контрабандная торговля экстремистской литературой, оружием, наркотиками. В Ростовской области, Краснодарской и Ставропольской краях активно идет скупка недвижимости мигрантами, которые вынуждают местных жителей покидать места традиционного проживания. В результате меняется соотношение статусов в пользу диаспор и повышается вероятность межэтнических конфликтов. Главным конфликтогенным узлом на Юге России из-за аграрной и курортной специализации территории становится контроль над землей [29].
Пограничный статус такого региона, как Ставропольский край, многонациональный состав населения, содержащий в себе потенциальную взрывоопасность, делает его особо привлекательным для политических кругов Запада и соответствующих спецслужб, настойчиво и целенаправленно проводящих политику, направленную на ослабление российского государства и его развал. Ставропольский край стал фактически резервной зоной, энергетическим и финансовым донором для республик Северного Кавказа. Этот регион не случайно называют буферной зоной. В настоящее время Ставрополье, отмечает С.В. Передерий, научный руководитель Регионального НИИ разработки проблем межконфессиональных отношений, этнополитики и этнокультуры Юга России при Пятигорском государственном лингвистическом университете, стало своего рода спасительной зоной расселения для многочисленных мигрантов, как из закавказских республик, так и республик Северного Кавказа. Соответственно, в этнодемографической структуре Ставропольского края в течение постсоветского периода произошли серьезные изменения. Атмосфера страха и подозрительности остается важнейшим расшатывающим фактором всей системы социально-экономических и этнополитических отношений. Растет проявление национализма в отношении русских со стороны других, более организованных этнических групп. Усиливается давление этнических диаспор на властные структуры для получения политико-правовых преимуществ. Накал напряжения таков, что межэтнический конфликт легко может стать реальностью. Создание нового федерального Северо-Кавказского округа со столицей в Пятигорске в среде экспертного сообщества Юга России сразу получило неоднозначную оценку. Ставропольский край оказался искусственно оторванным от традиционных соседей – русских регионов – и в новом статусе стал просто придатком для республик Северного Кавказа [30]. Тем более, что геополитические соперники России инициируют территориальные претензии к Ставропольскому краю. «Мы приведем некоторые исторические факты о принадлежности т.н Краснодарского края Грузии, чтобы правительству России и русскому народу было понятно, что не только Абхазети, но и почти весь т.н. Краснодарский край принадлежал грузинскому государству», ‒ заявляет Гурам Мархудия в интервью иностранным журналистам, обосновывая территориальные претензии части грузинского общества [31].
Безусловно, это далеко не полный перечень политически актуальных линий трансформации, готовых вот-вот взорваться и перейти в линии разлома в геополитическом пространстве Кавказа. Для реализации внутренней геополитики в регионе необходимо изучать и анализировать этнополитические процессы комплексно с подготовкой карты парирования геополитических вызовов и угроз, а также возможных сценариев трансформации Кавказа. Обеспечение взаимного коммуникативного многоуровневого доверия в пространстве межэтнических взаимодействий полиэтнического социума Северного Кавказа для органов регионального и федерального управления должно стать непременным условием оздоровления общества и создания основ социальной кооперации в регионе. Следует отказаться от либерально-глобализационной базовой модели миграционной политики. Необходимо развести понятия светской и духовной власти на территории северо-кавказских республик. Здесь необходимо этнизацию власти отделить от политики. Далее нужно закончить процесс приведения местных светских законодательств в соответствие с федеральными законами. Важнейшим пунктом является возвращение русских на Северный Кавказ для того, чтобы вернуть культурно-исторический контроль над этим регионом, и для этого очень важно понять, что казаки тоже являются этносом, что казачество – это этническое явление. Для того, чтобы удержать Северный Кавказ в составе России, необходимо начать плавный политической, культурной, исторической, духовной процесс экспансии на Южный Кавказ в рамках закона и международного права, так как Кавказ – это единое геополитическое пространство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это движение на юг к стратегическому союзу с Ираном, восстановление общей модели развития с республиками Южного Кавказа – Грузией, Азербайджаном и Арменией.
Литература
