Журнальный клуб Интелрос » Credo New » №2, 2014
Смирнов Петр Иванович
Санкт-Петербургский государственный университет
профессор кафедры теории и истории и социологии
Smirnov Petr Ivanovich
Saint-Petersburg State University
Professor of the Chair of Theory and History of Sociology
E-Mail: smirnovpi@mail.ru
УДК – 3.30.31.316
Признаки служебно-домашней цивилизации в России и СССР: сходство и различие
АННОТАЦИЯ: В статье проводится сравнение признаков идеального типа служебно-домашней цивилизации с признаками реальных обществ в царской России и в СССР. Основное сходство наблюдается по признакам «служебная деятельность» и «домашнее хозяйство». Наблюдается сходство и различие в высших общечеловеческих ценностях: в России и СССР их перечень расширен. Наибольшее различие наблюдается по признакам «скорость развития» и «длительность существования» и, отчасти, по признаку «отношение с соседями».
Ключевые слова: Ценность, деятельность, социальное признание, тип хозяйства, Россия, СССР.
Features of service-home civilization in Russia and in the USSR: similarity and difference
SUMMARY: This article compares features of service-home civilization ideal type and real societies — tsarist Russia and the USSR. The main similarity is found in such features as «service activity» and « home economy». There are similarities and differences in the highest human values (their list is expanded in Russia and in the USSR). The biggest difference is found in such features as «speed of development», «duration of existence» and, partly, «relationship with neighbors».
Key words: Value, activity, social recognition, type of economy, Russia, USSR
Признаки служебно-домашней цивилизации в России и СССР: сходство и различие
В предыдущей статье (23) были указаны причины, складывания в России общества с чертами служебно-домашней цивилизации. В настоящей статье предпринята попытка сравнить признаки идеального типа служебно-домашней цивилизации с чертами реальных обществ в царской России и СССР, сходство и различие которых явствует из таблицы, приведенной ниже, где сопоставлены упомянутые признаки и свойства (см.).
В первой строке таблицы, где речь идет о факторах возникновения, общим признаком идеального типа служебно-домашней цивилизации, российского и советского обществ является внешняя опасность. Внешняя среда в России и СССР вполне допускала складывание рыночной цивилизации благодаря развитой речной системе и возможности создания транспортных путей по степной полосе от западной до восточной границы. Однако для Московской Руси важнейшим фактором была внешняя опасность, а для СССР ставшие традиционными в России нормы служебной деятельности (хотя внешняя опасность, отчасти спровоцированная господством марксистской идеологии, подрывавшей идейные основы западного общества, велика во весь период существования СССР).
И Россия, и СССР занимали по отношению к другим странам преимущественно оборонительное положение (последняя строка таблицы). Впрочем, в отдельные периоды они могли совершать и агрессивные действия, объясняя их интересами безопасности, часто вполне реальными (завоевание Крыма для пресечения набегов, имевших основной целью угон русских и других славян в рабство, война с Финляндией, чтобы отодвинуть границу от Ленинграда и пр.).
Таблица
Признаки и свойства идеального типа служебно-домашней цивилизации и реальных обществ в России и СССР
| №
п\п |
Признаки и свойства | Идеальный тип СДЦ | Общество в России | Общество в СССР |
| 1 | Факторы возникновения | Внешняя опасность и внешняя среда | Внешняя опасность и другие причины | Традиция и внешняя опасность |
| 2 | Основная ценность | Общество | Вера, Царь, Отечество | Общество, Личность вождя, Идеология |
| 3 | Ведущая деятельность | Служебная | Служебная | Служебная |
| 4 | Доступность для человека модусов значимости | Доступны все как представителю сословия на основе службы. | Доступны все как представителю сословия на основе службы. | Доступны не все как представителю сословия на основе службы. |
| 5 | Ведущие модусы | Святость, власть, слава, священное знание, | Власть, слава, святость, знание, в т.ч., священное | Власть, слава, идеологическое знание |
| 6 | Процедура социального признания | Личная экспертиза | Личная экспертиза | Личная экспертиза |
| 7 | Инструментальные ценности | Дисциплина и долг | Дисциплина и долг | Дисциплина и долг |
| 8 | Хозяйство | Домашнее | Домашнее | Домашнее |
| 9 | Развитие | Медленное | Неравномерное | Неравномерное |
| 10 | Существование | Длительное | Непродолжительное | Непродолжительное |
| 11 | Отношение с соседями | Преимущественно оборонительное | Преимущественно оборонительное | Преимущественно оборонительное |
По сравнению с идеальным типом служебно-домашней цивилизации перечни высших общечеловеческих ценностей в царской России и СССР (вторая строка таблицы) несколько расширены. Общей ценностью для идеального типа и обществ в России и СССР является ценность «общество», хотя в российском обществе эта ценность нашла своеобразное преломление в виде ценности «отечество». Наблюдается сходство ценностей России и СССР. Ценностям «вера, царь и отечество», взятым из девиза царской армии, соответствуют ценности «общество, личность вождя, марксистская идеология».
В царской России выражение «За Веру, Царя и Отечество» не было лишь идеологическим клише. В краткой и ясной формуле русские люди выразили высшие ценности своей державы. Что касается советского общества, то столь же ясного выражения аналогичные ценности не получили, хотя в Великой Отечественной Войне и прозвучал призыв, подымающий солдат в атаку «За Родину, за Сталина!». Тем не менее, целый ряд явлений, свойственных советскому обществу, говорит о наличии и сходстве их с ценностями царской России, что обусловлено важными функциями, которые они выполняли в жизнедеятельности сходных социальных организмов.
Религия и коммунистическая идеология обеспечивали духовное единство общества, выполняя целую совокупность аналогичных функций.
В частности, православие (ведущий признак цивилизованного сообщества) объединяло русских людей по признаку «свой – чужой», служа средством самоотождествления каждого человека со своим народом, без чего русский народ не смог бы сохраниться как некий единый самобытный организм. Ибо быть русским и быть православным фактически означало одно и то же. Хотя глубинной движущей силой всех общенародных действий было стремление русских людей остаться хозяевами на собственной земле, эта сила не могла бы стать единой без ясного и всем понятного отражения в словах, символах, обрядах религии.
Помимо объединяющей роли вера давала русским духовные силы в годину невзгод. Она укрепляла волю и приносила утешение, хранила основы народной нравственности, уча различать добро и зло, что является самым важным, но и самым трудным в жизни как человека, так и народа. Не случаен чрезвычайно сильный подъем религиозной жизни в период татарщины, когда русские метались, ища точку опоры [26, с.162]. Русские святые были духовными пастырями не только народа, но и государей, благословляя их на тяжкие труды во имя Русской земли (Сергий Радонежский, благословивший Дмитрия Донского перед Куликовской битвой), и служили примером беззаветного служения отечеству (патриарх Гермоген, поддерживающий освободительную войну против польских завоевателей и умерший в заточении от голода).
Однако по мере укрепления и усиления светской власти в России значение веры постепенно падает, а религиозность народа мало-помалу слабеет. К концу императорской России в обществе развивается равнодушие к религии, особенно проявившееся в отношении к церкви в период большевистской революции. Ведь народ, пусть не без сопротивления, пусть с чувствами возмущения и негодования, но допустил избиение священнослужителей, ограбление церкви, разрушение храмов. Народное сопротивление новой власти в защиту церкви было недостаточно сильным.
В ослаблении религиозного чувства повинны возросшее значение науки в жизни общества и связанные с научным знанием просвещение и атеизация. Но крайне важную роль сыграло и произошедшее в петровское время подчинение церкви светской власти. Упразднение патриаршества и превращение синода в нечто похожее на «министерство по делам религии» сделало православных священников весьма похожими на чиновников в духовной сфере. Тем более, что позже, при Екатерине II, после секуляризации церковного имущества и закрытия множества монастырей, большинство священников было посажено на государственное жалованье. Отношение же к чиновникам, «приказным», издавна было на Руси, мягко говоря, недружелюбным (кузнец Архип в «Дубровском» со спокойной совестью сжег в барском доме приказных, хотя спас с риском для жизни кошку, «божью тварь», каковыми он чиновников, по-видимому, не счел).
Конечно, всегда сохранялись истинные служители Бога, ревностные борцы за веру. И народ всегда уважал, знал и любил их. Но отдельные подвижники не всегда способны превозмочь общее снижение духовного уровня основной массы работников. Многие русские «батюшки», при всем к ним уважении за их нелегкий труд, погрязли в мирских делах и стали проводниками воли вышестоящих инстанций как обычные светские служащие.
В чем-то аналогичный процесс произошел и с коммунистической идеологией, на время подменившей религию и ставший признаком цивилизованного сообщества, названного «советский народ». Русские поверили большевикам, поскольку, «теория Маркса о классовой борьбе и восстании пролетариата, его призыв к низвержению старого европейского государства и буржуазного общества ответила … давно назревшей, затаенной мечте безграмотного русского мужика» [28, с.328]. Впрочем, эта мечта была не столь уж затаенной. Русская сельская община строилась на принципах равенства и справедливости по отношению к земле, и русские рабочие, ударная сила революции, т.е. те же мужики в первом или втором поколении, и сохранившие связи с деревней, легко усвоили большевистские лозунги: «Землю – крестьянам!», «Фабрики – рабочим!». Демократичность же общины в решении насущных житейских вопросов столь же легко позволила усвоить призыв «Вся власть Советам!». Нашел отклик среди трудового народа и несколько измененный христианский принцип «Не работающий да не ест».
В дальнейшем коммунистическая идеология также выполняла аналогичные с православием функции – просвещала (в атеистическом духе), утешала (обещанием лучшей жизни если не для себя, то для потомков), придавала силу, маня мечтой о построении самого справедливого общества на земле и обольщая гордой ролью первопроходцев.
Аналогичен был и процесс разочарования в коммунистических идеалах, поскольку партийно-государственное чиновничество, погрязшее в удовлетворении своекорыстных интересов, все дальше удалялось от широких народных масс. И немногие честные коммунисты не смогли отстоять в неравной борьбе коммунистические идеалы. А поэтому коммунистическую партию никто всерьез не защищал против так называемых демократов.
В идеальном типе служебно-домашней цивилизации не обозначена ценность «государь» или вождь», хотя в реальных обществах, носящих черты служебно-домашней цивилизации, эта ценность необходима. Воплощающие ее реальные фигуры: фараон, богдыхан, царь или «вождь и учитель», – выполняют важнейшие общественные функции: функцию высшего эксперта-носителя справедливости, выполняющего процедуру социального признания, функцию главного хозяйственного управленца, функцию быстрого принятия решений в сложных ситуациях
Две первые функции связаны со слабым развитием в служебно-домашней цивилизации безличной экспертизы и преобладанием личной экспертизы.
Во-первых, в этом случае возникает потребность в массовом наличии высоконравственных и квалифицированных экспертов, способных объективно оценить вклад человека в общее дело, главой которых станет носитель «высшей справедливости», удовлетворяющий нужды людей с учетом заслуг каждого. В российской истории фигура рядового эксперта может быть воплощена в барине, который приедет и рассудит, или в первом секретаре райкома. Высший же эксперт выступает как «царь-батюшка» или вождь – «отец народов».
Кроме того, неразвитость безличной «рыночной» процедуры социального признания свидетельствует о слабом развитии рынка как средства саморегуляции хозяйственной жизни. Высшее лицо тогда выступает в функции арбитра, чьи однозначные указания равно обязательны для любого звена управления [21, с.187].
Наконец, в условиях России, с учетом размеров страны и постоянной внешней опасности, государь выполнял третью важную функцию – центра быстрого принятия решений. Это вполне понятное явление. Некогда собирать Боярскую Думу или Земский Собор, когда татары «шалят на Крымском шляху» (не случайно объем полномочий и президента США резко возрастает во время чрезвычайных ситуаций).
Наличие этих функций делало фигуру царя в сознании русских людей высокой ценностью, за которую можно отдать жизнь (Сусанин). Поэтому к царской России во многом подходят слова, сказанные о Византии: «Кесарей изгоняли, меняли, убивали, но святыни кесаризма никто не касался. Людей меняли, но изменять организацию в целом никто не думал» [15, с.176]. Меняли государей и в России, не касаясь основ самодержавия, напротив, пресекая попытки ограничить его (поэтому провалилась попытка «верховников» ограничить самодержавие «кондициями» при восшествии на престол Анны Иоанновны).
Эти же три функции служили предпосылкой культа личности (необходимого в атеистической стране) в советское время. Царь являлся неоспоримым носителем высшей власти (выполняя названные функции), ибо был «помазанником божьим». Не будучи таковым, человек может стать их «легитимным», с точки зрения общественного сознания, носителем лишь в случае его возведения на степень божества. Не случайно после развенчания культа личности Сталина осуществлялись попытки создать «культики» Хрущева и Брежнева.
Ценность «отечество» была весьма прочной в сознании русских людей до самого последнего времени. Массовый и индивидуальный героизм был им свойственен во все времена, и не случайно две крупнейшие войны в нашей истории получили название «отечественных». Недаром также в советское время популярной была песня: «Забота у нас простая, … жила бы страна родная, и нету других забот!».
Поведение и заявления выдающихся государей и государственных деятелей также свидетельствуют, что эта ценность стояла у них на первом месте.
В частности, у Петра I, «всегда были наготове две основы его образа мыслей и действий…: это неослабное чувство долга и вечно напряженная мысль об общем благе Отечества, в служении которому и состоит этот долг. На этих основах и держался его взгляд на свою царскую власть … бывший начальным, исходным моментом его деятельности и вместе основным ее регулятором» [11, с.4]. Петр воплощал в себе идеал «самоотверженного» и даже «жертвенного» служения, который должен быть присущ русскому государю [10. Т.2, с.212, 221]. Суворов, выражая в частном письме обиду на императора Павла, завершает его все же словами: «Я, Боже избавь, никогда против отечества» [16, с.285]. Широко известны слова П.А.Столыпина, сказанные в Государственной Думе: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!».
Служба как доминирующая разновидность деятельности (третья строка таблицы) свойственна идеальному типу служебно-домашней цивилизации, царской России и советскому обществу. Тот факт, что служебная деятельность была определяющей в российском обществе, нашел несомненное отражение в русской классической литературе. Ее главные персонажи офицеры и чиновники (или бывшие офицеры и чиновники, как Дубровский и Чичиков). И хотя литература нередко является «кривым зеркалом», поскольку сосредоточивает внимание на конфликтах [24, с158 и др.], болезненных или уродливых явлениях действительности, сам перечень важнейших ее персонажей не может быть случайным (легко обнаружить различие в перечнях персонажей английской и русской литератур).
Профессиональные обществоведы (или близкие к ним лица) также достаточно единодушно отмечают определяющую роль служебной деятельности в жизни российского общества.
Утверждалось, например, что в Московской Руси возник особый тип государственности – служилое государство. В нем формирование сословий происходило под непосредственным влиянием государства, а административные учреждения существовали для обеспечения функций каждого сословного слоя. Общество и государство здесь трудно разграничить: каждое сословие, слой, группа выполняют только им присущие служебные функции, занимая строго определенное место в общественной иерархии, закрепленное в законодательстве [17, с.22]. Отмечалось также, что общий характер народной деятельности представлял в России служение государству [8, с.423]. В целом же, «…все русское государство представляло собой совокупность сословий, так или иначе связанных государевой службой [7, с.288].
Не изменился тип российской государственности и при Петре I. Напрасно иногда думают, что Петр преобразовал Россию на европейский манер. Напротив, он продолжил социальную политику своих московских предшественников, доведя ее до логического конца. Ведь «крепостное состояние только закреплено ревизией при Петре, а введено Годуновым» [5. Т.1. 1969, с.450]. И после реформы 1861 года общий тип российской государственности сохранился, поскольку Россия по-прежнему «оставалась сословным бюрократическим дворянским государством» [19, с.6].
Государственная служба в России имела две основные разновидности – военную и штатскую (третья разновидность службы в России – дворцовая). Причем военная служба в общественном мнении была намного почетнее, нежели гражданская [4, с.30-32]. Это можно объяснить известной романтикой военной службы, ореолом опасности м героизма, отблеском славы, украшавших воина, а также тем, что военная служба непосредственно связана с ценностью «отечество». Кроме того, при всей возможной грубости нравов казарменной жизни, люди, рискующие собою, не могут не выработать определенных правил чести, связанных с исполнением служебного долга. Возникал тип лермонтовского полковника – «слуга царю, отец солдатам», воплотившийся в Суворове, и пользовавшийся уважением в обществе.
В советском обществе служебная деятельность приобрела гипертрофические размеры, вторгшись в сферы деятельности, которые традиционно (и разумно) строятся на базе эгодеятельности: материальное производство, включая сельское хозяйство, и торговля. В Конституции СССР 1977 года (статья 60) прямо заявлялось, что «обязанность и дело чести каждого способного к труду гражданина СССР — добросовестный труд в избранной им области общественно полезной деятельности, соблюдение трудовой дисциплины. Уклонение от общественно полезного труда несовместимо с принципами социалистического общества». В стране нашла широкое применение система поощрений и наказаний в сфере труда, что свойственно именно служебной деятельности. Награды и почетные звания за трудовую доблесть или успехи в труде, с одной стороны, а с другой, штрафы и выговоры за опоздания на работу (в отдельные годы вплоть до уголовного преследования) и борьба с тунеядством.
Доступность модусов социальной значимости на условии выполнения служебных обязанностей (строка 4 таблицы) свойственна как идеальному типу служебно-домашней цивилизации, так и обществам в России и СССР (но в последнем их нормальное достижение было сильно искажено).
В России модусы были доступны людям аналогично идеальному типу служебно-домашней цивилизации как представителям соответствующих сословий. Святость была уделом духовенства; богатство по преимуществу предназначалось купцам; хозяйство, как предприятие для получения прибыли, также вели купцы (для дворян хозяйство было средством обеспечить возможность несения ими государевой службы); власть принадлежала чиновникам (обычно дворянам), слава – военному сословию (преимущественно дворянам, как и власть); мастерством в России в связи со слабым развитием рынка интересовались относительно мало, но оно было доступно «розмыслам» (инженерам) и мастеровым (рабочим); знание осваивали разные профессиональные группы, но долгое время оно сохранялось по преимуществу духовенством. Крестьянам была дана возможность обеспечивать свое существование («кормиться от земли»), плодиться и размножаться. Им же государство позволяло расселяться на новых землях.
Взамен каждое сословие выполняло определенные функции. Духовенство просвещало и утешало народ, дворянство обеспечивало защиту отечества и функционирование государственной машины, купцы снабжали государство необходимыми припасами, высшие аристократические круги вместе с государем формировали внутреннюю и внешнюю политику, а крестьяне кормили остальные группы и поставляли рядовых солдат и рабочую силу для выполнения всех «черных» работ.
Названные группы не были строго-настрого закрытыми кастами. Для сверхэнергичных и целеустремленных людей существовала возможность пробиться (или «просочиться») из одной группы в другую. Кроме того, привычные сословные группы – крестьянство, мещанство, купечество, дворянство, духовенство – могли поставлять кадры в разные сферы деятельности. Например, дворяне – на гражданскую и военную службу, в науку и образование, крестьяне и мещане – в торговлю и промыслы, они же шли на военную службу, а самовольно – в казаки. Купцы приобретали дворянство, духовенство (особенно в ранний период Московского царства) обслуживало государственные учреждения и т.п. Тем не менее, существовали традиции, препятствующие свободному выбору модусов значимости, например, детям не из дворян идти на военную службу. Так, среди воспитанников кадетских корпусов доля детей потомственных и личных дворян, а также офицеров и чиновников в период с 1881 по 1912 составляла 92-93%. На все остальные сословия приходилось 7-8% от общего числа воспитанников [4, с. 333]. Дворянам же, особенно в поздний период императорской России, было «неприлично» заниматься торговлей и т.д.
Стоит отметить, что доступность знания в царской России была ограничена по сословному признаку. Например, Ломоносову, чтобы попасть в Славяно-греко-латинскую академию, пришлось выдать себя за сына холмогорского дворянина, так как указ Синода от 7 июля 1728 года запрещал принимать на учебу в нее «крестьянских детей» [18, с.128]. Имелся указ, получивший название «указа о кухаркиных детях», запрещавший лицам из простонародья поступать в университеты и т.д.
В советское время доступность многих модусов резко упала, меняясь в отдельные периоды. Так, вне закона оказалась религиозная святость, функции которой в обществе стало выполнять идеологическое знание, ставшее основой нравственных оценок. Существование церкви рассматривалась как временная и вынужденная уступка, и совершенствовать свой дух вне коммунистического идеала стало невозможным.
Основанием для нравственных оценок реального поведения членов партии служило указание Ленина о том, что «в основе коммунистической нравственности лежит борьба за укрепление и завершение коммунизма» [14, с.313]. Очевидно, что при размытости термина «коммунизм», а тем более неясности средств его достижения, этот тезис легко превращался в оправдание любых деяний, если это было угодно вождю. «Нравственно» лишить собственности буржуев, ликвидировать как класс кулачество, подвергнуть гонениям священнослужителей и т.д. При этом лишь высший партийный руководитель мог претендовать на роль признанного носителя нравственности и эксперта в сфере идеологии. Любой другой партийный деятель, пытавшийся выступить в качестве идейного вождя, рисковал быть обвиненным в ереси, вероотступничестве («оппортунизме», «ревизионизме», «догматизме»).
Достаточно сложно обстояло дело с доступностью знания. В первый послереволюционный период под лозунгом «культурной революции» была ликвидирована массовая неграмотность. Произошло приобщение народа к знанию, что оказалось великим благом для всех и важной заслугой большевиков. Свободный доступ к знанию позволил миллионам людей самореализовать себя в нем и сильно двинул вперед все развитие страны. Классическое естествознание, точнее, его часть, одобренная по каким-то причинам идеологами как полезная для нового мировоззрения, активно пропагандировалась. Техническое перевооружение армии на основе индустриализации страны было бы невозможно без всеобщей грамотности. А без наличия современной техники и людей, способных управлять ею, Советский Союз едва ли бы выиграл Великую Отечественную войну.
Позже в связи с идеологическими ограничениями резко сузился доступ к мировоззренческому знанию. Свободный поиск мысли грозил нарушить монополию на истину, присвоенную партийной верхушкой. Исследования в новых ветвях естественных наук, а также философско-гуманитарной сфере, не освященной авторитетом классиков диалектического материализма, резко пресекались, о чем свидетельствуют массовые репрессии в науке, когда целые направления в ней «закрывались» на основании идеологических соображений. Впрочем, даже наследие классиков служило объектом конъюнктурных манипуляций, когда из него извлекались и активно использовались лишь подходящие для данного момента слова и идеи. Отсутствие свободы в сфере мировоззренческого знания, самого важного для управления общественными процессами, стало едва ли не главной причиной проигрыша Советского Союза в «холодной войне» (военная мощь страны была достаточна).
При ограниченном доступе к модусам социальной значимости в СССР стали образовываться социально-профессиональные слои чем-то похожие на сословия, когда профессии стали передаваться как бы по наследству. Возникали семейные кланы творческих работников, сформировалась партийно-государственная элита, а среди студентов вузов (особенно выпускников) постепенно возрастал процент детей так называемых «служащих», хотя государственная политика и предоставляла некоторые льготы детям рабочих и крестьян.
Власть и слава – ведущие модусы социальной значимости в России и СССР. В обществах, имеющих признаки служебно-домашней цивилизации, власть становится предпочтительным модусом социальной значимости. Из этого проистекают важные следствия.
Поскольку в царской России власть давала все: и чины, и богатство, и положение в обществе, вполне естественна борьба за близость к источнику всякой власти – монарху и соперничество из-за монаршей милости. Естественно и явление фаворитизма, пышным цветом расцветшее в России (особенно в «женский период» управления страной).
Справедливы по сути слова маркиза де Кюстина о «безумной погоне за отличиями», «явном и тайном соперничестве», о «всех страстях, проявляемых на войне, существующих постоянно во время мира», о «беспрерывной тревоге в вечно кипящей борьбе в погоне за знаком монаршего внимания» [13, с.53]. В этих высказываниях чувствуется сатирическая гиперболизация процессов, протекавших в российском обществе. Но некая суть здесь схвачена верно, поскольку мнения русских писателей и мыслителей весьма близки с высказываниями этого французского путешественника.
Очень точно и емко выразился однажды Ф.И.Тютчев: «В России и канцелярия, и казарма … все движется около кнута и чина». Весьма выразительные символы власти, к коим следовало бы добавить разве что печать. Не случаен сарказм Грибоедова о мундире, укрывавшем слабодушие и рассудка нищету его носителей. Не случайно и тетки Илюши Обломова в мечтах видели его генералом.
Противоречивой сложилась ситуация с доступностью власти в советском обществе. С одной стороны, с самого начала была использована самая демократичная форма ее достижения – выборы в Советы. Но, с другой, были установлены признаки (социальное происхождение, членство в партии), не позволяющие на основе свободного выбора добиваться даже самого малого руководящего поста. Реально власть принадлежала партийно-государственной номенклатуре, вхождение в которую было достаточно сложно. Кроме того, и приход к власти, и отстранение от нее были слабо связаны с демократическими процедурами, что лишало административное лицо необходимых гарантий на длительность и самостоятельность исполнения своих функций.
В России и СССР высоко ценилась слава, особенно, воинская, связанная с ценностью «отечество» («общество») и служебной деятельностью. Но для общества не всегда полезно, когда слава приобретает чрезмерный вес.
Слава часто достигается за счет жертвы, подвига, которые нужны в особых обстоятельствах. Но ни подвиг, ни жертва не могут быть основой повседневного существования, развития и процветания общества. Для этого нужен простой, привычный, ритмичный, постоянный и напряженный труд. Ориентация на славу, на возможность «мгновенно прославиться» способна отвратить человека от «нудной и скучной» повседневной черной работы.
Кроме того, являясь ступенькой к власти, слава способствует проникновению на высшие должности лиц, не обладающих должным профессионализмом в сфере управления. Герой-партизан (Денис Давыдов) или знатный шахтер (А.Стаханоов) не обязательно будут лучшими управленцами в армии или промышленности. А известные представители творческой интеллигенции едва ли окажутся способными принять стратегически верные решения в сложные периоды существования общества (деятельность Съездов народных депутатов СССР, где тон задавали актеры, ученые и писатели, привела к крупнейшей геополитической катастрофе XX века – распаду СССР).
Наконец, в борьбе за почетные знаки славы (и возможность через нее получить доступ к власти) могут использоваться нечестные пути и средства («дутые рекорды», шельмование конкурентов в науке и искусстве, очковтирательство и пр.). В ситуации войны возможно массовое принесение в жертву жизней простых солдат ради достижения амбициозных целей военачальника (затеянный Грачевым и Ельциным неподготовленный штурм Грозного в декабре 1996 – январе 1997 гг., приведший к жертвам среди российских солдат).
Богатство, хозяйство и мастерство в материальной сфере как модусы социальной значимости в России и СССР. Их доступность, гарантия владения, востребованность. В идеальном типе служебно-домашней цивилизации упомянутые модусы занимают подчиненное положение. Это хорошо заметно в царской России и СССР.
В царский период обладание собственностью (богатством и хозяйством) не было гарантировано, что можно объяснить изначальным складыванием в Московской Руси государства вотчинного типа, укоренившимся представлением о государе как о вотчинном владельце и связанностью модусов значимости со служебными обязанностями. Царь «жаловал» крупных заводчиков или фабрикантов (Строгоновы, Демидовы) природными ресурсами и рабочей силой и позволял им неплохо кормиться за этот счет, но взамен они были обязаны поставлять тот или иной продукт для государственных нужд. В случае невыполнения «государственного заказа они могли лишиться пожалованной собственности.
Существовали и другие причины, когда собственность могла быть отнята у владельца.
Во-первых, любого можно было лишить «чинов, звания и состояния» в случае крамолы (неповиновения) или упущения по службе (воровства). Примеры тому от Меншикова до декабристов..
Во-вторых, можно было пострадать и без явной вины, а в результате каких-то дворцовых происков. Так, Иван Грозный пожаловал Строгоновым громадные владения в Приуралье вместе с выгоднейшими привилегиями. Царь Федор, вероятно, по наущению Годунова, сперва отобрал от них почти все, затем вернул отнятое, а ставший царем Годунов в придачу к старым камским владениям выделил им из казны еще более полумиллиона десятин в Сибири [22, с.150-153].
В-третьих, царь мог отнять собственность или распорядиться ею, формально не отнимая ее, в случае государственной необходимости. Петр I, который не уважал «частной собственности», когда «думал об отечестве» [1, с.88-89], изъял имущество у церкви (знаменитые колокола), а также учредил не менее знаменитые «кумпанства» для постройки кораблей. Позже Екатерина II урезала монастырские земли и т.п.
В-четвертых, определенные виды хозяйственной деятельности могли быть ограничены в пользу отдельного сословия. Так, полное право всем лицам любого сословия курить вино, данное Петром I, постепенно ограничивалось в пользу дворянства. Сначала ограничения коснулись мещан и крестьян, затем купцов, причем ряд винокуренных купеческих заводов был уничтожен. В конце концов, курить вино было позволено лишь «всем дворянам и их фамилиям, а прочим никому» [25, с.47].
Непрочность собственности хорошо ощущалась всем обществом, поэтому нередко частные лица опасались заводить предприятия, что зафиксировано в одном из петровских указов, где сказано, что его подданные «иждивения и трудов» к устройству рудокопных заводов «приложить отважиться не хотели, опасаясь, дабы те заведенные рудокопные заводы, когда с них добрая прибыль будет, от них, заводчиков, отняты б не были» [9, с.74].
В советский период о богатстве нельзя говорить как о доступном (даже на формальном уровне) модусе социальной значимости. Оно осуждалось официальной идеологией и не принималось обыденным сознанием. По нормам общества оно было доступно лишь отдельным представителям творческой элиты, причем гарантировано владеть им не могли и они. Кроме того, нельзя было использовать его для приобретения нового богатства или как рычаг воздействия на общественные процессы (потратить на выборную агитацию). Богатство использовалось преимущественно на удовлетворение личных потребностей или на какую-то официально признанную цель (постройка библиотеки в родном селе, на танки и самолеты во время войны и пр.).
Фактически под запретом оказалось и хозяйство после периода НЭП.а, допускаемое лишь в качестве мелкого индивидуального хозяйства кустарей и личного подсобного хозяйства колхозников (впрочем, последнее в послевоенное время тормозилось натуральными налогами на скот и плодовые деревья, а при Хрущеве было фактически ликвидировано обобществлением домашнего скота).
Богатство и хозяйство, однако, столь привлекательные ценности, что люди, по-видимому, никогда и ни при каких условиях не откажутся от них полностью. Вопреки усилиям официальной идеологии и давлению массовых представлений в цивилизации служебно-домашнего типа всегда будут находиться люди, для которых эти ценности будут самыми желанными. Но в условиях запрета на частную собственность и предпринимательскую деятельность их достижение приобретает извращенные формы (узурпация и злоупотребление распорядительной властью, прямые хищения в экономике и пр.).
В условиях царской России из-за «бедности содержания русской жизни, … ее узости, стесненности, недостатку простора практическим героям типа Чичикова, «умным, твердым, изворотливым, неунывающим» не было возможности направить свою деятельность на «что-либо полезное». Они были вынуждены «обращаться к целям чисто личным, грубо-эгоистическим, к хитросплетениям плутовства, имевшего связь и соотношение к учреждениям государственным, которые пронизали собою всю русскую жизнь» [8, с.425].
В советское время, когда простор для частной деятельности сузился еще больше, появляются, помимо прямого хищения государственных средств и коррупции в чиновничьей среде, распределение благ «по блату», подпольные цеха для производства дефицитных товаров, черный рынок, спекуляция, фарцовка.
В целом, отсутствие в России и СССР гарантированного и свободного доступа к богатству и хозяйству с неизбежностью порождает мздоимство. Ибо чиновничий аппарат вынужден, пусть в извращенных и выгодных для него формах, удовлетворять частные интересы, отзываться на напор и инициативу людей, утверждающих себя в жизни через эгодеятельность, имеющей целью богатство и хозяйство.
Что касается казнокрадства в царское время, то любопытно в этом смысле возражение, сделанное Петру I генерал-прокурором П.Ягужинским на настойчивое повеление царя написать указ, согласно которому всякий, укравший «на столько, чего веревка стоит, без промедления должен быть повешен»: «Однако ж, всемилостивый государь, разве хочешь ты остаться Императором один, без подданных? Все мы воруем, только один больше и приметнее другого», Царь, рассмеявшись, оставил свое повеление без подтверждения [29, с.84]. А тогдашние эксперты, «сведущие в чиновничьих изворотах», высказывали мнение, «что из собранных 100 податных рублей только 30 попадают в царскую казну», остальное же «чиновники делят между собой за свои труды» [12, с.577].
В советское время распространенной формой казнокрадства стали приписки, когда деньги выплачивались за работы, выполненные лишь на бумаге, выплата денег подставным лицам и пр. Но, конечно, эти хищения несравнимы по масштабам с хищениями государственных средств в современной России.
Отношение к богатству в России и СССР. В.Розанов заметил, что «в России вся собственность выросла из «выпросил», или «подарил», или кого-нибудь «обобрал». Труда собственности очень мало. И от этого она не крепка и не уважается» [20, с.46]. В условиях служебно-домашней цивилизации действительно трудно честным путем добыть богатство. И если мнение Розанова относительно собственности в прежней России в чем-то преувеличено, то в собственности нынешних новоявленных «капиталистов» своего труда практически нет. Лица, имевшие доступ к власти, присвоили общенародную собственность, всем ясно, что их собственность – наворованная. Было бы наивно думать, что эта собственность будет уважаться, а люди в массе откажутся от ее новых и новых переделов, используя для этого как законные, так и незаконные средства.
С учетом аморальности и незаконности путей приобретения собственности в России народ приходил к убеждению, что «от трудов праведных не наживешь палат каменных» и «пусти душу в ад – будешь богат». Аналогичного мнения придерживалась и русская дореволюционная интеллигенция, что выражено словами: «…В душе русского интеллигента есть потаенный уголок, в котором глухо, но настойчиво звучит…: «Есть только одно состояние, которое хуже бедности, и это – богатство» 27, с.201].Впрочем, и сам русский купец старого времени, нажившийся нечестными путями, склонен был считать это грехом, замаливал этот грех и мечтал в светлые минуты о странничестве или монашестве [2, с.119]. Отношение русских к богатству принципиально отличалось от отношения к нему европейцев. Отмечалось, что: «у европейцев бедный никогда не смотрит на богатого без зависти; у русских богатый зачастую смотрит на бедного со стыдом. У западного человека сердце радостно бьется, когда он обозревает свое имущество, а русский при этом чувствует порой угрызения совести» [30, с.82]. Такое отношение к богатству сохранялось, в общем, и в советское время, но в нем постепенно укреплялись скрытые и преступные пути обретения богатства, что пагубно сказалось на нравственно здоровье общества в период «перестройки» и «радикальных реформ».
Мастерство как модус значимости не получило достаточного развития ни в России, ни в СССР, что связано со слабым развитием или даже фактическим отсутствием рыночной процедуры социального признания. В царской России оно высоко ценилось в рабочей среде, о чем свидетельствуют сказы горнозаводского Урала и Тулы (Данило-мастер, Левша). В советское время ориентация на план, т.е., на количество заставляла забывать о качестве. Мастерство не воспрещалось, но не было механизма, обеспечивающего спрос на него. Оно требовалось лишь в особых случаях (работа на оборону или при изготовлении предметов потребления для партийно-государственной элиты).
Личная экспертиза как процедура социального признания в России и СССР (строка 6 таблицы). При доминировании служебной деятельности и слабом развитии рынка как социального института эта процедура, естественно, превалирует над безличной экспертизой. Объективным основанием для нее должны бы быть реальные заслуги отдельного человека, но в действительности критериями для его оценки становятся самые разные обстоятельства. Например, знатное или, напротив, пролетарское происхождения, близость к вышестоящему лицу по кровному родству, личные приязнь и неприязнь, взаимосвязь на почве личных интересов, оказание услуг, не входящих в служебные обязанности и пр. Как в России, так и в СССР эти обстоятельства часто играли решающую роль в карьере, доступе к различным благам, включая собственность и привилегии. Примерами для подтверждения высказанных положений служат местничество (в допетровский период), явление фаворитизма, «позвоночное право» и т.д. Все это отрицательно сказывалось на нормальном течении служебной деятельности.
Дисциплина и долг как инструментальные ценности служебной деятельности в России и СССР (строка 7 таблицы). Ясно, что служебная деятельность выполняется тем лучше, чем полнее отдает себя человек служебному долгу, в пределе жертвуя собой во имя долга. Не случайно в русской общественной мысли утверждалось, что «русский гражданин повинен своему отечеству служением и жертвенностью» [10. Т.2, с.74] и обязан «служить земле своей, а не себе» [6, с.99].
Связанные с выполнением долга психические черты – терпеливость, неприхотливость, покорность, смирение, героизм и т.п. – были свойственны русским людям, были им понятны и симпатичны. Так, К.Н.Леонтьеву казалось «страшнее и гораздо величавее Фермопил» [15, с.179] поведение персидских вельмож, хладнокровно и без всякого принуждения бросавшихся в море во время бури, чтобы облегчить корабль и спасти царя (Ксеркса).
Впрочем, и у отдельных европейцев вызывал уважение «талант повиновения», благодаря которому Россия первенствует и который дает ей мощь, далеко превышающую другие страны, «талант, необходимый всем нациям, всем существам и беспощадно требуемый от всех под опасением наказания» [Цит. по: 5. Т.2, с.440-441].
В советском обществе названные ценности пропагандировались официальной пропагандой и находили поддержку в общественном мнении. Достаточно вспомнить популярные советские песни Гражданской и Великой Отечественной войн, отражающие романтику послевоенного строительства и освоения космоса и т.д. Большинство в то время было готово действовать по принципу: «Раз надо, значит надо!».
Домашний тип хозяйства в России и СССР (8 строка таблицы). Признаки этого типа хозяйства хорошо заметны и в царский, и советский периоды существования страны.
Главный его признак – цель производства, ибо домашнее хозяйство определяется не его размерами, а направленностью на «удовлетворение собственных потребностей, будут ли то потребности государства, личности или союза потребителей» [3, с.8].
Названный признак – производство для внутреннего потребления – не может быть абсолютным. Связь с мировым рынком в России существовала всегда (русские государи настойчиво боролись за выход к Балтийскому морю для облегчения условий торговли с Западом). Но в Московском царстве, в Российской империи, а позднее и в СССР торговля на внешнем рынке была едва ли не решающей степени направлена на удовлетворениевнутренних потребностей страны. В период татарского владычества с Запада через Новгород ввозилось серебро для выплаты дани, в петровское время и позже ввозились промышленные изделия, включая фабрично-заводское оборудование и оружие, а в поздний советский период даже фуражное зерно для животноводства. В обмен предлагались в разное время сырье, полуфабрикаты, низкотехнологичные изделия: пушнина, древесина, рыба, грубые ткани изо льна и пеньки, металлы, сырая нефть и пр. Лишь в советское время относительно высокую долю в экспорте стала занимать продукция машиностроения, включая военную технику.
Эмпирическими признаками домашневости народного хозяйства (производными от первого) следует считать наличие более или менее четко выраженной государственной монополии внешней и внутренней торговли, централизованного планирования, а также государственных предприятий. Эти признака в разной степени были присущи как царской России, так и СССР.
В царское время всегда были товары, торговать которыми на внешнем рынке могло только государство. Оно же объявляло время от времени монополию на внутреннюю торговлю солью, водкой, табаком. В советское время монополия на внешнем рынке стала абсолютной, а на внутреннем – практически абсолютной.
В обоих обществах в управлении народным хозяйство имелись элементы планирования (в царское время проявлявшиеся через указы), а в советское – план стал главным средством управления хозяйством. Кроме того, в царской России имелась масса «казенных» предприятий, учрежденных для удовлетворения нужд государства. Да и частновладельческие предприятия в большой, а часто в решающей степени, работали на «казну государеву», поскольку казна была оптовым покупателем, настроенным покровительственно, и имела тогда чрезвычайно большое значение [9, с.77]. В СССР практически все предприятия стали государственными.
В последних строках таблицы наблюдается различие в свойствах идеального типа – скорости развития и длительности существования – в сравнении со свойствами обществ в России и СССР. Непродолжительность их существования объясняется перерождением служебно-домашней цивилизации в напряженную цивилизацию. А для объяснения неравномерности развития потребуется ввод дополнительных понятийных средств, в частности, понятия «общественный дух» и «национальный характер». Необходимо будет также описать русскую сельскую общину как особый социальный организм. Обо всем этом речь пойдет в других статьях.
Литература
